ИСТОРИЯ: ФАКТЫ И...

ИСТОРИЯ: ФАКТЫ И СИМВОЛЫ № 4 (17), 2018

1

МИНИСТЕРСТВО НАУКИ И ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ

УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

«ЕЛЕЦКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМ. И. А. БУНИНА»

ИСТОРИЯ:

ФАКТЫ И СИМВОЛЫ

Рецензируемый научно-теоретический

и прикладной журнал

№ 4 (17) / Елец, 2018

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-17-4


2

Учредитель и издатель: Федеральное государственное бюджетное образовательное уч-реждение высшего образования «Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина» (399770, Липецкая область, г. Елец, ул. Коммунаров, 28,1).

Журнал зарегистрирован в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информацион-ных технологий и массовых коммуникаций (Свидетельство о регистрации ПИ № ФС77-59752 от 7 ноября 2014).

Журнал входит в Перечень российских рецензируемых научных журналов, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертаций на соискание ученых степеней доктора и кандидата наук.

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР Ляпин Д. А. (доктор исторических наук, доцент, ЕГУ им. И. А. Бунина, Елец)

РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ Глазьев В. Н. (доктор исторических наук, профессор, ВГУ, Воронеж) Горчыца Я. К. (магистр археологии Познаньского университета им. Адама Мицкевича, зав. отделом архео-логии Конинского окружного музея, Познань, Польша) Даннинг Ч. С. Л. (Professor of History and Murray & Celeste Fasken Chair in Liberal Arts, Texas A&M Universi-ty, College Station, Texas, США) Канищев В. В. (доктор исторических наук, профессор, ТГУ им. Г. Р. Державина, Тамбов) Крючков И. В. (доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой зарубежной истории, поли-тологии и международных отношений СКФУ, Ставрополь) Колотари А. (Доктор философии (Dr. habil.), доцент педагогического факультета Капошварского универ-ситета, Капошвар, Венгрия). Меньковский В. И. (доктор исторических наук, профессор кафедры истории России Белорусского государ-ственного университета, Минск, Беларусь). Мокшин Г. Н. (доктор исторических наук, профессор, ВГУ, Воронеж) Оришев А. Б. (доктор исторических наук, профессор, РГАУ – МСА им. К. А. Тимирязева, Москва) Петрухинцев Н. Н. (доктор исторических наук, профессор, РАНХиГС, Липецк) Сень Д. В. (доктор исторических наук, профессор, Южный Федеральный университет, Ведущий научный сотрудник Калмыцкого научного центра РАН (г. Элиста), Ростов-на-Дону)

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ Горбачев В. И. (кандидат исторических наук, Центр исторического туризма «Лики прошлого», Рязань) Жиров Н. А. (кандидат исторических наук, ЕГУ им. И. А. Бунина, Елец) – зам. главного редактора Ливцов В. А. (доктор исторических наук, профессор, заместитель директора по научной работе, Орлов-ский филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, Орел) Литвинов В. П. (кандидат исторических наук, доцент, ЕГУ им. И. А. Бунина, Елец) Овчинникова Ю. С. (кандидат культурологии, МГУ им. М. В. Ломоносова, Москва) Плавинский Н. А. (кандидат исторических наук, доцент, заведующий кафедрой социально-гуманитарных наук и устойчивого развития Международного государственного экологического института имени А. Д. Сахарова, Белорусский государственный университет, Минск, Беларусь) Седова О. В. (кандидат филологических наук, доцент, ЕГУ им. И. А. Бунина, Елец) Серазетдинов Б. У. (кандидат исторических наук, доцент, член Экспертного совета по проблемам непре-рывного и дополнительного образования взрослых, инновационных образовательных технологий Комитета по образованию Государственной Думы Российской Федерации, Центр военной истории Института рос-сийской истории РАН, Москва) Токарева С. Н. (кандидат исторических наук, доцент, КГУ, Курск) Тропин Н. А. (доктор исторических наук, профессор, ЕГУ им. И. А. Бунина, Елец) Филонов В. И. (доктор исторических наук, заведующий кафедрой истории и международных отношений, Орловский филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, Орел) Чернышева Н. В. (кандидат исторических наук, доцент, Вятский государственный университет, Киров) Чубур А. А. (кандидат исторических наук, доцент БГУ им. И. Г. Петровского, Брянск)

Сайт журнала: historic-journal.ru

ISSN 2410-4205

© Елецкий государственный

университет им. И. А. Бунина, 2018


3

СОДЕРЖАНИЕ

АРХЕОЛОГИЯ

Гапочка С. Н.

(Воронеж)

Крючков М. А.

(Воронеж)

О СПЕЦИФИЧЕСКОЙ ГРУППЕ КЕРАМИКИ В НЕОЛИТЕ

БАССЕЙНА ДОНА…………………………………………………...

………………………………………………………………………….

………………………………………………………………………….

7

Меркулов А.Н.

(Воронеж)

МАТЕРИАЛЫ СКИФСКОГО ВРЕМЕНИ ГОРОДИЩА БОЛЬ-

ШОЕ СТОРОЖЕВОЕ ИЗ РАСКОПОК 1987-1988 ГОДОВ……...

17

Разуваев Ю. Д.

(Воронеж)

ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ УКРЕПЛЕНИЙ ГОРО-

ДИЩА У Д. ДУБИКИ НА КРАСИВОЙ МЕЧЕ…………………….

31

Тропин Н. А.

(Елец)

МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА ВОЕННОГО СООБЩЕСТВА

ЕЛЕЦКОГО КНЯЖЕСТВА КАК ОТРАЖЕНИЕ ПОВСЕДНЕВ-

НОСТИ НА ГРАНИЦЕ РУССКИХ ЗЕМЕЛЬ С ОРДОЙ ВТОРОЙ

ПОЛОВИНЫ XIV- ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XV ВЕКОВ (по мате-

риалам раскопок поселения Аргамач-Пальна 3)……………………

42

АКТУАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ ИСТОРИИ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

Ермакова О. К.

(Екатеринбург)

КОНТРАКТЫ С ИНОСТРАННЫМИ СПЕЦИАЛИСТАМИ В

РОССИИ НАЧАЛА XVIII В.: ПРОИСХОЖДЕНИЕ ИСТОЧНИКА

И ФОРМИРОВАНИЕ РАЗНОВИДНОСТИ АКТОВ ……………….

52

Земцов Л. И.

(Липецк)

А. Я. ЕФИМЕНКО О КРЕСТЬЯНСКОМ ОБЫЧНОМ ПРАВЕ В

РОССИИ (к 170-летию со дня рождения и 100-летию гибели)……

60

Иванов М. А.

(Нижний Новгород)

ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ НИЖЕГО-

РОДСКОГО ГИЛЬДЕЙСКОГО КУПЕЧЕСТВА В 1824-1863

ГОДЫ…………………..……………………………………………..

68

Иконников С. А.

(Воронеж)

ЦЕРКОВНО-ПРИХОДСКИЕ ПОПЕЧИТЕЛЬСТВА И ИХ РОЛЬ В

МАТЕРИАЛЬНОМ ОБЕСПЕЧЕНИИ ПРИХОДСКОГО ДУХО-

ВЕНСТВА ЦЕНТРАЛЬНОГО ЧЕРНОЗЕМЬЯ ВО ВТОРОЙ ПО-

ЛОВИНЕ XIX – НАЧАЛЕ XX ВЕКА………………………………

77

Фурсов С. В.

(Москва)

ГОРОД ДОБРЫЙ И УЕЗД ПО МАТЕРИАЛАМ ЛАНДРАТСКОЙ

ПЕРЕПИСИ 1716 ГОДА…………………….......................................

86

Дронов И. Е.

(Москва)

Шерстюк М. В.

(Москва)

КАК ЛЕВ ТИХОМИРОВ СТАЛ РЕВОЛЮЦИОНЕРОМ (к вопро-

су об отношениях Л.А. Тихомирова и А. Д. Михайлова)..................

…………………………………………………………………………

…………………………………………………………………………

95

СОВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО КАК ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНЫЙ ФЕНОМЕН

Амбарцумян К. Р.

(Ставрополь)

ОСОБЕННОСТИ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ СОЮЗА ОБЪЕДИ-

НЕННЫХ ГОРЦЕВ И ГРУЗИНСКОЙ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ

РЕСПУБЛИКИ (1918 – 1919 ГГ.)…………………………………….

104


4

Орлов Д. С.

(Бийск)

АГРОТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА СОВЕТСКОГО ГО-

СУДАРСТВА В ЗЕРНОВОДСТВЕ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ ВО

ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 1960-Х – ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ

1980-Х ГГ……………………………..…………………………….….

114

Очиров У. Б.

(Элиста)

АФЕРИСТ В БОЮ: ВОЕННАЯ БИОГРАФИЯ Н. Л. ИВА-

НОВА.............................................................................................

120

ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

Малютина Т. П.

(Воронеж)

«ЗАСТЕНЧИВЫЕ» РУМЫНЫ В БОЯХ ПОД ОДЕССОЙ

(АВГУСТ-ОКТЯБРЬ 1941 Г.)………………………………………..

131

Птицын А. Н.


ПРИЧИНЫ И ПРЕДПОСЫЛКИ МАССОВОЙ ЭМИГРАЦИИ НА-

СЕЛЕНИЯ АВСТРО-ВЕНГРИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX –

НАЧАЛЕ ХХ В……………………………………………………….

142

Ряполов В. В.

(Елец)

ГЕРМАНО-БРИТАНСКИЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ НА СРЕДНЕМ

ВОСТОКЕ В КОНЦЕ XIX – НАЧАЛЕ XX ВВ. .................................

151

Чернова Л. Н.

(Саратов)

ДЖЕНТРИ В АНГЛИИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XV ВЕКА (НА

ПРИМЕРЕ СЕМЬИ АМБУРГ)…………..……………………………

160

КУЛЬТУРОЛОГИЯ И ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ

Степкин В. В.

(Павловск)

ГРАФФИТИ МЕЛОВЫХ ПЕЩЕР В ТРАДИЦИОННОЙ И СО-

ВРЕМЕННОЙ НАРОДНОЙ КУЛЬТУРЕ.............................................

171

ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРАХ ….…..………………………………….……….………………

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ….…………………………….....…….....................................

178

180


5

CONTENT

ARCHAEOLOGY

Gapochka S. N.

(Voronezh)

Kryuchkov M. A.

(Voronezh)

ABOUT THE SPECIFIC GROUP OF CERAMICS IN THE NEO-

LITE OF THE DON.………………………………………………….

…………………………………………………………………………

…………………………………………………………………………

7

Merkulov A. N.

(Voronezh)

SKYFIAN TIME MATERIALS TOWNS A LARGE WALKWAY

FROM DISCHARGES 1987-1988.......................................................

17

Razuvayev Yu. D.

(Voronezh)

ADDITIONAL STUDY OF THE STRENGTHENING OF THE

TOWN OF DUBIKI ON THE KRASIVAY MECHA RIVER……….

31

Tropin N. A.

(Yelets)

MATERIAL CULTURE OF MILITARY COMMUNITY YE-

LETSKY PRINCIPLE AS A REFLECTION OF EVERYDAY ON

THE BORDER OF RUSSIAN LANDS WITH THE SECOND HALF

XIV-FIRST HALF XV CENTURY XV (based on the excavations of

the settlement of Argamach-Palna 3) ……………………………….

42

ACTUAL QUESTIONS OF THE HISTORY OF THE RUSSIAN EMPIRE

Ermakova O. K.

(Yekaterinburg)

CONTRACTS WITH FOREIGN SPECIALISTS IN RUSSIA AT

THE BEGINNING OF THE XVIII CENTURY: THE ORIGIN OF

THE SOURCE AND THE FORMATION OF THE VARIETY OF

ACTS ………………………………………………………………….

52

Zemtsov L. I.

(Lipetsk)

A. Ya. EFIMENKO ABOUT PEASANT CUSTOMARY LAW IN

RUSSIA (to the 170th anniversary of the birth and the 100

th anniver-

sary of the death) ………………………………………………..……

60

Ivanov M. A.

(Nizhny Novgorod)

TRADE AND INDUSTRIAL ACTIVITY OF THE NIZHNY NOV-

GOROD GUILD MERCHANT IN 1824-1863………..…………….

68

Ikonnikov S. A.

(Voronezh)

CHURCH AND PARISH EMBASSIES AND THEIR ROLE IN THE

MATERIAL SECURITY OF THE PARISH CLERGY of the CEN-

TRAL BLACK EARTH IN THE SECOND HALF OF XIX – EARLY

XX CENTURY ……………………………………………………….

77

Fursov S. V.

(Moscow)

THE TOWN OF DOBRYI AND TRAINS ACCORDING TO THE

MATERIALS OF THE LANDRAT CENSUS OF 1716……….……...

86

Dronov I. E.

(Moscow)

Sherstyuk I. V.

(Moscow)

AS LEO TIKHOMIROV BECAME A REVOLUTIONARY (TO THE

QUESTION OF THE RELATIONSHIP BY L. A .TIKHOMIROV

AND A. D. MIKHAILOV)……………………….…………….……..

95

SOVIET STATE AS A HISTORICAL AND CULTURAL PHENOMENON

Ambartsumian K. R.

(Stavropol)

PECULIARITIES OF MUTUAL RELATIONS BETWEEN THE UN-

ION OF UNITED MOUNTAIN HIGHLIGHTS AND THE GEOR-

GIAN DEMOCRATIC REPUBLIC (1918–1919) …………………

104


6

Orlov D. S.

(Biysk)

AGROTECHNOLOGICAL POLICY OF THE SOVIET STATE IN

GRAIN PRODUCTION OF WESTERN SIBERIA IN THE SECOND

HALF OF THE 1960S – THE FIRST HALF OF THE 1980S ……….

114

Ochirov U. B. SWINDLER IN FIGHT: N. L. IVANOVʼS MILITARY BIOGRAPHY 120

WESTERN EUROPEAN CIVILIZATION

Malyutina T. P.

(Voronezh)

―SHUTTING‖ ROMANIAN IN FIGHTING UNDER ODESSA

(AUGUST – OCTOBER 1941) ………………………………………..

131

Ptitsyn A. N.

(Stavropol)

REASONS AND PREREQUISITES OF MASS EMIGRATION OF

THE POPULATION OF AUSTRIAN-HUNGARY IN THE SECOND

HALF OF THE XIX – AT THE BEGINNING OF THE XX CEN-

TURY ………………………………………………………………….

142

Ryapolov V. V.

(Yelets)

GERMAN-BRITISH CONTRADICTIONS IN THE MIDDLE EAST

IN THE LATE XIX – EARLY XX CENTURIES...................................

151

Chernova L. N.

(Saratov)

GENTRY IN ENGLAND FIRST HALF XV CENTURY (ON THE

EXAMPLE OF THE FAMILY AMBURG)……………………….…..

160

CULTUROLOGY AND ARTS STUDY

Stepkin V. V.

(Pavlovsk)

GRAFFITI OF CHALK CAVES IN TRADITIONAL AND MODERN

FOLK CULTURE ……………………………………………….……..

171

INFORMATION ABOUT THE AUTHORS ….…..……………………………………………..

INFORMATION FOR AUTHORS ….…………………………........…………………..................

178

180


7

АРХЕОЛОГИЯ

Гапочка С. Н. (Воронеж)

Крючков М. А.

(Воронеж)

УДК 902/904

О СПЕЦИФИЧЕСКОЙ ГРУППЕ КЕРАМИКИ В НЕОЛИТЕ БАССЕЙНА ДОНА

Исследуется своеобразная керамика, орнаментированная оттисками улитки (лу-

жанки болотной Viviparus contectus или раковины живородки речной). Она встречается

на неолитических памятниках Донского бассейна в степной и на юге лесостепной при-

родно-климатических зон. Впервые как самостоятельную группу ее выделил А. Т. Синюк в

1986 г. на стоянке Черкасская, где она составила малочисленную (до 5 % от общего ко-

личества всей керамики), но стабильную группу. Стоянка расположена при впадении р.

Битюг в р. Дон. Керамика, орнаментированная аналогичным образом, была выявлена на

поселении Дрониха – 0,2 % в Побитюжье и на р. Тихая Сосна в материалах стоянки Ко-

панище, где ее было до 2 %. Учитывая орнаментальные мотивы, не характерные для не-

олита лесостепного Дона, А. Т. Синюк высказал предположение о не местном происхож-

дении исследуемых артефактов.

Еще южнее, на памятнике Затон 1, подобная керамика составила уже вторую по

численности группу. Несмотря на своеобразие орнаментации, автором раскопок отме-

чается схожесть в технологии изготовления описываемой посуды с сосудами среднедон-

ской неолитической археологической культуры. На Среднем Дону такая керамика пока-

зывает динамику уменьшения ее нахождений по степени распространения в меридио-

нальном направлении с юга на север. Поиски аналогий рассматриваемой керамики привели

в степные районы Подонья, где она отмечена на Нижнем Дону, на Бузулуке – притоке

Хопра и на Северском Донце. Авторы делают выводы о распространении данного вида

орнаментации в лесостепном Подонье в развитом неолите.

Ключевые слова: неолит, археологическая культура, керамика, оттиск улитки, ле-

состепь, р. Дон.

This article describes a kind of pottery ornamented with impressions of a snail (luzanky

marsh Viviparus contectus or shells of the river snail). It is found on the Neolithic monuments of

the don basin in the steppe and in the South of the forest-steppe climatic zones. For the first time

as an independent group, it was allocated by A. T. Sinyuk in 1986 in the Cherkassk Parking lot,

where it was a small group (up to 5% of the total amount of all ceramics), but at the same time a

stable group. Parking is located at the confluence of the river bityug in the river don. Pottery,

ornamented in a similar manner, have been identified at the settlement Drenica – 0.2% Positure

and on the river Tikhaya Sosna in materials Parking kapanese Kapanese, where it was up 2%.

Taking into account the ornamental motifs, which are not typical for the forest-steppe Neolithic,

Sinyuk suggested the non-local origin of the artifacts. To the South, on the monument Zaton-1

such ceramics is already the second largest group. Despite the originality of the ornamentation,

the author of the excavations notes the similarity in the manufacturing technology of the de-

scribed dishes with the vessels of the middle don Neolithic archaeological culture. On the Middle

Don such ceramics shows the dynamics of reducing its occurrence in the degree of distribution


8

in the meridional direction from South to North. The search for analogies of the considered ce-

ramics led to the steppe regions of the don region, where it is marked on the Lower don, on Bu-

zuluk – the tributary of the hopra and on the Seversky Donets. The authors concluded that dis-

semination of this type of ornamentation in the forest-steppe of the don region in the developed

Neolithic.

Key words: Neolithic, archaeological culture, ceramics, snail impression, forest-steppe,

Don river.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-7-16

2003 г. при исследовании стоянки Затон 1 была выявлена своеобразная

группа керамики, орнаментированная панцирем улитки. Она составила вто-

рую по численности орнаментальную группу от общего количества неоли-

тической керамики – 24 % после накольчатой и накольчато-гребенчатой [1, с.81]. Главным

отличием этой группы керамики от всей остальной неолитической являлось то, что в ка-

честве орнаментира использовались оттиски различных по величине панцирей улитки

(лужанки болотной Viviparus contectus) или раковины (живородки речной – Viviparus vivi-

parous).

На неолитических памятниках Среднего Дона керамика, орнаментированная от-

тисками панциря улитки, встречалась и ранее. Впервые на территории Среднего Дона она

выявлена на стоянке Копанище 1 [8]. Памятник выявлен в пойме правого берега р. Тихая

Сосна во время строительства канала, в который и было пущено русло реки. В разные го-

ды здесь были заложены раскопы общей площадью около 100 кв. м. Наиболее информа-

тивным был западный раскоп на правом берегу канала площадью 40 кв. м. (1976 г.) В ос-

новании его слоя находилось большое количество битой ракушки, вместе с ракушкой вы-

явлено свыше 500 фрагментов керамики. Основная их часть несла следы накольчатой и

гребенчатой орнаментации, а 3 % орнаментированы оттисками улитки.

Выявление керамики, украшенной таким орнаментом, не подверглось тогда специ-

альной разработке, так как перед исследователем стояла иная задача. После исследования

наиболее ярких памятников Донской лесостепи уже к концу 60-х – началу 70-х гг. была

выделена среднедонская неолитическая культура [7, c. 24], в основе содержания которой

лежало представление о ярко выраженном накольчатом характере керамики и микроли-

тичном каменном инвентаре, значительно отличающемся от материалов днепро-донецкой

и волго-камской культур [9, с. 83]. На повестке дня стояли вопросы происхождения, пе-

риодизации и датировок, взаимодействия отдельных групп донских неолитических пле-

мен и целый ряд других проблем, связанных непосредственно с разработкой выделенной

неолитической культуры.

К концу 70-х – началу 80-х гг. на Среднем Дону были выявлены и исследованы но-

вые неолитические памятники, основными среди которых стали Черкасская, Дронихин-

ская и Монастырская I, позволившие охарактеризовать поздний мезолит и ранний неолит

Среднего Дона и решить еще ряд вышеперечисленных проблем. Итоги многолетних ис-

следований неолитических памятников были подведены А.Т. Синюком в его докторской

диссертации и монографии по неолиту лесостепного Подонья [14].

На стоянке Черкасская и поселении Дрониха вновь была выявлена керамика, орна-

ментированная оттисками улитки. Это нашло отражение в итоговой монографии [15, с.

89]. Автор отмечал, что данная керамика на стоянке Черкасская в нижнем слое составила

до 5 % от общего количества керамического материала, а на поселении Дрониха – 0,2 %.

Характеризуя ее, А. Т. Синюк отмечал, что при помощи такого «оригинального» штампа

создавались не только ямочные вдавления, но и отступающие строчечные вдавления – на-

колы. При анализе материалов стоянки Черкасской эта группа керамики была рассмотрена

в рамках накольчатой керамики и отнесена к кругу материалов среднедонской неолитиче-

В


9

ской культуры [15, с. 86]. Применительно к поселению Дрониха она была охарактеризо-

вана как не местная [15, с. 111], в чем было очевидное противоречие.

Однако наиболее устойчивая группа керамики, орнаментированная до 24 % оттис-

ками улитки, была получена на стоянке Затон 1. Стоянка располагалась на мысу первой

надпойменной террасы в приустьевой части левого берега р. Бабочки в одном километре

от ее впадения в р. Дон, в Павловском районе Воронежской области.

Два сосуда несли орнаментацию только из вышеупомянутых оттисков. С их помо-

щью создавались как ямчатые, прямые (рис. 2, 8-12; 16-17), так и косо поставленные,

строчечные (рис. 2, 5-6; 13) вдавления, повторяющие среднедонскую традицию нанесения

наколов. На нескольких сосудах отмечены сочетания оттисков панциря улитки с наколь-

чатой орнаментацией, а в ряде случаев – с длинным и коротким гребенчатым штампом

(рис. 2, 4; 8). Два фрагмента (вероятно, от разных сосудов) украшены также оттисками

панциря улитки и прочерченными линиями. Вероятно, в двух случаях такое сочетание от-

ражает контакты традиций украшения оттиском панциря улитки с орнаментацией, харак-

терной для керамики дронихинского типа (рис. 2,7; 15-16). Еще один сосуд нес ярко вы-

раженную ямочно-гребенчатую орнаментацию. Он украшен длинным, чуть загнутым гре-

бенчатым штампом, вместо ямок использовались оттиски панциря улитки (рис. 2, 17).

Фрагменты данного сосуда имели ярко выраженную технологическую специфику, отли-

чающую их от среднедонских. В их формовочной массе прослеживается значительная

примесь шамота. Цвет внутренней и внешней поверхностей сосуда – темно-коричневый,

близкий к черному, а технологической особенностью явилось лоскутное формирование

тулова сосуда, не характерного для керамики среднедонской неолитической культуры.

В целом идентичность технологии изготовления сосудов, композиционное по-

строение и сочетание орнаментов (оттиски панциря улитки и «традиционные» – накол и

гребенка) привели исследователя к возможности рассматривать украшенную таким обра-

зом керамику в рамках среднедонской неолитической культуры [1, с. 81].

В лесостепи аналогичная керамика – с оттисками панциря улитки – встречается в

Похоперье. Она выявлена на двух стоянках. [4, с. 45]. Во всех случаях керамика с рас-

сматриваемой орнаментацией Похоперья по всем технологическим параметрам была

идентична среднедонской неолитической. На Верхнем Дону она была встречена лишь на

одном памятнике, Липецкое озеро, в единичном экземпляре [5, с. 31-32].

Характеристика рассматриваемой керамики со всех памятников Среднего Дона по-

зволила выяснить, что в тесте сосудов, украшенных оттиском панциря улитки, чаще всего

имеется примесь песка. Крайне редко – растительная примесь и шамот. На стоянке Копа-

нище 1 в единичном случае отмечена примесь толченой раковины. Внешняя поверхность

сосудов часто сглажена до лощения и имеет коричневый с зеленоватым оттенком цвет,

характерный для всей неолитической керамики памятника. В ряде случаев отмечен прием

ангобирования внешней поверхности. Внутренняя поверхность – коричневая, с тем же зе-

леноватым оттенком. На ней чаще всего имелись следы штриховки, редко она была про-

сто заглажена.

Сосуды, за редким исключением, изготавливались способом налепа продолговатых

лоскутов – лент шириной 4-6 см. При лепке их края приобретали косые срезы, заглажен-

ные с внешней и внутренней стороны. Сами сосуды средних размеров, как правило, с

диаметром верха, редко превышающим 30 см, при толщине стенок 0,5–1,1 см. Венчики

сосудов прямые или слегка отогнутые наружу (рис.2; 10; 12). Срезы венчиков без утолще-

ний, приострены или плавно закруглены и только в редких случаях имеют прямой срез.

Иногда на самом срезе венчика была нанесена орнаментация (рис. 2; 12). О формах сосу-

дов судить трудно, но, вероятно, они имели удлиненные пропорции с прямыми цилиндри-

ческими стенками и в единичных случаях были слабопрофилированны. Выявлены при-

донные части сосудов, по которым можно предположить, что дно имело остроконечную

или близкую к ней форму.


10

Композиционные построения орнамента весьма многообразны. Прежде всего сле-

дует отметить горизонтально-строчечные ряды и нанесенные в шахматном порядке оттис-

ки панциря улитки, которые чаще всего являются единственным построением узора на со-

судах (рис. 1, 3;2, 1 – 6, 11-14). Нередко они выполнены в технике отступающего накола

(рис. 2, 5,6). Встречаются «меандровые» (рис. 1, 4,7) и треугольные (рис.1,2) композиции.

Прямые линии поставлены под углом друг к другу (1,1). Определенную роль играет вер-

тикально-диагональное расположение орнаментальных зон. В целом же ярко выступает

геометричность стиля орнамента и его горизонтальная зональность. Только в половине

случаев орнамент из оттисков улитки играет самостоятельную роль. В остальных случаях

он несет подчиненную роль. Зачастую он используется вместо ямок в качестве разделите-

ля зон орнаментации (рис. 1,8-11) или для заполнения зон, выполненных другими видами

узоров (рис.1,10). В подчиненном положении оттиски улитки наиболее часто встречается

с накольчатым, реже с гребенчатым, а в единичных случаях с прочерченным орнаментом.

Противоречивость мнений, высказанных о культурно-хронологической принад-

лежности керамики, орнаментированной оттисками улитки, очевидна. Так, вошел в про-

тиворечие А. Т. Синюк. С одной стороны, он отмечал, что при помощи такого «ориги-

нального» штампа создавались не только ямочные вдавления, но и отступающие строчеч-

ные вдавления – наколы (т. е. оттиски улитки наносились в отступающей манере, как и

наколы). Подразумевалась и идентичность технологии изготовления среднедонских сосу-

дов с посудой, орнаментированной оттисками улитки, единые композиции орнаментации,

сочетание орнаментов, что, вероятно, побудило исследователя рассматривать эту керами-

ку в рамках среднедонской неолитической археологической культуры [15, с. 89].

С другой стороны, было высказано предположение о ее неместном происхожде-

нии. Это предположение основывалось на рассмотрении орнаментальных композиций, в

частности «меандровых», схожих с прикаспийскими материалами [15, с. 89] или вообще

степными [15, с. 110]. В отношении керамики с «меандровыми» композициями, орнамен-

тированными оттисками панциря улитки, позиция А. Т. Синюка совершенно справедлива,

так как под схожестью с прикаспийскими материалами им имелась в виду прежде всего

композиция орнаментации, а не сам орнамент. Но вот сам оттиск улитки при всех выше-

перечисленных особенностях его композиций и технологической близости изготовления

самих сосудов никак не может быть вписан в рамки типичной орнаментации, характерной

для среднедонской неолитической культуры с накольчатой и накольчато-гребенчатой ке-

рамики. И вновь необходимо согласиться с А. Т. Синюком о ее неместном происхожде-

нии. Близкое мнение было ранее высказано авторами данной статьи [1, с. 80, 82]. В значи-

тельной степени разрешить эти противоречия можно лишь признав неместное происхож-

дение такой орнаментации и ее проникновение на территорию лесостепного Подонья.

Подтвердить данную точку зрения можно простым картографированием памятни-

ков с таким узором керамики. На Среднем Дону рассматриваемая группа керамики устой-

чиво проявляет себя лишь на юге, а по мере ее нахождения на памятниках, расположен-

ных севернее, данная традиция угасает. Так, в левобережье Дона на самой южной стоянке

Затон 1, как мы отмечали выше, она составляла 24 % от всей керамики. На Черкасской

стоянке ее 5 %. На поселении Дрониха – 0,2 %. Севернее, на стоянке Щучье II, она уже

отсутствует. В правобережье Дона, на Копанищенской 1 стоянке, такая керамика состав-

ляет 3 %.

Таким образом, очевидно, что, во-первых, по мере продвижения с юга на север ле-

состепи количество керамики, орнаментированной оттисками улитки, на памятниках

уменьшается. Во-вторых, такого рода орнаментация была характерна для незначительной,

но достаточно устойчивой группы населения. И, в-третьих, как показывают современные

исследования, основная часть керамики, орнаментированной оттисками улитки, локализу-

ется в приустьевом Побитюжье.


11

Остается неясной культурная принадлежность данной группы керамики. С одной

стороны, ее рассмотрение в рамках среднедонской неолитической культуры вполне ло-

гично в силу идентичности технологии ее изготовления, форм сосудов, мотивов орнамен-

тальных композиций и частой комбинации такой орнаментации с наколом и гребенкой как

наиболее характерных типов украшения среднедонских неолитических сосудов. С другой

стороны, несмотря на то, что такая орнаментация появляется достаточно рано, она не ха-

рактерна для среднедонского неолита, и источник ее происхождения следует искать за

пределами Среднего Дона.

Поиск аналогий керамики, орнаментированной оттисками панциря улитки, доста-

точно осложнен малочисленностью ее как на Среднем Дону в неолите, так и за пределами

рассматриваемой территории. В рамках неолита керамика, орнаментированная оттисками

панциря улитки, встречается на памятниках донецкой неолитической культуры. Однако

автором раскопок не дана характеристика сосуда с такого рода орнаментацией.

Н.С. Котова этот сосуд относит к донецкой культуре, в частности к периоду 1б ее разви-

тия, и датирует периодом 5600-4850 л. до н. э. [2, с. 52].

В связи с вышесказанным интересно отметить, что в материалах могильника и сто-

янки Голубая Криница в приустьевой части р. Черной Калитвы (правый приток р. Дон)

присутствует керамика с аналогичной орнаментацией, но технология ее изготовления ха-

рактерна для днепро-донецкой неолитической культуры [20].

Такая керамика в единичных экземплярах имеет место в материалах Козлиновско-

го поселения, исследованного В. И. Ереминым1. Этот памятник расположен на Бузулуке –

левом основном притоке Хопра. Известна она на поселении Ракушечный Яр в низовьях

Дона2. Все это могло бы свидетельствовать о ее степном происхождении, но возможно и

обратное влияние из лесостепи в степь, тем более что в атлантическом периоде граница

лесной и лесостепной природно-климатических зон установилась в близком к современ-

ному положению, в то время как южная граница лесостепи была очень подвижна [6, с. 13].

Это способствовало движению населения с юга лесостепи в степь и наоборот.

В монографии А. Я. Брюсова, посвященной ямочно-гребенчатому лесному неоли-

ту, фрагмент ямочно-гребенчатой керамики с оттисками панциря улитки вместо ямок вы-

несен на обложку монографического издания, но в тексте самой монографии о ней не ска-

зано. Вероятно, в материалах Волго-Окского междуречья такая керамика имеет место. О

наличии в рамках ямочно-гребенчатого неолита такого рода керамики свидетельствует и

фрагмент с ямками, выполненными оттиском панциря улитки в сочетании с оттисками

длинного гребенчатого штампа со стоянки Затон 1, описанного выше (рис. 2, 17). Наличие

такого фрагмента лишь подтверждает контакты носителей традиции орнаментации кера-

мики оттиском улитки и ямочно-гребенчатой традиций. Хронологически данный вид ор-

наментации имеет широкий разброс. Он известен в неолите и в материалах катакомбной

культуры эпохи бронзы.

Применительно к неолитической эпохе такая традиция орнаментации не известна в

материалах самых ранних неолитических памятников лесостепного Дона. Ее нет на стоян-

ках Черкасской 3, 5, Монастырской I и Щученской II. В то же время такая традиция орна-

ментации появляется в нижних слоях стоянки Черкасской (раскопки 1979,1981 гг.), где

еще отсутствует керамика мариупольской КИО, с появлением которой начинается второй

этап среднедонской неолитической культуры [17, с. 246]. На втором этапе бытования

среднедонского неолита, связанном с проникновением на Средний Дон населения мариу-

польской КИО, керамика, орнаментированная оттисками улитки, продолжает свое быто-

1Авторы настоящей статьи благодарны И. Н. Наумову и работникам Волгоградского краеведческого музея

за возможность ознакомиться с материалами коллекций стоянок Орловка, Козлиновское, Староаннинское,

Царица. 2 С. Н. Гапочка благодарит сотрудников Эрмитажа и лично А. Н. Мазуркевича и Е. В. Долбунову за

возможность ознакомиться с коллекцией многослойного поселения Ракушечный Яр.


12

вание как, например, в могильнике и стоянке Голубая Криница, где такого рода керамики

связана с энеолитическими погребениями [20]. В это время подобный способ орнамента-

ции, вероятно, широко демонстрирует свое «подчиненное» положение к традиционным

видам украшения сосудов среднедонской и днепро-донецкой культуры и прежде всего на-

кола и оттисков гребенчатого штампа. Вероятно, на этом же этапе или несколько позже

оттиск улитки зачастую используется вместо ямок и на ямочно-гребенчатой керамике.

Изложенная выше информация, вплоть до накопления источниковой базы и ее

культурно-хронологической интерпретации за пределами лесостепного Дона, на наш

взгляд, пока не позволяет говорить о месте происхождения керамики, орнаментированной

оттисками панциря улитки. В то же время очевидно, что распространение материалов с

орнаментацией оттисками панциря улитки характерно для всего степного Подонья и юга

Донской лесостепи. Интересно и то, что если в донском левобережье, как бы «закрытом»

поймой Дона, керамика со столь специфичной орнаментацией встречена на самом юге, то

в донском правобережье, на стоянке Копанищенская 1, она выявлена значительно север-

нее, что можно объяснить открытостью донского правобережья к степным районам.

Такая география памятников побуждает ориентироваться на степные регионы бас-

сейна Дона как источник ее возникновения и распространения в неолите Среднего Дона.

Вероятным регионом зарождения такого рода орнаментации мог быть Нижний Дон. На

поселении Ракушечный Яр керамика, орнаментированная оттисками улитки, появляется в

единичных экземплярах в 14 и 11 слоях памятника1. Выше, как собственно и ниже, такого

рода орнаментации на керамики на данном памятнике нет. Разработки по радиоуглерод-

ной хронологии Ракушечного Яра позволяют отнести материалы этих слоев ко времени от

начала до конца VI тыс. до н.э. [20, c. 221, рис. 4].

Именно здесь, на Нижнем Дону, керамика, орнаментированная оттисками улитки,

появляется впервые. Наиболее ранние даты начала VI тыс. до н. э. для 11-го слоя и сере-

дины VI тыс. до н. э для 14-го древнее появления даже накольчатой среднедонской кера-

мики. Она, судя по имеющимся датам, появляется не ранее последней трети – конца VI –

начала V тыс. до н. э. [17, с. 246]. Аналогично можно сказать и о керамике с интересую-

щим нас орнаментом в рамках днепро-донецкой культуры, которая датируется Н.С. Кото-

вой периодом 5600-4850 л. до н. э. [2, с. 52]. Керамика с оттиском улитки не могла поя-

виться на Среднем Дону ранее накольчатой среднедонской. Во-первых (об этом мы гово-

рили выше), ее нет на самых ранних памятниках, а во-вторых, она сразу же начинает де-

монстрировать синкретизм с местной накольчатой керамикой, что проявилось как в моти-

вах орнаментации, так и в совместном появлении этих видов орнамента на одних сосудах.

Кроме того, оба типа орнамента сразу же встречаются на юге Донской лесостепи в одних

и тех же слоях, что, на наш взгляд, отражает процесс ассимиляции пришлого населения с

местным среднедонским неолитическим населением.

Список литературы

1. Гапочка С. Н., Крючков М. А. Некоторые итоги исследования стоянки Затон I

на юге Лесостепного Подонья // Археологические памятники бассейна Дона: Межвузов-

ский сборник научных трудов. Воронеж: ВГПУ, 2004. С. 72-83.

2. Гапочка С. Н. Отчет к открытому листу № 65 (форма 4) о раскопках стоянки

Затон I в 2002 году // Архив ИА РАН, 2003.

3. Гапочка С. Н. О специфике материалов среднедонской неолитической культу-

ры в Правобережье Дона // Известия Воронежского государственного педагогического

университета. 2016. № 4 (273). С. 84-86.

1 Авторы статьи благодарны Е.В. Долбуновой за возможность ознакомиться с отчетами Т. Д. Белановской.


13

4. Даниленко В. Н. Неолит Украины. Главы древней истории Юго-Восточной Ев-

ропы. Киев: Наукова думка, 1969. 259 с.

5. Котова Н. С. Древнейшая керамика Украины. Киев; Харьков: Майдан, 2015.

154 с.

6. Радиоуглеродная хронология эпохи неолита Восточной Европы VII–III тысяче-

летия до н. э. / Сост. Г. И. Зайцева, О. В. Лозовская, А. А. Выборнов, А. Н. Мазуркевич.

Смоленск: Свиток, 2016. 456 с.

7. Синюк А. Т. Памятники неолита и энеолита на Среднем Дону: Автореф. дис.

к.и.н. М., 1971. 24 с.

8. Синюк А. Т. Отчет о работе археологической экспедиции Воронежского педа-

гогического института в 1976 г. // Архив ИА РАН. Р 1, № 6349. 24 с.; № 6349 «а» –23 с.

9. Синюк А. Т. Неолитические памятники Среднего Дона //Археологические па-

мятники на территории СССР и их изучение в высшей педагогической школе. Воронеж:

Изд-во ВГПИ, 1978. С. 63-100.

10. Синюк А. Т. Отчет о проведении археологических работ в Павловском и Кала-

чеевском районах Воронежской области в 1979 г. // Архив ИА РАН. Р1, № 7227. 28 л.; №

7427 «а». 55 л.

11. Синюк А. Т. Отчет о раскопках поселения Дрониха Таловского района Воро-

нежской области в 1980 г. //Архив ИА РАН. – Р1, № 8537 «а». 84 л.

12. Синюк А. Т. Отчет о раскопках археологической экспедиции Воронежского пе-

дагогического института в левобережье Среднего Дона (Воронежская область) в 1981 г. //

Архив ИА РАН. – Р1, № 8536; № 8536 «а». 93 л.

13. Синюк А. Т. Стоянка Монастырская I как источник для выделения мезолита и

периодизации неолита на Среднем Дону // Археологические памятники на европейской

территории СССР. Межвуз. сборн. науч. трудов. Воронеж: Изд-во ВГПУ, 1985. С. 13–30.

14. Синюк А. Т. История населения донской лесостепи в V–II тыс. до н. э. (неолит-

энеолит-бронза): автореф. дис. … д.и.н. М., 1985. 50 с.

15. Синюк А. Т. Население бассейна Дона в эпоху неолита. Воронеж: Изд-во Воро-

неж. гос. ун-та, 1986. 179 с.

16. Смольянинов Р. В., Клоков А. Ю. Материалы эпохи неолита с многослойного

поселения у очистных сооружений г. Липецка // Проблемы изучения памятников археоло-

гии Восточной Украины. Луганск: Шлях, 2005. Вып. 2. С. 31–32.

17. Скоробогатов А. М., Смольянинов Р. В., Сурков А. В., Ойнонен М., Посснерт Г.

Хронология неолитических памятников лесостепного Подонья // Радиоуглеродная хроно-

логия эпохи неолита Восточной Европы VII-III тыс. до н. э.: коллективная монография /

Сост. Г. И. Зайцева, О. В. Лозовская, А. А. Выборнов, А. Н. Мазуркевич. Смоленск: Сви-

ток, 2016. 456 с.

18. Сурков А. В. Неолитические памятники Среднего Похоперья. Воронеж: ВГПУ,

2007. 122 с.

19. Хотинский Н. А. Природные условия в неолитическую эпоху // Археология.

Неолит Северной Евразии. М.: Наука, 1996. С. 10–17.

20. Федюнин И. В. Отчет о раскопках стоянки и могильника Голубая Криница в

Россошанском районе Воронежской области в 2014 году // Архив ИА РАН, 2015.

References

1. Gapochka S. N., Kryuchkov M. A. Nekotorye itogi issledovaniya stoyanki Zaton I na

yuge Lesostepnogo Podon'ya // Arheologicheskie pamyatniki bassejna Dona: Mezhvuzovskij

sbornik nauchnyh trudov. Voronezh: VGPU, 2004. S. 72-83.

2. Gapochka S. N. Otchet k otkrytomu listu № 65 (forma 4) o raskopkah stoyanki Zaton I

v 2002 godu // Arhiv IA RAN, 2003.


14

3. Gapochka S. N. O specifike materialov srednedonskoj neoliticheskoj kul'tury v Pravo-

berezh'e Dona // Izvestiya Voronezhskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta.

Voronezh, 2016. № 4 (273). S. 84-86.

4. Danilenko V. N. Neolit Ukrainy. Glavy drevnej istorii Yugo-Vostochnoj Evropy. Kiev:

Naukova dumka, 1969. 259 s.

5. Kotova N. S. Drevnejshaya keramika Ukrainy. Kiev; Har'kov: Majdan, 2015. 154 s.

6. Radiouglerodnaya hronologiya ehpohi neolita Vostochnoj Evropy VII–III tysyachele-

tiya do n. Eh. / Sost. G. I. Zajceva, O. V. Lozovskaya, A. A. Vybornov, A. N. Mazurkevich. Smo-

lensk: Svitok, 2016. 456 s.

7. Sinyuk A.T. Pamyatniki neolita I ehneolita na Srednem Donu: Avtoref. Dis. kand. ist.

nauk. M., 1971. 24 s.

8. Sinyuk A. T. Otchet o rabote arheologicheskoj ehkspedicii Voronezhskogo pedagogi-

cheskogo instituta v 1976 g. // Arhiv IA RAN. R 1, № 6349. 24 s.; № 6349 «a» 23 s.

9. Sinyuk A. T. Neoliticheskie pamyatniki Srednego Dona //Arheologicheskie pamyatniki

na territorii SSSR I ih izuchenie v vysshej pedagogicheskoj shkole. Voronezh: Izdatel’stvo VGPI,

1978. S. 63-100.

10. Sinyuk A. T. Otchet o provedenii arheologicheskih rabot v Pavlovskom I Kalacheevs-

kom rajonah Voronezhskoj oblasti v 1979 g. //Arhiv IA RAN. R1, № 7227. 28 l.; № 7427 «a».

55l.

11. Sinyuk A. T. Otchet o raskopkah poseleniya Droniha Talovskogo rajona Voro-

nezhskoj oblasti v 1980 g. //Arhiv IA RAN. R1, № 8537 «a». 84 l.

12. Sinyuk A. T. Otchet o raskopkah arheologicheskoj ehkspedicii Voronezhskogo peda-

gogicheskogo instituta v levoberezh’e Srednego Dona (Voronezhskaya oblast’) v 1981 g. //Arhiv

IA RAN. R1, № 8536; № 8536 «a». 93 l.

13. Sinyuk A. T. Stoyanka Monastyrskaya I kak istochnik dlya vydeleniya mezolita I peri-

odizacii neolita na Srednem Donu // Arheologicheskie pamyatniki na evropejskoj territorii

SSSR. Mezhvuz. sborn. nauch. trudov. Voronezh: Izd-vo VGPU. 1985. S. 13-30.

14. Sinyuk A. T. Istoriya naseleniya donskoj lesostepi v V–II tys. Do n. eh. (neolit-

ehneolit-bronza): avtoref. Diss. … dokt.ist. nauk. M., 1985. 50 s.

15. Sinyuk A. T. Naselenie bassejna Dona v ehpohu neolita. Voronezh: Izd-vo Voronezh.

Gos. Un-ta, 1986. 179 s.

16. Smol’yaninov R. V., Klokov A. YU. Materialy ehpohi neolita s mnogoslojnogo posele-

niya u ochistnyh sooruzhenij g. Lipecka // Problemy izucheniya pamyatnikov arheologii Vos-

tochnoj Ukrainy. Lugansk: «Shlyah». 2005. Vyp. 2. S. 31-32.

17. Skorobogatov A. M., Smol’yaninov R. V., Surkov A. V., Ojnonen M., Possnert G.

Hronologiya neoliticheskih pamyatnikov lesostepnogo Podon’ya //Radiouglerodnaya hronolo-

giya ehpohi neolita Vostochnoj Evropy VII-III tys. Do n.eh.: kollektivnaya monografiya / Sost. G.

I. Zajceva, O. V. Lozovskaya, A. A. Vybornov, A. N. Mazurkevich. Smolensk: Svitok, 2016. 456 s.

18. Surkov A. V. Neoliticheskie pamyatniki Srednego Pohoper’ya. Voronezh: VGPU,

2007. 122 s.

19. Hotinskij N. A. Prirodnye usloviya v neoliticheskuyu ehpohu //Arheologiya. Neolit Se-

vernoj Evrazii. M.: Nauka, 1996. S. 10-17.

20. Fedyunin I. V. Otchet o raskopkah stoyanki I mogil’nika Golubaya Krinica v Rosso-

shanskom rajone Voronezhskoj oblasti v 2014 godu // Arhiv IA RAN, 2015.


15

Рис. 1. Керамика, орнаментированная оттисками панциря улитки.

1-7 – Копанище 1; 8-11 – Черкасская


16

Рис. 2. Керамика, орнаментированная оттисками панциря улитки.

1-4 – Черкасская; 5-17 – Затон I; 18 – Плаутино I


17

Меркулов А. Н.

(Воронеж)

УДК 902/904

МАТЕРИАЛЫ СКИФСКОГО ВРЕМЕНИ ГОРОДИЩА

БОЛЬШОЕ СТОРОЖЕВОЕ ИЗ РАСКОПОК 1987-1988 ГОДОВ1

Вводятся в научный оборот материалы скифского времени с городища Большое

Сторожевое из раскопок, проводимых под руководством В. И. Погорелова в 1987‒1988 гг.

Памятник являлся одним из наиболее крупных укрепленных поселений середины первого

тыс. до н.э. в лесостепном Подонье и, очевидно, в свое время занимал важное место в по-

селенческой структуре среднедонского оседлого населения. Поэтому происходящие от-

туда материалы имеют важное значение не только для характеристики материальной

культуры, хозяйства и религиозных представлений его жителей, но и обитателей всего

региона в целом. Раскопами исследовано 552 кв. м. Найдено около 30 тысяч находок. Это

материалы среднедонской катакомбной культуры, скифского и сарматского времени.

Вероятно, присутствуют и слои первой половины I тыс. н. э. Керамический комплекс

скифского времени представлен сосудами двух хронологических групп, датируемых V в. до

н. э. и IV – началом III вв. до н. э. Установлен состав сельскохозяйственных культур, воз-

делываемых обитателями городища. В него входили просо, ячмень, пшеница, рожь, а

также бобовые ‒ горох и вика. Анализ отпечатков сорных растений позволил высказать

предположение об использовании жителями городища двухпольной системы севооборо-

та. В раскопах обнаружены остатки двух очагов и четыре хозяйственных ямы. Именно

вокруг этих участков концентрировалось наибольшее количество находок. Планиграфи-

ческий анализ материалов памятника позволил высказать предположение об особенно-

стях его планировки и определить перспективные участки для дальнейших исследований.

Ключевые слова: городище, Большое Сторожевое, лесостепное Подонье, скифское

время, земледелие.

The article introduces into the scientific circulation the materials of the Scythian time

from the settlement of Bol'shoe Storozhevoe from the excavations conducted under the direction

of V. I. Pogorelov in 1987–1988. This monument was one of the largest fortified settlements of

the middle of the first millennium BC. in the forest-steppe Don region and, obviously, at one time

occupied an important place in the settlement structure of the Middle Don settled population.

Therefore, the materials originating from there are important not only for the characteristics of

the material culture, economy and religious ideas of its inhabitants, but also for the inhabitants

of the region as a whole. For two years of work on the monument by six excavations, 552 square

meters were investigated. As a result, a representative collection was mined, which includes

about 30 thousand finds. The materials of the Middle-Don Catacomb culture, Scythian and Sar-

matian times are met here. Probably, there are also layers of the first half of the first millennium

AD. The ceramic complex of the Scythian time is represented by vessels of two chronological

groups, which are dated V centure BC. and IV – the beginning of the III centure BC. We have

found out the composition of agricultural crops cultivated by the inhabitants of the settlement. It

included millet, barley, wheat, rye, and legumes – peas and vetch. An analysis of weed prints al-

lowed us to suggest that the inhabitants of the site used the two-field crop rotation system. In the

excavations described there were found remains of two foci and four economic pits. It was

around these places that the largest number of finds was concentrated. Planigraphical analysis

1 Работа подготовлена при финансовой поддержке ОГОН РФФИ, проект № 17-31-01076.


18

of the materials of the monument allowed to make an assumption about the features of its plan-

ning and identify promising areas for further research.

Key words: hillfort, Bol'shoe Storozhevoe, forest-steppe Don region, Scythian epoch,

agriculture.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-17-30

1987-1988 гг. отрядом археологической экспедицией Воронежского пединститута

(ВГПИ) под руководством В. И. Погорелова проводились раскопки городища

Большое Сторожевое, расположенного в Острогожском районе Воронежской об-

ласти в донском правобережье. Оно находится на вытянутом с северо-запада на юго-

восток мысе, возвышающимся над урезом воды на 80 м. Его максимальная длина состав-

ляет 300 м, ширина ‒ 220 м. С севера и северо-востока крутые меловые склоны спускают-

ся практически к р. Дон, с запада и северо-запада находится глубокая, некогда обводнен-

ная балка, где отчетливо фиксируется русло небольшого ручья. С южной и юго-западной

части мыс отрезает глубокий овраг. От примыкающей с юго-востока напольной части го-

родище отделено мощными линиями укреплений, состоящих из трех валов и двух рвов.

Сама площадка достаточно ровная, имеет плавный уклон с юго-востока к северо-западу1.

Наибольший перепад высот здесь по этой линии составляет порядка 15 м.

Впервые в литературе Большое Сторожевое городище упоминается Л. М. Савело-

вым при описании древностей Коротоякского уезда [18, с. 161]. В 1961-1962 гг. укрепле-

ния и площадка памятника исследовались Воронежской лесостепной скифской экспеди-

цией ИА АН СССР под руководством П. Д. Либерова. На нем было заложено три раскопа

и две траншеи общей площадью 486 кв. м [8; 9]. По данным раскопок оборонительные со-

оружения возводились в два этапа, наиболее ранний из которых датируется первой поло-

виной V в. до н. э. [19, с. 144].

В 1987-1988 гг. изыскания на памятнике были продолжены экспедицией Воронеж-

ского педагогического института под руководством В. И. Погорелова [13; 14]. На площад-

ке шестью раскопами было изучено 552 кв. м, получены материалы широкого хронологи-

ческого среза от эпохи бронзы до раннего средневековья, большая часть из которых отно-

силась к скифскому времени.

В 2009 г. здесь проводит свои работы Донская археологическая экспедиция ИА

РАН. Ею было изучено 80 кв. м на двух участках в западной и центральной части памят-

ника. Обоим участкам был присвоен ошибочный порядковый номер раскопа 6 [2]. При

проведении раскопок и последующей публикации материалов не были учтены раскопы 6-

9, заложенные В. И. Погореловым в 1988 г. Таким образом, на данный момент на городи-

ще Большое Сторожевое раскопано 1118 кв. м.

Статья вводит в научный оборот не опубликованные до сих пор материалы скиф-

ского времени из раскопок В. И. Погорелова 1987-1988 гг. Основной целью работ экспе-

диции ВГПИ стал поиск культурного слоя эпохи бронзы. Исследования 1987 г. носили в

большей степени рекогносцировочный характер. На городище было заложено два не-

больших раскопа, получивших порядковые номера 4 и 5, произведен сбор подъемного ма-

териала.

Раскоп 4 располагался на краю среднего из трех северных отрогов мыса. Его пло-

щадь составила 16 кв. м. Мощность культурного слоя варьировалась от 0,5 м до 1,2 м,

увеличиваясь к склону мыса. Напластования раскопа представлены слоем дерна (0,1 м), за

которым следовал чернозем с меловой щебенкой (0,1-0,5-1,2 м), покоившийся на меловом

1 В топографических планах В. И. Погорелова [13; 14] имеется техническая ошибка, допущенная, вероятно,

при копировании им плана П. Д. Либерова [10, с. 49]. В середине городища В. И. Погореловым обозначена

седловина глубиною до 5 м, хотя на оригинальном плане ее нет. Также в этом участке существенно разнятся

высоты. Та же ошибка повторена и Н. Н. Белой [2]. Ссылаясь в своей работе на план П. Д. Либерова, она

фактически использует топографический план В. И. Погорелова 1987 г.

В


19

материке. Площадь раскопа была насыщена материалом, здесь встречено 816 единиц на-

ходок, включавших в себя 458 фрагментов керамических сосудов и 358 костей животных.

Автором раскопок керамика разделена на две культурно-хронологические группы. К

среднедонской катакомбной культуре эпохи бронзы отнесен 201 фрагмент, серединой I

тыс. до н. э. датированы 257 черепков1 [13, с. 6-10].

Раскоп 5 заложен на крайнем северном отроге мыса, в части, примыкающей к

склону. Его площадь и стратиграфия идентична предыдущему раскопу. Однако мощность

культурного слоя здесь была значительно меньше и не превышала 0,3 м [13, с. 9-11].

С поверхности распахиваемой городищенской площадки был собран подъемный

материал, включающий 156 единиц керамики эпохи бронзы, а также 124 фрагмента кера-

мики раннего железного века. Также здесь встречена 21 индивидуальная находка. В ос-

новном это кремневые отщепы и орудия труды эпохи бронзы. К скифскому времени были

отнесены бронзовые подвеска и заколка, несколько пряслиц, обломок глиняного блока.

Отметим, что фактически из указанных выше предметов серединой первого тыс. до н. э.

возможно датировать лишь несколько пряслиц. Остальные находки относятся к иным ис-

торическим периодам.

Планиграфический анализ распространения подъемного материала позволил В. И.

Погорелову сделать наблюдение о тяготении находок скифского времени к линии укреп-

лений и юго-западной части городища, а артефактов эпохи бронзы ‒ к центральной части

памятника [13, с. 13]. Однако впоследствии данное предположение не было подтверждено

результатами раскопок. Так, раскоп № 6, находившийся в центральной части городищен-

ской площадки, содержал максимальное количество керамики раннего железного века, а

фрагментов сосудов эпохи бронзы здесь найдено крайне мало (табл. 1).

В следующем, 1988 г., на городище было заложено еще четыре раскопа, получив-

ших порядковые номера с 6 по 9. Раскопы 6 и 7 располагались в центре поселка. Их пло-

щадь составила 128 и 16 кв. м соответственно. Мощность культурного слоя в раскопе 6

достигала 0,8 м. Пахотный слой (0,3-0,4 м) перекрывал слой чернозема (от 0,1 м в южной

части раскопа до 0,4 м в северной), материк ‒ желтая глина. В раскопе 7 культурные на-

пластования имели тот же характер. Под пахотным слоем (0,3-0,4 м) залегал чернозем

(0,1-0,2 м), покоящийся на материковой желтой глине [14, с. 6, 10]. Раскоп № 8 находился

в северо-западной части городища, его площадь составила 256 кв. м. Стратиграфия рас-

копа проста ‒ под пахотным слоем (0,3-0,4 м) находился чернозем (0,2-0,1 м), лежавший

на желтой глине [14, с. 12]. В этом раскопе содержалось больше всего материала. Раскоп

№ 9 заложен на юго-западном отроге городища, его площадь 120 кв. м. Культурные на-

пластования здесь достигали 0,4 м.: дерн (0,1 м), чернозем (0,2-0,3 м), материк ‒ желтая

глина [14, с. 17].

Всего за два года раскопок экспедицией ВГПУ обнаружено 29575 находок, из ко-

торых 7260 – это кости животных, 5301 ‒ керамика эпохи бронзы, 16911 ‒ керамика скиф-

ского времени, 103 индивидуальные находки2.

1 Далее соотношение материала по всем раскопам указано в таблице 1. В раскопе № 10 Н. Н. Белая выделяет

группу гончарной керамики XVIII-XIX вв. в количестве 64 единиц [2]. Она не включена нами в таблицу, но

использована так же, как и встреченная здесь обмазка, в общих статистических расчетах. Отметим, что

столь поздняя датировка керамики может быть ошибочной. Часть из этих материалов, просмотренных

автором статьи лично, относились к первым векам н.э. Заметим, что керамика нового времени ни разу не

отмечена и другими исследователями городища. 2 Количество материала указано по отчетам В. И. Погорелова. Напомним, что автором раскопок все находки

были разделены всего на две культурно-хронологические группы, из которых наиболее ранние отнесены к

среднедонской катакомбной культуре, остальные отождествлялась со среднедонской культурой скифского

времени. Однако в ходе осмотра сохранившейся коллекции, помимо артефактов скифского времени, в ней

встречены фрагменты сосудов и вещи сарматской эпохи и, вероятно, середины первого тысячелетия н.э.

Ввиду этого, реальное количество керамики скифского времени могло быть несколько меньшим.


20

К настоящему моменту большая часть коллекции утрачена, и сейчас ее объем не

превышает двух тысяч единиц хранения. В том числе на хранении в фондах археологиче-

ского музея Воронежского государственного педагогического университета находится 467

венчиков лепных сосудов скифского времени, значительная часть которых сильно фраг-

ментирована, ввиду чего далеко не всегда удавалось получить достаточную информацию

о форме сосуда. Здесь встречены обломки горшков, мисок, кувшинов, а также крышек и

один фрагмент «ритуального» сосудика или светильника.

Самой многочисленной в рассматриваемой коллекции является группа профилиро-

ванных горшков. Она включает в себя 423 единицы. Результаты микроморфологического

анализа некоторых образцов показали, что горшки изготавливались по разной рецептуре.

Формовочная масса одних состояла из тощих глин гидрослюдистого или смектитового со-

става с использованием в качестве отощителя смеси кварцевого песка, шамота (дробленая

керамика) и дресвы, полученной из сиенитовых пород или известняка. Тесто других отли-

чалось отсутствием дресвы, но зато в нем встречена выгоревшая водная растительность.

Керамика третьей группы изготовлена из жирной глины карбонат-гидрослюдистого со-

става с отощителями в виде шамота (дробленая керамика и растертая высушенная глина),

а также дресвы (сиенит). Кроме того, в тесте обнаружены выгоревшие остатки васкуляр-

ной органики. Температура обжига исследуемых образцов варьирует от 650 до 850 ºС, он

проводился в невыдержанной среде и был окислительным [3, с. 59-60].

Среди горшков выделяются сосуды (рис. 2, 1, 2) со слабопрофилированным туло-

вом (8 экз.), а также экземпляры (рис. 2, 3, 4) с плавно отогнутой дуговидной в профиле

шейкой и профилированным туловом (46 экз.). Диаметр определимых венчиков варьирует

от 6 до 20 см при средних значениях 12-16 см. Орнамент посуды также различен. Наибо-

лее популярным являлось украшение венчиков пальцевыми защипами. Такой декоратив-

ный приѐм отмечен на 327 экземплярах (77,3 %). Косыми насечками орнаментировано 12

фрагментов (2,8 %), 10 сосудов (2,5 %) украшены пальцевыми вдавлениями по срезу вен-

чика, 51 горшок (12 %) орнамента не имел.

Помимо описанных типов декора, среди горшков встречались экземпляры, у кото-

рых пальцевые защипы или косые насечки сочетались с проколами (21 экз., или 5 %) (рис.

2, 5), проколами и внутренними наколами, образующими жемчужину (1 экз., или 0,2 %),

внешними несквозными наколами (1 экз., или 0,2 %) под венчиком. Такой тип орнамента

в керамическом комплексе среднедонских племѐн скифского времени рассматривается

рядом исследователей как индикатор архаичности керамики [11, с. 42; 16, с. 82].

Следующей по численности группой сосудов являются миски. В исследуемой кол-

лекции эта категория посуды представлена 31 экземпляром. Как правило, они изготовле-

ны значительно аккуратнее горшков, их стенки хорошо заглажены, а иногда залощены.

Среди них выделяются полусферические миски с ровно срезанным плоским венчиком и

загнутым внутрь краем (13 экз., или 42 %) (рис. 3, 1,2); кроме того, встречено 16 мисок

(51,5 %) с прямым (рис. 3, 3) и 2 фрагмента (6,5 %) с Т-образным венчиком (рис. 2, 6).

Диаметр мисок колеблется от 14 до 28 см.

Кроме горшков и мисок, в керамической коллекции присутствуют фрагменты

крышек (10 экз.), два обломка горлышка кувшина, а также один фрагмент так называемо-

го «ритуального» сосудика, украшенного канелюрами (рис. 3, 4). Обычно такие изделия

имеют два расположенных друг напротив друга отверстия, вероятно, для подвешивания.

Данный фрагмент очень схож с сосудом, обнаруженным в кургане № 2 у с. Мастюгино

[10, с. 19, табл. 10, 39]. Подобные находки встречаются как в погребениях, так и среди по-

селенческого материала. А. П. Медведев интерпретирует их как светильники или куриль-

ницы [11, с. 114].

Керамическая коллекция скифского времени подверглась не только типологиче-

скому анализу, но и рассматривалась как источник информации о хозяйственной деятель-

ности жителей городища, в частности, земледелия. Керамика просматривалась к.и.н. С. А.


21

Горбаненко совместно с автором статьи на предмет наличия отпечатков растений. В ре-

зультате работ идентифицировано 66 зерновок культурных растений и 11 сорняков. Фраг-

менты керамики с многочисленными отпечатками проса – 5 шт. 45 отпечатков принадле-

жало просу (Panicum miliaceum), семь оставлены ячменем (Hordeum vulgare), восемь ‒

пшеницей (Triticum dicoccon), еще четыре негатива остались от ржи (Secale cereale). Бобо-

вые растения представлены двумя отпечатками гороха (Pisum sativum) и вики (Vicia sp.).

На керамике встречены также отпечатки сорных растений ‒ овсюга (Avena sp.) (1),

костра (Bromus sp.) (3) и не определенного до вида щетинника (Setaria sp.) (5). Наличие

сорных растений показывает, что поля подвергались длительной обработке. Находки от-

печатков сорных растений могут позволить высказать предположение о системе земледе-

лия, применяемой обитателями городища. Оба вида костра (Bromus sp.) – ржаной (Bromus

secalinus) и полевой (Bromus arvensis) – являются засорителями озимых хлебов, в основ-

ном озимой ржи [4, с. 24]. Для степной и лесостепной зоны наиболее характерен щетин-

ник зеленый (S. viridis). Он засоряет поздние посевы яровых хлебов [7, с. 15], чаще всего

являясь сорняками посевов проса и появляясь на полях при их длительном использовании

[17, с. 86]. Таким образом, наличие сорняков, произрастающих только на озимых или яро-

вых культурах, позволяет высказать предположение об использовании жителями городи-

ща сложной системы земледелия, которая могла выражаться в двухпольном севообороте

[6, с. 406].

При анализе индивидуальных находок применялся тот же принцип, что и при ана-

лизе массового материала, т.е. к скифскому периоду были отнесены либо те вещи, кото-

рые удалось увидеть воочию, либо те, изображения которых не дают повода усомниться в

верности датировки. Наиболее распространенными индивидуальными находками на горо-

дище являлись керамические пряслица. К середине I тыс. до н. э. относится 13 пряслиц.

Они имеют разнообразную форму (табл. 2). Срезанноконические пряслица (рис. 4, 1)

представлены двумя находками 1 варианта по типологии В. Е. Радзиевской [15]. Два пряс-

лица относятся к 1 варианту IV типа ‒ срезанноконические с одной срезанной основой

(рис. 4, 2). Три принадлежат ко 2 варианту V типа, включающего в себя срезаннокониче-

ские изделия с двумя срезанными основами (рис. 4, 3). Округлобиконическую форму (рис.

4, 4) имеет одно пряслице (VI тип 1 вариант), еще два пряслица (рис. 4, 5) представлены

округлыми изделиями (VIII тип), а еще одно (рис. 4, 6) имело округлую форму со срезан-

ным сегментом (IX тип). Последний тип пряслиц ‒ это две находки (рис. 4, 7) цилиндри-

ческой формы (XIII тип вариант 1). Еще один экземпляр сильно фрагментирован, ввиду

чего не удалось определить его принадлежность к какому-либо конкретному типу.

Во втором штыке раскопа 8 в двух соседних квадратах обнаружены две обломан-

ные ручки от маленьких ложковидных льячек. Их длина 3,1 см и 2,8 см соответственно,

диаметр 1,8 см.

К скифскому времени, вероятно, относится и обломок каменного оселка, а также

четыре железных ножа, представленных тремя обломками (рис. 4, 8, 9) и одним целым эк-

земпляром (рис. 4, 10). Ножи имеют лезвие, соосное черешку и относятся к первой группе

по разработанной нами типологии [12]. Они имеют горбатую спинку и прямое лезвие (тип

1). Два ножа подверглись химическому анализу1, в результате которого было установлено,

что они изготовлены из низкоуглеродистой стали (содержание углерода весового в %

0,194 и 0,207). Помимо химического анализа, для одного из наиболее хорошо сохранив-

шихся фрагментов проводились исследования микротвердости. Они показали наличие уп-

рочненного поверхностного слоя. Так, например, поверхностный слой со стороны режу-

щей кромки и боковой стороны, менее разрушенной коррозией, имеет твердость в сред-

1 Анализ металла проводился на кафедре технологии сварочного производства и диагностики Воронежского

государственного технического университета доктором технических наук, профессором В. Ф. Селивановым,

за что автор статьи выражает ему свою благодарность.


22

нем на 15-20 % выше, чем в сердцевине. Эти данные вполне соотносятся с результатами

анализа микроструктуры, выявившими мелкозернистый текстурированный поверхност-

ный слой как результат пластической деформации. Такая текстура металла типична для

изделий, подвергавшихся ковке.

Вероятно, для плотницких работ использовался обнаруженный на городище пря-

моугольный в разрезе железный стержень (1,4х1,2 см), расширяющийся к лезвию до 1,6

см (рис. 4, 11). Верхняя часть орудия обломана. Скорее всего, произошло это от сильного

удара, нанесенного по нему сверху, что позволяет высказать предположение о примене-

нии инструмента в качестве долота.

На городище обнаружено костяная спица (рис. 4, 12) с сильно заполированной ра-

бочей поверхностью и просверленным с помощью ножа отверстием в дистальной части

кости. Функциональное назначение предмета определено к.и.н. А. М. Родионовым с по-

мощью экспериментально-трассологического анализа. К скорняжным орудиям можно от-

нести небольшое железное шильце.

На городище встречено несколько бусин разных эпох. К скифскому времени отно-

сится украшение, изготовленное из непрозрачного стекла темно-синего цвета (рис. 4, 13),

имеющее кольчатые белые глазки и нанесенные на них диски синего цвета (тип 54 в). Да-

тируются такие бусы в широком хронологическом интервале от V в. до н. э. до I-II вв. н.э.,

однако Е. М. Алексеева отмечает их типичность для IV-III вв. до н. э. [1, с. 65].

В раскопах № 6 и 8 было обнаружено несколько хозяйственных ям и очагов. Один

очаг был встречен в раскопе № 6. Он зафиксирован на 0,2 м выше уровня материка. Его

диаметр составил 1 м, толщина ‒ 0,3 м. Очаг был обложен вокруг небольшими песчанико-

выми камнями размерами 0,1-0,2 м. Заполнение состояло из углей и золы, в нем было

найдено девять фрагментов керамики скифского времени. Второй очаг зафиксирован в

раскопе № 8. Он представлял собой круглую в плане линзу из углей и золы. Его диаметр

1,05 м, толщина 0,15 м. Очаг возвышался над материком на 0,3 м. В заполнении обнару-

жено шесть черепков скифского времени [14, с. 8, 15].

Кроме очага, в этом раскопе обнаружено четыре ямы скифского времени. Все они

имели округлую форму, отвесные стенки и ровный пол. Диаметр ям также был практиче-

ски одинаков и колебался от 0,9 до 1,5 м. Глубина варьировалась от 0,12 до 0,21 м. Харак-

тер находок в заполнении был одинаков ‒ это керамика скифского времени в количестве

от трех до 25 фрагментов [14, с. 15].

Обратим внимание, что в раскопе 6 и 8 культурный слой был наиболее насыщен

находками. На один кубический метр в раскопе 6 приходилось 133 находки, в раскопе 8 ‒

119. Из них же происходили и наиболее крупные остеологические коллекции. Содержание

костей животных в культурном слое здесь в первом случае составило 46 единиц, а во вто-

ром – 24 единицы на кубический метр. На наш взгляд, такая продуктивность обоих раско-

пов не случайна и может быть связана с функционированием в этих местах жилых назем-

ных построек, от которых и остались очаги.

Заметим, что очень близкие показатели по насыщенности культурного слоя наход-

ками и костями животных демонстрирует участок 2 раскопа 10, исследованного в 2009 г.

Авторами раскопок было обнаружено сооружение, интерпретированное как жертвенник.

Он представлял собой овальное возвышение из прокаленного красновато-желтого суглин-

ка размерами 1,2х0,7 м. На его поверхности в некоторых местах лежали мелкие стенки со-

судов скифского времени, судя по чертежу, не покрывая сплошь «жертвенник». Поверх

керамики, также в отдельных участках, встречался слой костного тлена. Толщина всего

сооружения не превышает 0,2 м [5, с. 104-106]. Н. Н. Белая приводит некоторые параллели

обнаруженному комплексу, на основании чего делает вывод о культовом характере этого

объекта.

Однако наши наблюдения позволяют сформулировать альтернативную интерпре-

тацию комплекса. Как нам видится, данный объект являлся обычным очагом. Он имеет


23

следы прокала, по мощности они сопоставимы с теми, что зафиксированы в двух преды-

дущих очагах из раскопов 6 и 8. Демонстрирует близкие с ними размеры. Так же, как и

там, в заполнении комплекса встречена керамика. Вокруг сооружения слой насыщен ко-

стными останками животных (49 единиц на куб. м), но они вряд ли связаны с жертвопри-

ношениями, поскольку авторами работ не отмечено ни одного случая обнаружения костей

в анатомическом сочленении, поэтому и рассматривать их, вероятно, следует как кухон-

ные остатки. В целом слой здесь был насыщен находками (табл. 1), что свидетельствует

об активной жизнедеятельности в этом участке городища. Об этом же говорит и наличие в

непосредственной близости шести хозяйственных ям рассматриваемой нами эпохи на

участке площадью всего лишь 64 кв. м. Вероятнее всего, на этом месте располагалась на-

земное жилище, от которого остался очаг, а на приусадебной территории располагались

хозяйственные сооружения и мусорные ямы. Еще одним доказательством такого предпо-

ложения может служить происходящая отсюда глиняная обмазка (139 ед.). Заметим, что

рассматриваемые нами раскопы 6, 8, и уч. 2 раскопа 10 находятся неподалеку друг от дру-

га и примерно на одной линии, и обнаружение в каждом из них остатков жилищ может

отражать определенную закономерность в характере застройки городища.

Таким образом, в результате анализа коллекции с городища Большое Сторожевое

из раскопок В. И. Погорелова удалось сделать несколько выводов. Во-первых, городище

содержит материалы больше чем двух хронологических периодов. Сейчас абсолютно уве-

ренно можно сказать о присутствии там комплекса находок сарматской эпохи, причем

речь идет не только о керамике и некоторых индивидуальных находках. На юго-западном

отроге городища в раскопе № 9 обнаружено два жилища юртообразного типа, которые

хорошо датируются найденными там развалами и фрагментами кувшинов среднесармат-

ского времени. Эти материалы планируется опубликовать позднее. Кроме того, следует

поставить вопрос о присутствие на городище и древностей середины I тысячелетия н. э.

Во-вторых, при анализе керамики скифского времени удалось выявить два разно-

временных керамических комплекса, из которых более ранний представлен горшками с

наколами и проколами под венчиком. Вероятно, он соотносится с начальным этапом

функционирования укрепленного поселка. Характеризуемая керамика в основном состоит

из обломков кухонной посуды. Она находит широкие аналогии не только среди древно-

стей скифского времени лесостепного Подонья, но и во многом тождественна керамике

синхронных памятников Днепро-Донского междуречья. Общий же анализ планиграфии

памятника позволит определить перспективные участки для дальнейших исследований.


1. Алексеева Е. М. Античные бусы Северного Причерноморья // САИ. 1975. Г1-12.

120 с.

2. Белая Н. Н. Новые исследования городища Большое Сторожевое на Среднем До-

ну // Археологические памятники Восточной Европы / Отв. ред. И. В. Федюнин. Вып. 14.

Воронеж: ВГПУ, 2011. С. 196-201.

3. Белая Н. Н., Кулькова М. А., Разуваев Ю. Д. Микроморфологическое исследова-

ние лепной керамики среднедонских памятников скифского времени // История: факты и

символы. 2017. № 2. С. 57-63.

4. Веселовський I. В., Лисенко А. К., Манько Ю. П. Атлас-визначник бур'янів. Київ:

Урожай, 1988. 128 с.

5. Воропаева Н. Н. Культовые комплексы городища Большое Сторожевое на Сред-

нем Дону // Археология, этнография и антропология Евразии. 2011. № 1 (45). С. 102-106.

6. Горбаненко С. А., Меркулов А. Н. Зерновое хозяйство среднедонского населения

скифского времени // Археологiя i давня iсторiя Україны. 2018. Вип. 2 (27). С. 397-409.

7. Котт С. А. Сорные растения и борьба с ними. М.: Колос, 1969. 200 с.


24

8. Либеров П. Д. Отчет о работе Воронежского отряда Лесостепной Скифской экс-

педиции в 1961 г. // НА ИА РАН. Ф ‒ 1. Р ‒ 1. № 2258. 1962.

9. Либеров П. Д. Отчет о результатах работы Воронежского отряда лесостепной

скифской экспедиции ИА АН СССР в 1962 г. // НА ИА РАН. Ф ‒1. Р ‒1, 2489, 2489 а. 1963

10. Либеров П. Д. Памятники скифского времени на Среднем Дону // САИ. 1965.

Вып. Д1 ‒ 31. 111 с.

11. Медведев А. П. Ранний железный век лесостепного Подонья. Археология и эт-

нокультурная история I тысячелетия до н. э. М.: Наука, 1999. 160 с.

12. Меркулов А. Н. Железные ножи среднедонской культуры скифского времени //

Восточноевропейские древности скифской эпохи / Отв. ред. В. Д. Березуцкий. Воронеж:

Научная книга, 2011. С. 185-195.

13. Погорелов В. И. Отчет к открытом листу № 278 об археологических исследова-

ниях в Острогожском и Новохоперском районах Воронежской области в 1987 г. // НА ИА

РАН. Ф ‒ 1. Р. ‒ 1. ‒ 12032. 1988.

14. Погорелов В. И. Отчѐт об археологических разведках и раскопках в Острогож-

ском, Бутурлиновском и Павловском районах Воронежской области в 1988 г. // НА ИА

РАН. Ф-1. Р ‒ 1. № 12750. 1989.

15. Радзiєвська В. Є. Технiка прядiння у населення лiсостепової Скiфiї //

Археологiя. 1979. Т. 32. С. 19-26.

16. Разуваев Ю. Д. Городище V века до н. э. у с. Петино на Верхнем Дону // Вест-

ник ВГУ. Серия: История. Политология. Социология. 2016. № 1. С. 77‒82.

17. Рева М. Л., Рева Н. Н. Дикі їстівні рослини України. Київ: Наукова думка, 1976.

166 с.

18. Савелов Л. М. Коротоякский уезд Воронежской губернии в археологическом

отношении // Труды XII Археологического съезда в Харькове в 1902 г. М.: Товарищество

типографии А. И. Мамонтова, 1905. С. 157-67.

19. Шевченко А. А. Городище скифского времени Большое Сторожевое на Среднем

Дону (реконструкция и хронология оборонительных сооружений) // Проблемы археологии

Восточной Европы / Отв. ред. С. И. Посохов. Харьков: Курсор, 2008. С. 142-145.

References

1. Аlekseev, E. M. Аntichnye busy Severnogo Prichernomor'ya // SАI. 1975. G1-12. ‒

120 s. 2. Belaya N. N. Novye issledovaniya gorodishha Bol'shoe Storozhevoe na Srednem Donu

//Аrkheologicheskie pamyatniki Vostochnoj Evropy. / Otv. red. I. V. Fedyunin. Vyp. 14. ‒ Voro-nezh: VGPU, 2011. ‒ S. 196- 201.

3. Belaya N. N., Kul'kova M. А., Razuvaev YU. D. Mikromorfologicheskoe issledovanie lepnoj keramiki srednedonskikh pamyatnikov skifskogo vremeni //Istoriya: fakty i simvoly. ‒ 2017. ‒ № 2. ‒ S. 57-63.

4. Veselovs'kij I. V., Lisenko А. K., Man'ko YU. P. Аtlas-viznachnik bur'yanіv. ‒ Kiїv: Urozhaj, 1988. ‒ 128 s.

5. Voropaeva N. N. Kul'tovye kompleksy gorodishha Bol'shoe Storozhevoe na Srednem Donu // Аrkheologiya, ehtnografiya i antropologiya Evrazii. ‒ 2011. ‒ № 1 (45). ‒ S. 102-106.

6. Gorbanenko S. А., Merkulov А. N. Zernovoe khozyajstvo srednedonskogo naseleniya skifskogo vremeni // Аrkheologiya i davnya istoriya Ukraїny. ‒ 2018. ‒ Vip. 2 (27). ‒ S. 397-409.

7. Kott S. А. Sornye rasteniya i bor'ba s nimi. ‒ M.: Kolos, 1969. ‒ 200 s. 8. Liberov P. D. Otchet o rabote Voronezhskogo otryada Lesostepnoj Skifskoj ehkspedit-

sii v 1961 g. // NА IА RАN. F ‒ 1. R ‒ 1. № 2258. 1962. 9. Liberov P. D. Otchet o rezul'tatakh raboty Voronezhskogo otryada lesostepnoj skifskoj

ehkspeditsii IА АN SSSR v 1962 g. // NА IА RАN. F ‒1. R ‒1, 2489, 2489 a. 1963.


25

10. Liberov P. D. Pamyatniki skifskogo vremeni na Srednem Donu // SАI. 1965. Vyp. D1 ‒ 31. 111 s.

11. Medvedev А. P. Rannij zheleznyj vek lesostepnogo Podon'ya. Аrkheologiya i ehtno-kul'turnaya istoriya I tysyacheletiya do n.eh. ‒ M.: Nauka, 1999. ‒ 160 s.

12. Merkulov А. N. ZHeleznye nozhi srednedonskoj kul'tury skifskogo vremeni // Vos-tochnoevropejskie drevnosti skifskoj ehpokhi / Otv. red. V. D. Berezutskij. ‒ Voronezh: Nauch-naya kniga, 2011. ‒ S. 185-195.

13. Pogorelov V. I. Otchet k otkrytom listu № 278 ob arkheologicheskikh issledovaniyakh v Ostrogozhskom i Novokhoperskom rajonakh Voronezhskoj oblasti v 1987 g. // NА IА RАN. F ‒ 1. R. ‒ 1. ‒ 12032. 1988.

14. Pogorelov V. I. Otchyot ob arkheologicheskikh razvedkakh i raskopkakh v Ostro-gozhskom, Buturlinovskom i Pavlovskom rajonakh Voronezhskoj oblasti v 1988 g. // NА IА RАN. F-1. R ‒ 1. № 12750. 1989.

15. Radziєvs'ka V. Є. Tekhnika pryadinnya u naselennya lisostepovoї Skifiї // Аrkheologiya. ‒ 1979. ‒ T. 32. ‒ S. 19-26.

16. Razuvaev YU. D. Gorodishhe V veka do n. eh. u s. Petino na Verkhnem Donu // Vest-nik VGU. Seriya: Istoriya. Politologiya. Sotsiologiya. 2016. № 1. S. 77-82.

17. Reva M. L., Reva N. N. Dikі їstіvnі roslini Ukraїni. Kiїv: Naukova dumka, 1976. ‒ 166 s.

18. Savelov L. M. Korotoyakskij uezd Voronezhskoj gubernii v arkheologicheskom otno-shenii // Trudy XII Аrkheologicheskogo s"ezda v Khar'kove v 1902 g. M.: Tovarishhestvo tipo-grafii А.I. Mamontova, 1905. ‒ S. 157-167.

19. Shevchenko А. А. Gorodishhe skifskogo vremeni Bol'shoe Storozhevoe na Srednem Donu (rekonstruktsiya i khronologiya oboronitel'nykh sooruzhenij) // Problemy arkheologii Vos-tochnoj Evropy / Otv. red. S. I. Posokhov. ‒ Khar'kov: Kursor, 2008. ‒ S. 142-145.


26

Рис. 1. Топографический план городища Большое Сторожевое

(по П. Д. Либеров, 1965). Горизонтали проведены через 1 м


27

Рис. 2. Горшки и миски с городища Большое Сторожевое


28

Рис. 3. Миски с городища Большое Сторожевое


29

Рис. 4. Индивидуальные находки: 1- 7 ‒ глиняные пряслица; 8-10 ‒ железные ножи;

11 ‒ железное долото; 12 ‒ костяная спица; 13 ‒ стеклянная бусина


30

Таблица 1

Распределение находок по раскопам

№

раскопа

S рас-

копа

(кв.м)

Керамика

эпохи бронзы Керамика РЖВ Кости

животных

(ед.)

Кол-во

костей

на м3

Инд.

на-

ходки

Итого

находок

Кол-во

нахо-

док на

м3

ед. % ед. %

4 16 201 43,9 257 56,1 358 22 - 816 51

5 16 39 43,3 51 56,7 55 12 - 145 30

6 128 147 2,2 6540 97,8 3513 46 28 10228 133

7 16 335 51 322 49 86 11 4 747 93

8 256 3934 32,5 8176 67,5 3122 24 36 15268 119

9 120 489 25,3 1441 74,7 126 2 14 2070 35

10 (уч.1) 16 - - 158 100 96 10 - 261 27

10 (уч.2) 64 8 0,4 2212 96,8 1875 49 30 4328 113

Таблица 2

Основные параметры глиняных пряслиц

№

п/п Тип Вариант Высота (см) Диаметр (см)

Диаметр вход.

отв. (см)

Диаметр выход.

отв. (см)

Вес

(г)

1 II 1 2.6 3.5 - - -

2 II 1 1.9 2.7 0.6 0.5 12

3 IV 1 3.1 3.4 0.6 0.5 27

4 IV 1 3.2 2.7 0.5 0.4 18

5 V 2 1.7 2.5 0.5 0.4 9

6 V 2 2 2.3 0.4 0.4 11

7 V 2 1.9 1.9 0.4 0.4 6

8 VI 1 2.8 2.1 0.4 0.4 11

9 VIII - 2.9 0.5 0.5 22

10 IX 3.3 3.2 0.4 0.4 38

11 XIII 1 1.8 2 0.5 0.4 8

12 XIII 1 1.6 2.3 0.5 0.4 10


31

Разуваев Ю. Д. (Воронеж)

УДК 902. 62

ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ УКРЕПЛЕНИЙ ГОРОДИЩА

У Д. ДУБИКИ НА КРАСИВОЙ МЕЧЕ1

Статья посвящена результатам проведенного в 2015 г. дополнительного исследо-

вания внутреннего вала городища у д. Дубики, расположенного в Тульской области на ле-

вом берегу р. Красивая Меча (правый приток Дона). Предшествующими раскопками под

валом выявлены остатки так называемой «жилой стены»: комплекса из оборонительной

двойной стены, заполненной землей, и примыкающей к ней наземной постройки. Такой

тип фортификаций имеет широкие аналогии в восточноевропейских древностях раннего

железного века. По сопутствующим материалам сооружение было соотнесено с горо-

децкой культурой и датировано примерно V в. до н. э. Оно было уничтожено пожаром,

после которого фортификации перестраивались как в скифское время, так и в после-

дующие исторические эпохи.

Результатом новых раскопок стало открытие очага, семи столбовых ям, серии

фрагментов керамики. Тем самым было подтверждено жилое назначение постройки,

уточнены ее параметры. Стратиграфические наблюдения показали, что слои обожжен-

ной почвы в насыпи вала, перекрывающие остатки ранних укреплений, связаны с пожа-

ром, произошедшим, видимо, из-за военного конфликта. Они отнюдь не обязаны своим

появлением целенаправленному обжигу – применение такого строительного приема для

придания особой прочности валам скифской эпохи предполагается многими исследовате-

лями и прошлого века, и современности.

Итогом работ стало получение данных, подтверждающих существование на го-

родище фортификаций начала н. э. Были также открыты остатки сооружений (камен-

ное основание очага, углубленная в полу вала канавка), которые, как показал ранее прове-

денный радиоуглеродный анализ, возможно, связаны со славянским поселком X в. н. э.,

также имевшим укрепления.

Ключевые слова: лесостепное Подонье, скифская и сарматская эпохи, городище,

укрепления, жилая постройка.

Article is devoted to results of the additional research of an internal shaft of the hillfort

conducted in 2015 at the village of Dubiki located in Tula region on the left coast of river Krasi-

vaja Mecha (the right inflow of Don). The previous excavation under shaft has revealed the re-

mains of a so-called ―inhabited wall‖: a complex from the defensive double wall filled with the

earth, and adjoining her land construction. Such type of fortifications has broad analogies in the

East European antiquities of the Early Iron Age. On the accompanying materials the construc-

tion has been correlated to Gorodetsky culture and is dated 5th

century BC approximately. It has

been destroyed by the fire after which fortifications were reconstructed both in Scythian time,

and during the subsequent historical eras.

Opening of the center, seven holes for columns, series of fragments of ceramics became

result of new excavation. Thereby inhabited purpose of construction has been confirmed, her pa-

rameters are specified. Stratigrafian observations have shown that layers of the burned soil in

the shaft embankments blocking the remains of early strengthenings are connected with the fire

1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и Правительства Воронежской области в

рамках проекта № 18–49–360001.


32

which has happened, probably, because of the military conflict. They aren’t obliged by the emer-

gence to purposeful roasting at all – application of such construction reception for giving of spe-

cial durability to shaft of a Scythian era is supposed many researchers of both the last century,

and the present.

Data acquisition, the fortifications of the beginning confirming existence on the ancient

settlement AD became a result of works.

The remains of constructions (the stone basis of the center, the flute deepened in a shaft

floor) which, perhaps, are connected with the Slavic settlement of the 10th

century AD, as has

shown earlier carried out radio-carbon analysis, also having strengthenings have been also

open.

Key words: Forest-steppe Don region, Scythian and Sarmatian epochs, hillfort, fortifica-

tions, inhabited construction.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-31-41

ногослойное городище, расположенное у д. Дубики Ефремовского района

Тульской области, занимает мыс левого берега р. Красивая Меча (правый

приток Дона), возвышающийся над урезом воды на 40–45 м (рис. 1). В

1983 и 1984 гг. на нем и на примыкающем селище был исследован культурный слой на

участке 384 кв.м, получены материалы разных исторических периодов, прежде всего

эпохи раннего железа и древнерусского времени [7].

Укрепления городища изучались позднее: в 2004 г. раскопом 4 площадью 80 кв.м

были разрезаны оба вала и ров. По стратиграфическим данным удалось выявить

оборонительно-жилое сооружение городецкой культуры скифского времени [9], а по

результатам радиоуглеродного датирования древесных остатков – защитные стены начала

и конца I тыс. н.э. [13, с. 351–353]. Ограниченный характер раскопок не позволил тогда

составить целостное представление о фортификациях древности и средневековья.

Поэтому в 2015 г. отряд археологической экспедиции Воронежского госпедуниверситета

вновь обратился к исследованию внутреннего городищенского вала.

В современном состоянии этот вал имеет длину 18 м, ширину 7–8 м, высоту до 1,5

м. Перед ним находится ров шириной около 10 м и глубиной 1,5–2 м. С внешней стороны

есть еще один вал длиной 20 м, шириной 6–7 м и высотой до 0,8 м.

Основной вал перекрывает наземную постройку городецкой культуры, наличие

которой в 2004 г. было определено по двум углубленным в материк канавкам, нескольким

небольшим столбовым ямкам и соответствующим бытовым материалам. Внешняя канавка

шириной до 2 м, по-видимому, служила основанием двойной стены, забутованной

грунтом и имевшей оборонительное назначение. Заметим, что такой строительный прием,

как устройство засыпанных внутри землей двухрядных плетней, достаточно типичен для

городецкой культуры [1, с. 230; 6, с. 68; 14, с. 211; 18, с. 11; 20, с. 9].

Таким образом, на месте вала в древности (не позднее V в. до н.э.) существовала

конструкция типа «жилой стены», известного на ряде городецких поселений как донской

лесостепи [11, с. 130-133; 14, с. 211], так и смежных регионов [1, с. 230; 20, с. 9; 22, с. 24].

Судя по древностям дьяковской культуры, схожие сооружения, представлявшие собой

комплекс из оборонительной стены и примыкающего к ней длинного жилища, были

широко распространены в лесной зоне [15, с. 138-139; 17]. Существовали они и на многих

скифоидных городищах лесостепного Подонья, особенно в раннее временя (см.,

например: [4, с. 83; 5, с. 136; 10, с. 80; 12, с. 183]).

Оборонительно-жилое сооружение разрушил пожар. По-видимому, после него

укрепления были восстановлены. На городище появился ров, земля из которого

использовалась при сооружении вала.

М


33

Для доследования внутреннего вала и скрытых им остатков постройки встык со

старым был заложен новый раскоп, пятый по счету, охвативший площадь в 32 кв.м (рис.

2). Нивелировочные замеры в нем осуществлялись в сантиметрах от репера 2004 г.,

находившегося на вершине внешнего вала.

Толщина напластований в пределах раскопа составила от 0,4 до 1,5 м. Насыпь вала

имела неоднородную структуру. Сверху залегал слой темно-серого суглинка, имевший

толщину 0,15–0,20 м. В поле вала под ним находился слой коричнево-серого суглинка,

насыщенного известняковым щебнем. На верху же насыпи под темно-серым суглинком

располагался более светлый слой серого суглинка, включавший обожженную почву.

Ниже, в той части раскопа, что ближе ко рву, имелась прослойка мешанной с серым

суглинком желтой глины толщиной до 0,2 м. Это выкид из рва, появившийся при

перестройке укреплений, очевидно, в начале или конце I тыс. н.э.

Основная часть насыпи вала, относящаяся к скифскому времени, достигала высоты

1,1 м от уровня погребенной почвы. Она состояла из обожженной почвы, а также мешаной

глины красного цвета (выкид из рва, где такая почва залегала ниже пласта коричневой

глины).

Погребенная почва (бурый суглинок) толщиной от 0,09 до 0,18 м под валом

сохранилась лишь отчасти. У западной стенки раскопа ее прорезало довольно большое

углубление. Материковое основание представляло собой коричневую глину, включавшую

мелкие камни.

В насыпи обнаружены разновременные фрагменты керамики и немногочисленные

кости животных, как правило, кальцинированные. Причем обломки славянских горшков

встречались лишь до глубины 0,4 м, а керамика сарматского времени – 0,6 м. Ниже

попадались только черепки бронзового века и скифской эпохи.

На гребне вала в слое темно-серого суглинка лежало более 20 известняковых

камней разного размера, образовывавших близкое по очертаниям к овалу скопление

размерами 0,68х0,55м. Некоторые имели следы воздействия огня. Не исключено, что это

основание очага, скорее всего, относящегося к средневековью.

Во внутренней поле вала имелась канавка, достигавшая глубины 0,45–0,50 м.

Вверху она прослеживалась по полосе черной, насыщенной углем почвы шириной 0,20–

0,25 м, вытянутой по линии ЗСЗ–ВЮВ и уходившей за пределы раскопа. Ниже эта полоса,

несколько сместившаяся к северу, расширялась до 1 м. Канавка прорезает пласт

обожженной почвы практически от самого верха, но не достигает материка. Скорее всего,

в этом месте располагалась сгоревшая деревянная стена, более поздняя по отношению к

основной части вала. В заполнении канавки встречены черепок эпохи бронзы и шесть

фрагментов сосудов городецкой культуры, явно попавшие туда из насыпи. Чуть ниже дна

канавки обнаружен развал лепного горшка сарматского времени. Возможно, по этой

находке и следует датировать данное сооружение, хотя, пожалуй, более вероятна его

принадлежность поселку славянской боршевской культуры.

Под насыпью вала фиксировались следы пожара, который уничтожил постройку,

являвшуюся, как уже говорилось, частью оборонительно-жилого комплекса поселка

городецкой культуры. Погребенную почву перекрывала углистая прослойка толщиной

0,03–0,05 м. Выше залегали пласт обожженной почвы и довольно значительный слой золы

мощностью 0,10–0,15 м.

Исследованный участок постройки занимал большую часть площади раскопа. Надо

полагать, что это сооружение располагалось вдоль всего городищенского вала. К нему

относились очаг и, очевидно, большинство из семи выявленных в раскопе столбовых

ямок.

Очаг размещался в северо-восточном углу раскопа поверх погребенной почвы. Он

представлял собой прослойку обожженной земли аморфных очертаний размерами

0,65х0,32 м и толщиной около 0,02 м. Непосредственно на нем и рядом найдено довольно


34

много фрагментов керамики городецкой культуры: 16 венчиков, 8 днищ, 192 стенки.

Возле очага располагались две столбовые ямы.

Яма 4 выявлена чуть выше уровня погребенной почвы и не достигала материка.

Она имела подквадратную форму, размеры 0,40х0,36 м, глубину 0,2 м. Стенки ямы

наклонные, дно вогнутое. Заполнение состояло вверху из углистой почвы, внизу – из

серого суглинка. В нем найдены две стенки с «рогожной» поверхностью.

Яма 5 была углублена в материк на 0,16 м. Она имела яйцевидные очертания,

размеры 0,24х0,18 м. Стенки практически вертикальные, дно плоское. Заполнение

состояло из серого суглинка, включавшего обожженную почву и отдельные угли.

Южнее этих ям, на удалении четырех и более метров, по дуге располагались еще

пять углубленных в материк столбовых ям.

Яма 1 была округлой формы. Ее диаметр 0,4 м, глубина 0,1 м. Стенки практически

вертикальные, дно плоское. Заполнение состояло из бурого суглинка, сверху включавшего

обожженную почву.

Яма 2 имела подпрямоугольные очертания, размеры 0,24х0,16 м, глубину 0,15 м.

Стенки у нее практически вертикальные, дно плоское. Заполнение состояло из бурого

суглинка, сверху включавшего обожженную почву.

Немного выше уровня материка просматривалась яма 3, имевшая овальную форму,

размеры 0,80х0,65 м, глубину от верха 0,48 м. Стенки ее наклонные, дно вогнутое.

Заполнение состояло из бурого суглинка, включавшего угли.

Яма 6 округлой формы была диаметром 0,18 м, глубиной 0,05 м. Ее стенки

практически вертикальные, дно плоское. Заполнение состояло из темно-серого суглинка.

Округлая яма 7 имела диаметр 0,20 м, глубину 0,31 м. Стенки у нее практически

вертикальные, дно плоское. Заполнение состояло из обожженной почвы и черного

углистого суглинка.

В раскопе 2015 г. найдены почти исключительно фрагменты лепной керамики.

Среди 15 черепков эпохи бронзы есть венчик горшка бондарихинской культуры

(рис. 3, 1), найденный в слое обожженной почвы и приобретший в результате вторичного

обжига кирпично-красный цвет.

В керамической серии скифского времени имеются обломки как гладкостенных,

так и «рогожных» (порядка 30 %) сосудов, а также несколько с «сетчатой» поверхностью.

В глиняном тесте черепков присутствует дресва. Найденные 42 венчика, 27 днищ и 452

стенки принадлежали горшкам с плавно отогнутой шейкой, как правило,

орнаментированным пальцевыми защипами, проколами и наколами по венчику (рис. 3, 2–

4). Многие черепки имеют кирпично-красный цвет из-за вторичного обжига, остальные –

серый или коричневый.

Скифской эпохе принадлежит и плоский каменный оселок с отверстием для

подвешивания (рис. 3, 5), найденный в низу вала.

Сарматским временем (I–II вв. н.э.) датируются 4 венчика (рис. 5, 6,7), 5 днищ и

154 стенок, а также 2 фрагмента миниатюрного сосудика. Почти все обломки

принадлежат одному горшку (рис. 5, 7) и найдены, как уже отмечалось, под канавкой в

поле вала. Отметим, что они также прокалены до кирпично-красного цвета.

Керамика славянской боршевской культуры представлена всего девятью

маловыразительными стенками лепных горшков.

Раскопки 2015 г., несмотря на скромный набор находок, оказались

результативными.

Благодаря открытию очага подтвержден жилой характер постройки, примыкавшей

к оборонительной стене скифской эпохи. Были вновь обнаружены следы пожара,

уничтожившего это сооружение. Прежде всего это пласты обожженной почвы, из которых

в значительной мере состоит насыпь вала, а также углистые и золистые прослойки над

погребенной почвой. Впрочем, их интерпретацию следует обосновать.


35

Обожженные слои в валах лесостепных городищ скифского времени археологи

рассматривают как свидетельства пожаров, происходивших, как это убедительно доказал

Б. А. Шрамко [21, с. 140–141], из-за военных столкновений. Однако некоторые

исследователи пишут в развитие старой идеи И. В. Фабрициус [19, с. 85–88] и В. А.

Ильинской [2, с. 243] о преднамеренном обжиге глиняного ядра для придания валу особой

прочности (обзор мнений см.: [3]).

В донской лесостепи прослойки прокаленной земли встречаются в валах городищ

как скифоидной, так и городецкой культуры [8, табл. 1]. За редчайшими исключениями

они не образуют сверхплотной массы, да и по объему обычно составляют лишь малую

часть насыпи. Что характерно, свидетельств целенаправленного обжига грунта на месте

нет никаких. Впрочем, существует мнение о возможной заготовке строительных блоков из

обожженной глины где-то в ином месте [16, с. 156].

В нашем случае пласты обожженной почвы довольно мощные, но имеют рыхлую

консистенцию. Под ними залегают золистые слои и углистые прослойки. Однако

погребенная под валом почва если и затронута огнем, то несильно. Сложно представить,

что она избежала воздействия жара, прокалившего значительную часть насыпи. В то же

время многие керамические обломки, обнаруженные в насыпи вала, имеют явственные

следы вторичного обжига, которому подверглись, несомненно, там же. Изначально они

залегали в культурном слое, а на место своего нахождения попадали чаще всего при

досыпках вала. При этом нет причин полагать, что вал формировался из содержавшей

бытовые остатки земли, которую обжигали на стороне. Воздействие температуры не

придаст должной прочности гумусированной почве.

Ситуация была такая: фортификационные конструкции уничтожил

преимущественно верховой огонь, прокаливший грунт, который составлял забутовку стен

и, возможно, лежал на крыше постройки. Рухнувшие остатки деревоземляных сооружений

и сформировали имеющуюся стратиграфическую картину. Наиболее вероятной причиной

произошедшей катастрофы был военный конфликт. Косвенно на это указывает бронзовый

наконечник стрелы скифского типа, в свое время найденный перед укреплениями. Такого

рода предметы, как правило, не встречаются на городецких поселениях, а если и

обнаруживаются, то в качестве явных свидетельств вооруженного столкновения [1].

Примечательно, что на многих донских городищах после пожаров укрепления не просто

восстанавливались, но серьезно усиливались, что наверняка было связано с военной

угрозой [8].

Итогом работ 2015 г. стало обнаружение в насыпи вала на достаточно большой

глубине керамики начала н. э. Существование в то время фортификаций предполагалось

исходя из результатов радиоуглеродного датирования остатков сгоревшего деревянного

столба [13, с. 351–353]. Теперь об этом можно говорить уверенно, как и о том, что и эти

укрепления погибли в огне.

Радиоуглеродный анализ показал и наличие на городище славянских

оборонительных сооружений [13, с. 351–353]. К сожалению, только немногие из вновь

полученных данных можно соотнести с ними, да и то лишь предположительно.


1. Андреев С. И., Разуваев Ю. Д. Исследование укреплений Давыдовского городища

в 2011 г. // Вестник Тамбовского университета. Серия: гуманитарные науки. 2012. Вып.6

(110). С. 227–233.

2. Ильинская В. А. Памятники скифского времени в бассейне р. Псѐл // Советская

археология. 1957. Вып. XXVII. С. 232–249.


36

3. Крютченко А. А. К вопросу о преднамеренном обжиге валов лесостепных горо-

дищ скифского времени // Древности 2013. Харьков: ООО «НТМТ», 2013. Вып. 12. C.

155–162.

4. Медведев А. П. Ранний железный век лесостепного Подонья. Археология и этно-

культурная история I тысячелетия до н. э. М.: Наука, 1999. 160 с.

5. Медведев А. П. Городище скифского времени Верхняя Покровка II // Древности

Днепровского Левобережья от каменного века до позднего средневековья (к 80-летию со

дня рождения А. И. Пузиковой). Курск: Курская городская типография, 2012. С. 136–141.

6. Миронов В. Г. Хвалынские городища и их роль в истории городецких племен

Поволжья // Труды Мордовского НИИ языка, литературы, истории и этнографии. 1970.

Вып. 39. С. 67–83.

7. Разуваев Ю. Д. Городище у д. Дубики // Археологические памятники эпохи же-

леза восточноевропейской лесостепи. Воронеж: Изд-во Воронежского университета, 1987.

С. 21–128.

8. Разуваев Ю. Д. О следах военных столкновений на городищах скифской эпохи в

лесостепном Подонье // Древности Восточной Европы: сборник научных трудов к 90-

летию Б. А. Шрамко. Харьков: ХНУ им. В. Н. Каразина, 2011. С. 235–245.

9. Разуваев Ю. Д. Фортификационно-жилой комплекс скифского времени на горо-

дище у деревни Дубики // Известия Воронежского государственного педагогического

университета. 2015. № 1 (266). С. 148–151.

10. Разуваев Ю. Д. Городище V века до н. э. у с. Петино на Верхнем Дону // Вест-

ник Воронежского государственного университета. Серия: История. Политология. Социо-

логия. 2016. № 1. С. 77–82.

11. Разуваев Ю. Д. Домостроительство городецкого населения донской лесостепи //

Поволжская археология. 2016. № 3 (17). С. 124–138.

12. Разуваев Ю. Д. Постройка IV–III вв. до н. э. с бронзолитейным комплексом на

верхнедонском городище у с. Верхнее Казачье // Краткие сообщения Института археоло-

гии. 2018. Вып. 251. С. 181–192. http://doi.org/10.25681/IARAS.0130-2620.251.181-192.

13. Разуваев Ю. Д., Зазовская Э. П. Опыт применения радиоуглеродного датирова-

ния при исследовании фортификаций верхнедонских городищ раннего железного века //

Верхнедонской археологический сборник. Липецк: ЛГПУ, 2014. Вып. 6. С. 346–358.

14. Разуваев Ю. Д., Моисеев А. В. Городище скифо-сарматского времени у с. Ря-

бинки в правобережье Верхнего Дона (раскопки 2009 г.) // Археологические памятники

Восточной Европы. Воронеж: ВГПУ, 2011. Вып.14. С. 209–219.

15. Розенфельдт Р. Л. К вопросу об оборонительных сооружениях Троицкого го-

родища // Материалы и исследования по археологии СССР. М.: Наука, 1970. № 156.

С.136–144.

16. Синюк А. Т., Березуцкий В. Д. Мостищенский комплекс древних памятников

(эпоха бронзы – ранний железный век). Воронеж: ВГПУ, 2001. 192 с.

17. Смирнов К. А. Жилище на городище у д. Лесничино на р. Вазузе // Советская

археология. 1992. № 1. С.48–56.

18. Смирнов А. П., Трубникова Н. В. Городецкая культура // Свод археологических

источников. М.: Наука, 1965. Вып. Д1-14. 40 с.

19. Фабрицiус I. Тясминська експедицiя // Археологiчнi пам’ятки УРСР. Київ: Вид-

во АН УРСР, 1956. Т. VI. С.80–111

20. Челяпов В., Буланкин В., Губайдуллин А. К вопросу о фортификации городищ

городецкого времени Среднего Поочья // Finno-Ugrica. 2001–2002. № 1 (5–6). С. 4–14.

21. Шрамко Б. А. Поселення скiфського часу в бассейнi Дiнця // Археологiя. 1962.

Т. XIV. С.135–155.

https://www.academia.edu/30746665/%D0%A0%D0%B0%D0%B7%D1%83%D0%B2%D0%B0%D0%B5%D0%B2_%D0%AE.%D0%94._%D0%9E_%D1%81%D0%BB%D0%B5%D0%B4%D0%B0%D1%85_%D0%B2%D0%BE%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D1%85_%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%BB%D0%BA%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B9_%D0%BD%D0%B0_%D0%B3%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B4%D0%B8%D1%89%D0%B0%D1%85_%D1%81%D0%BA%D0%B8%D1%84%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9_%D1%8D%D0%BF%D0%BE%D1%85%D0%B8_%D0%B2_%D0%BB%D0%B5%D1%81%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B5%D0%BF%D0%BD%D0%BE%D0%BC_%D0%9F%D0%BE%D0%B4%D0%BE%D0%BD%D1%25



http://doi/


37

22. Юдин А.И. Алексеевское городище в г.Саратове // Археологическое наследие

Саратовского края. Охрана и исследования в 1998–2000 годах. Вып.4. Саратов: Научная

книга, 2001. С. 22–80.

References

1. Andreev S. I., Razuvaev Ju. D. Issledovanie ukreplenij Davydovskogo gorodishha v

2011 g. // Vestnik Tambovskogo universiteta. Serija: gumanitarnye nauki. 2012. Vyp.6 (110). S. 227–233.

2. Il’inskaja V. A. Pamjatniki skifskogo vremeni v bassejne r. Psjol // Sovetskaja ar-heologija. 1957. Vyp. XXVII. S. 232–249.

3. Krjutchenko A. A. K voprosu o prednamerennom obzhige valov lesostepnyh gorodishh skifskogo vremeni // Drevnosti 2013. Har’kov: OOO «NTMT», 2013. Vyp. 12. C. 155–162.

4. Medvedev A. P. Rannij zheleznyj vek lesostepnogo Podon’ja. Arheologija I jetno-kul’turnaja istorija I tysjacheletija do n.je. M.: Nauka, 1999. 160 s.

5. Medvedev A. P. Gorodishhe skifskogo vremeni Verhnjaja Pokrovka II // Drevnosti Dneprovskogo Levoberezh’ja ot kamennogo veka do pozdnego srednevekov’ja (k 80-letiju so dnja rozhdenija A. I. Puzikovoj). Kursk: Kurskaja gorodskaja tipografija, 2012. S. 136–141.

6. Mironov V. G. Hvalynskie gorodishha I ih rol’ v istorii gorodeckih plemen Po-volzh’ja // Trudy Mordovskogo NII jazyka, literatury, istorii I jetnografii. 1970. Vyp. 39. S. 67–83.

7. Razuvaev Ju. D. Gorodishhe u d. Dubiki // Arheologicheskie pamjatniki jepohi zheleza vostochnoevropejskoj lesostepi. Voronezh: Izd–vo Voronezhskogo universiteta, 1987. S. 21–128.

8. Razuvaev Ju. D. O sledah voennyh stolknovenij na gorodishhah skifskoj jepohi v le-sostepnom Podon’e // Drevnosti Vostochnoj Evropy. Sbornik nauchnyh trudov k 90-letiju B.A. Shramko. Har’kov: HNU im. V. N. Karazina, 2011. S. 235–245.

9. Razuvaev Ju. D. Fortifikacionno-zhiloj kompleks skifskogo vremeni na gorodishhe u derevni Dubiki // Izvestija Voronezhskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universite-ta, 2015. № 1 (266). S. 148–151.

10. Razuvaev Ju. D. Gorodishhe V veka do n.je. u s.Petino na Verhnem Donu // Vestnik Voronezhskogo gosudarstvennogo universiteta. Serija: Istorija. Politologija. Sociologija. 2016. № 1. S. 77–82.

11. Razuvaev Ju. D. Domostroitel’stvo gorodeckogo naselenija donskoj lesostepi // Po-volzhskaja arheologija. 2016. № 3 (17). S. 124–138.

12. Razuvaev Ju. D. Postrojka IV–III vv. Do n.je. s bronzolitejnym kompleksom na verh-nedonskom gorodishhe u s.Verhnee Kazach’e // Kratkie soobshhenija Instituta arheologii. 2018. Vyp. 251. S. 181–192. http://doi.org/10.25681/IARAS.0130-2620.251.181-192.

13. Razuvaev Ju. D., Zazovskaja Je. P. Opyt primenenija radiouglerodnogo datirovanija pri issledovanii fortifikacij verhnedonskih gorodishh rannego zheleznogo veka // Verhnedonskoj arheologicheskij sbornik. Lipeck: LGPU, 2014. Vyp. 6. S. 346–358.

14. Razuvaev Ju. D., Moiseev A. V. Gorodishhe skifo-sarmatskogo vremeni u s.Rjabinki v pravoberezh’e Verhnego Dona (raskopki 2009 g.) // Arheologicheskie pamjatniki Vostochnoj Evropy. Voronezh: VGPU, 2011. Vyp.14. S. 209–219.

15. Rozenfel’dt R. L. K voprosu ob oboronitel’nyh sooruzhenijah Troickogo gorodi-shha // Materialy I issledovanija po arheologii SSSR. M.: Nauka, 1970. № 156. S.136–144.

16. Sinjuk A. T., Berezuckij V. D. Mostishhenskij kompleks drevnih pamjatnikov (jepo-ha bronzy – rannij zheleznyj vek). Voronezh: VGPU, 2001. 192 s.

17. Smirnov K. A. Zhilishhe na gorodishhe u d.Lesnichino na r.Vazuze // Sovetskaja ar-heo-logija. 1992. № 1. S.48–56.

18. Smirnov A. P., Trubnikova N. V. Gorodeckaja kul’tura // Svod arheologicheskih is-tochnikov. M.: Nauka, 1965. Vyp. D1-14. 40 s.

19. Fabricius I. Tjasmins’ka ekspedicija // Arheologichni pam’jatki URSR. Kiїv: Vid-vo AN URSR, 1956. T. VI. S.80–111

20. Cheljapov V., Bulankin V., Gubajdullin A. K voprosu o fortifikacii gorodishh go-rodeckogo vremeni Srednego Pooch’ja // Finno-Ugrica. 2001–2002. № 1 (5–6). S. 4–14.

http://doi.org/10.25681/IARAS.0130-2620.251.181-192


38

21. Shramko B. A. Poselennja skifs’kogo chasu v bassejni Dincja // Arheologija. 1962. T. XIV. S.135–155.

22. Judin A. I. Alekseevskoe gorodishhe v g. Saratove // Arheologicheskoe nasledie Sa-ratovskogo kraja. Ohrana I issledovanija v 1998–2000 godah. Vyp.4. Saratov: Nauchnaja kniga, 2001. S. 22–80.


39

Рис. 1. План городища у д. Дубики

А – лес, б – яма, в – раскоп.


40

Рис. 2. План и профили раскопа 5

А – дерн, б – гумусированная почва, в – глина, г – обожженная почва, д – уголь, е – зола,

ж – камни, з – погребенная почва.

0 – отвал соседнего раскопа, 1 – темно-серый суглинок, 2 – серый суглинок, 3 – мешаная

желтая глина, 4 – обожженная почва красного цвета, 5 – серый суглинок с обожженной

почвой, 6 – темно-серый суглинок с включениями углистых прослоек и комочков

обожженной почвы, 7 – коричнево-серый суглинок с известняковым щебнем, 8 –

коричневая почва, 9 – светло-серая золистая почва, 10 – красно-серая прокаленная почва,

11 – черная углистая почва, 12 – бурый суглинок (погребенная почва), 13 – мешаная с

серым суглинком красная глина.


41

Рис. 3. Находки эпохи бронзы (1), скифского (2-5) и сарматского (6,7) времени

из насыпи вала. 1-4,6,7 – глина; 5 – камень


42

Тропин Н. А.

(Елец)

УДК 902/904

МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА ВОЕННОГО СООБЩЕСТВА

ЕЛЕЦКОГО КНЯЖЕСТВА КАК ОТРАЖЕНИЕ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

НА ГРАНИЦЕ РУССКИХ ЗЕМЕЛЬ С ОРДОЙ

ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIV- ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XV ВЕКОВ

(по материалам раскопок поселения Аргамач-Пальна 3)1

На современном этапе средневековой русской археологии происходит масштабное

изучение неукрепленных поселений XIII-XV вв. с предметами вооружения и статусными

вещами. Исследователи связывают их с представителями военного сословия. Изучение

поселений этого круга формирует наше представление о военном человеке средневековья

и его «повседневном мире». В числе таких памятников – поселение Аргамач–Пальна 3.

Оно является наиболее крупным поселением (более 1 га) в системе сельской агломерации в

нижнем течении р. Пальна, насчитывающей 12 селищ XIII-XV вв.

Ко второй половине XIV – первой половине XV вв. отнесены 204 индивидуальные

находки, исключая подковы и многочисленные подковные гвозди. Состав находок: пред-

меты быта (69 экз., или 32,2 %, с преобладанием ножей – 17 экз.); хозяйственной дея-

тельности (54 экз., или 25,2 %, с преобладанием рыболовных грузил – 38 экз.); снаряже-

ния всадника и верхового коня (39 экз., или 18,2%); украшения (14 экз., или 6,6 %); импор-

та (10 экз., или 4,7 %). Часть находок неопределима из-за фрагментарности (28 экз., или

13,1 %).

Методы исследования. Типологический, определяющий артефакты по признакам

сходства внутри морфологического единства. Статистический, позволяющий выделить

функциональные группы изделий и определить место для артефактов, связанных с воен-

ным делом. Историко-диахронный, прослеживающий динамику предметов вооружения и

концентрирующий внимание на локальных особенностях вооружения.

Выводы. Материальная культура жителей поселения Аргамач-Пальна 3 отража-

ет как традиционную русскую культуру (домостроительство, гончарство, металлопла-

стика и др.), так и культуру народов Золотой Орды (военное дело, предметы быта и ук-

рашения, торговля). Последнее наблюдение объясняется тесными торговыми, военными

контактами. Не исключается вероятность проживания незначительных групп тюркоя-

зычного населения, принявших православие. Использование русским населением в своей

повседневности предметов «внешнего мира» могло происходить в результате длитель-

ны, системных связей в русле цивилизационных процессов.

Ключевые слова: Елецкое княжество, Золотая Орда, военное сообщество, элитар-

ная культура, служилые люди, предметы вооружения, летописный Елец.

Archaeological research of middle-age settlements has shown its approach to the study of

elite culture problem. Attention is given to interpretation of settlements with rarely found objects

of prestigious character, which are not typical for the main part of the population. Objects of

armament, personal piety, import, jewelry, treasure, monetary scales belong here. Objects of

similar sphere have been met in the settlements of Yelets principality. Our study is directed to

1 Статья подготовлена в рамках проекта РФФИ (отделение гуманитарных и общественных наук) и

администрации Липецкой области, № 18-49-480001 «Военный компонент в материальной культуре

населения Верхнего Дона в XI-XV вв. (по памятникам елецкой округи)».


43

the territory of the Upper Don – one of the territories of Russian province, which was greatly

remote from apanage town centres and in the late XIV century formed part of Upper reaches

principalities. Yelets principality appears on the right bank on the lands reconquered from the

Horde, as the result of Upper reaches princes’ active foreign policy, with the help of the Grand

Lithuania principality and maybe Ryazan principality. The principality turned to be involved in

the sphere of political interests of the Grand Lithuania principality and the apanage princes of

the Upper Oka territory. The beneficial economic situation developed in the Don basin on trans-

European trade routs was rather important for it.

Results of the research allow to single out the indications of elite culture fixed in the mil-

itary settlements of the XIV-XV centuries. 1) Big portion of the objects of armament, horse and

rider equipment (12,6-18,2 %); 2) Presence of prestigious objects stressing the social state of

their owners. Collection of prestigious objects and their priority depended on the owner’s needs.

So attention should be paid to the most bright and unusual objects; 3) Dwellings of considerable

sizes, differing from mass building (74-110 square m); 4) Distinctly expressed planning of the

settlement with the possible country estate building or subordination of one group of dwellings

to another group. Settlements of military elite in Yelets neighbourhood mean the town culture of

the apanage principalities nobility, that migrated to the Upper Don from the territory of the Up-

per Oka in the second half of the XIV century. This event was caused by the expansion of the

Grand Lithuania principality to the east and involvement of the Upper reaches principalities into

its sphere of influence.

Keywords: elite culture, feudal elite, Yelets principality, service class, Upper reaches

principalities, Grand Lithuania principality, the Golden Horde, annalistic Yelets.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-42-51

а современном этапе средневековой русской археологии (археологии по-

следних трех десятилетий) происходит масштабное изучение неукреплен-

ных поселений [2; 4; 12; 20]. Среди находок довольно частыми являются

предметы вооружения. По результатам работ последних десятилетий их круг хорошо

представлен на памятниках Северо-Востока Руси [10; 23]. Исследователи связывают их с

представителями военного сословия. Привлекают внимание также памятники, где кроме

военных артефактов встречаются и иные статусные вещи (предметы импорта, торговли,

энколпионы и др.) [8; 13; 22]. Изучение поселений этого круга формирует наше представ-

ление о военном человеке средневековья и его «повседневном мире». Наш интерес к дан-

ной теме был обусловлен результативностью раскопок средневековых памятников елец-

кой округи в последние годы.

В числе таких памятников – поселение Аргамач–Пальна 3. Оно является наиболее

крупным поселением (более 1 га) в системе сельской агломерации, насчитывающей 12 се-

лищ XIII-XV вв. в нижнем течении р. Пальна. Поселение занимает левобережный склон

реки высотой 32-42 м. Результаты раскопок 2011-2012 гг., 2015-2016 гг. позволили изу-

чить 4240 кв. м площади, зафиксировать 18 жилых и пять углубленных в грунт хозяйст-

венных построек. Часть жилищ, а именно постройки на подклете и хозяйственные соору-

жения опубликованы. Особенностью, указывающей на неординарный характер памятни-

ка, являются крупные по площади жилища (ок.100 кв. м) и овины с каменными печами.

Наземные жилища больших размеров являются довольно редкими и на других сельских

памятниках средневековья [7], а хозяйственные сооружения с каменными печами нам не

известны. На поселении выделяются три локальных участка с концентрациями сооруже-

ний, возможно, усадьбы. Каких-либо следов ограждений не прослежено. Локальные уча-

стки удалены друг от друга на 60 м (учитывая эпицентр скопления разновременных жи-

лищ). В пределах этих участков в постройках выделены пять строительных горизонтов,

соответствующих этапам жизни поселения. К жилищу тяготеют хозяйственные построй-

Н


44

ки. Отмечено, что овины с каменными печами удалены от жилищ на 20 м. Подобная пла-

нировочная структура, как, впрочем, и характер жилья, указывают на высокий социаль-

ный статус жителей поселения. Данное наблюдение подтверждается находками.

Ко второй половине XIV – первой половине XV вв. отнесены 204 индивидуальные

находки, исключая подковы и многочисленные подковные гвозди (рис. 1). Состав нахо-

док: предметы быта (69 экз., или 32,2 %, с преобладанием ножей – 17 экз.); хозяйственной

деятельности (54 экз., или 25,2 %, с преобладанием рыболовных грузил – 38 экз.); снаря-

жения всадника и верхового коня (39 экз., или 18,2%); украшения (14 экз., или 6,6 %); им-

портной посуды (10 экз., или 4,7 %). Часть находок неопределима из-за фрагментарности

(28 экз., или 13,1 %).

Рис. 1. Статистическое распределение находок с поселения Аргамач-Пальна 3

Наиболее показательной группой находок для исторической оценки поселения яв-

ляются предметы, связанные с военным делом, составляющие 18,2 %. Это высокий стати-

стический показатель, указывающий на существенное присутствие военного сословия. По

своему назначению находки делятся:

1) конское снаряжение, как декоративное, так и для управления конем (наремен-

ные, уздечные накладки – 8 ед., пряжки – 8 ед., уздечные кольца – 6 ед., шпоры – 2 ед.; по

1 ед. распределить упряжи, умбон, стремя, удила, вертлюг) (рис. 2, 1-24, 34-35);

2) защитное снаряжение война (обрывки кольчуги – 2 ед., доспешные пластины – 2

ед., кольцо байданы, армировочная пластина на щит) (рис. 2, 28-31, 36);

3) оружие (колчанный крюк – 2 ед., наконечник стрелы – 2 экз., сулица – 1 экз.)

(рис.2. 25-27, 32-33).

Большая часть находок связана с конским снаряжением, они терялись чаще. В це-

лом же находки указывают на наличие тяжеловооруженной профессиональной дружины,

часть которой является конным войском. Об этом свидетельствуют не только кольчуга

(рис. 2, 31), пластинчатый доспех (рис. 2, 28-29), но и характерное оформление на шпоре в

виде надпяточного козырька (рис. 2, 34) (тип 7 по О. В. Двуреченскому) как элемент за-

щиты тяжеловооруженного всадника во время боя, более характерный во второй половине

XIV– первой половине XV вв. [9, с. 135-136].

Среди предметов вооружения на памятнике отсутствуют типичные для «степных»

традиций наконечники стрел в виде срезней. Найденные два наконечника стрел являются


45

характерным русским средневековым вооружением и относятся к группе бронебойных и

универсальных (рис. 2, 26-27). Подобное наблюдение в сочетании с находками пластинча-

того доспеха и шпор с известной долей вероятности может отражать как этнический со-

став княжеской дружины, так и иные тенденции в вооружении и в боевой тактике, когда

исход боя решался в непосредственном столкновении конного войска с противником. На

памятниках второй половины XIII – третьей четверти XIV вв. ближайшей, хорошо изу-

ченной территории Куликова поля наконечники стрел в виде срезней составляли домини-

рующую группу наряду с русскими бронебойными стрелами. Здесь же были более выра-

жены и иные «степные» традиции в вооружении, где лучная стрельба играла большую

роль в бою [5, с. 112-113, 122].

Вместе с тем на воинском снаряжении иногда прослеживается «тюрская вуаль» –

мода, широко распространенная в Восточной Европе. На двух колчанных крюках заметно

зооморфное оформление в виде головы дракона (рис. 2, 32-33). Стилизованные головки

драконов напоминают изображения, имеющие аналогии в Поволжье, где этот образ был

особенно популярен среди тюркского населения в золотоордынский период. Он отражал

охранительный благожелательный смысл: долголетие, богатство, власть, знатность. Об-

раз дракона получил распространение в Восточной Европе в результате монгольских за-

воеваний. В свою очередь он был заимствован ими в XIII в. у населения Восточной Азии

[17, с. 99, 102].

Наременные накладки, распространенные в русских землях, имеют значительные

аналогии, особенно в лесостепных районах Волго-Камья. Некоторые из накладок являют-

ся подражаниями аскизским древностям Южной Сибири (вильчатые окончания) (рис. 2,

8), они в массовом количестве изготовлялись на территории Волжской Болгарии [15, с.

251-252].

Две доспешные пластины, судя по расположению крепежных отверстий, указыва-

ют на то, что они нашивались на мягкую основу, к халату (рис. 2, 28-29). Подобный пан-

цирь, известный как «хатангу дегель» был распространен в монголо-татарском вооруже-

нии [6, с. 247-248] и был заимствован для русского вооружения.

Переходя к рассмотрению состава предметов быта (69 экз., или 32,2 %), отметим,

что он типичен для обычных сельских поселений. Его значительную часть составляли но-

жи (17 экз.). Встречены иглы (9 экз.), дужки от ведер (4 экз.), точильные камни (3 экз.),

ключи (3 экз.), замки (2 экз.), наперсток (1 экз.) и др. Однако обратим внимание на редкие

находки. Во-первых, отметим кресало, происходящие с территории Волго-Камья (рис.3,

1), что наряду с другими находками увеличивает присутствие в елецкой округе круг ве-

щей булгарского происхождения [11, рис. 53,3].

Во-вторых, из пяти вполне типовых предметов металлопластики особо выделяется

энколпион из медного сплава (рис. 3, 6). Его размеры 12,5х7,5 см. Он с сохранившимся

оглавием, покрыт патиной. На его лицевой створке – Распятие, по краям лопастей – изо-

бражения святых. На оборотной створке в средокрестии – ростовое рельефное изображе-

ние Богородицы Купятицкой с младенцем на руках. По краям лопастей – изображения

святых. Все изображения имеют высокий рельеф. Оглавие квадратной формы, мягко ог-

раненное, на его лицевой и оборотной стороне рельефное изображение равностороннего

креста, вписанного в ромб. Находка принадлежит к кругу реликвариев высокохудожест-

венного литья. Находки энколпионов для елецкой округи второй половины XIV-XV вв.

являются редкими, однако они встречаются на памятниках, где фиксируется следы пребы-

вания воинского сословия [14; 18].

Находки, связанные с хозяйственной деятельности, немногочисленны (54 экз., или

25,2 %), и их видовой состав не отличается разнообразием. Доминирующую их часть со-

ставляют рыболовные грузила (38 экз.); пряслица – 4 экз., рабочие инструменты – 6 экз.

(пробойник, проколка, сверло, рукояти клещей), крупные фрагменты сколов лезвий топо-

ра – 2 экз., железные клинья – 2 экз. и т.д. Обращает внимание значительное количество


46

рыболовных грузил на фоне немногочисленных орудий труда. Вероятно, что раскопки не

затронули ремесленную часть поселения, либо ремесленная деятельность не являлась оп-

ределяющей для жителей этого поселения.

Украшений немного (14 экз., или 6,6 %). Они представлены изделиями из бронзы:

кольца (2 экз.) (рис. 3, 2-3), перстни (2 экз.) (рис.3, 4-5); железа: декорированные гвоздики

(2 экз.). К этой группе относим три серебряных перстня и серьгу в составе монетного ор-

дынского клада (рис. 3, 7-10). По мнению Е. Ю. Гончарова, сокрытие клада, насчитываю-

щего 24 данга, относится к 1385 г. или ко второй половине десятилетия [3, с. 12]. Два пер-

стня имели щитки миндалевидной формы с растительным декором и окантовкой по краю

щитка в виде косых насечек. Обруч перстней был декорирован геометрическим узором.

Щиток одного перстня был оформлен непосредственно на обруче, не выделяясь в отдель-

ный структурный компонент (рис. 3, 7), у другого – возвышался под углом над обручем в

виде миндалевидной площадки (рис. 3, 8). Третий перстень со вставкой рубина выделялся

богатством оформления (рис. 3, 9). Его высокий щиток по боковой поверхности декориро-

ван скрученной в две полосы нитью в технике филиграни. Нить располагалась в нижней и

верхней части щитка. Верхняя часть щитка частично прикрывала и придерживала рубин,

обработанный в форме кабошона овальной формы. Обруч перстня орнаментирован лини-

ей в виде зигзага, состоящей из насечек. Орнамент сильно затерт, что свидетельствует о

длительном использовании украшения. Перстни со вставками были распространены на

территории Золотой Орды [19, с. 38]. Оформление щитка перстня со вставкой весьма

близко к находке щитка из Дичневского клада Курской области второй половины XIV в.

[21, с. 81].

Серьга из серебра относится к редкому типу украшений. Состоит из двух частей:

основной и привески (рис. 3, 10). Ее основная часть оформлена в виде знака вопроса с

проволокой – разделителем. Завершается стержень в нижней части четырех петельным

креплением, к двум из которых привешивались две привески, на их концах прикреплены

ажурные бусы. На привесках выше бус имеются разделители в виде обмотанной проволо-

ки. Подобный тип серег в значительном количестве встречается на территории Пруто-

Днестровского междуречья XV-XVI вв. [1, с. 142-143].

В отдельную группу импорта нами выделены фрагменты чугунных котлов: три

верхние части и семь отдельных стенок (4,7 %). Следы их производства не выявлены.

Преобладающая толщина стенок – 5-7 мм. Учитывая классификацию К. А. Руденко, к

первой группе относим два сосуда без шейки с вертикальными стенками и цилиндриче-

ским туловом [16]. Диаметр одного из котлов равен 54 см (рис. 3, 11). Ко второй группе

относим сосуд с отогнутым наружу венчиком и округлыми плечиками. Его диаметр 45 см

(рис. 3, 12). Сопоставляя находки чугуна поселения Аргамач-Пальна 3 с другими памят-

никами (Аргамач-Пальна 1,2,5; Целыковка 2; Александровское городище), отметим, что

они сопутствуют находкам военного характера, монетам, импортной керамике. С уверен-

ностью можно сказать, что пользователями котлов являлись материально обеспеченные

люди. Пик распространения чугунных котлов в елецкой округе пришелся на последнюю

четверть XIV века.

На данном поселении мы не обнаружили фрагменты импортной неполивной крас-

ноглиняной посуды (кувшины?), аналогичной той, что известна на поселениях Аргамач-

Пальна 1 и 5, Александровское городище. Скорее всего, это случайность. Однако тюрк-

ское влияние иногда прослеживается на русской керамике, что видно по морфологии на

одном из сосудов (рис. 3, 13).

Выводы. Материальная культура жителей поселения Аргамач-Пальна 3 отражает

как традиционную русскую культуру (домостроительство, гончарство, металлопластика и

др), так и культуру народов Золотой Орды (военное дело, предметы быта и украшения,

торговля). Последнее наблюдение объясняется тесными торговыми, военными контакта-

ми. Мы не исключаем и факта проживания незначительных групп тюркоязычного населе-


47

ния, принявших православие. Использование русским населением в своей повседневности

предметов «внешнего мира» могло происходить в результате длительных системных свя-

зей в русле цивилизационных процессов.


1. Абызова Е. Н., Рябцева С. С. Изделия из цветных металлов и инструментарий

ювелиров в контексте золотоордынских древностей Пруто-Днестровского междуречья //

Золотоордынская цивилизация. Вып. 2. 2009. С. 139–153.

2. Археология севернорусской деревни X-XIII веков: средневековые поселения и

могильники на Кубенском озере: в 3 т. / Отв. Н. А. Макаров. М.: ИА РАН, 2007.

3. Гончаров Е. Ю. Нумизматические находки как источник для изучения формиро-

вания локальных финансовых систем (Елецкие земли XIV – нач. XV вв.) // На степном по-

граничье: Верхний Дон в истории средневековой России. Елец: ЕГУ им. И. А. Бунина,

2011. С. 11–22.

4. Гоняный М. И. Древнерусские археологические памятники конца XII-3-й четвер-

ти XIV вв. района Куликова поля. Автореф. дисс. канд. ист. наук. М., 2003. 24 с.

5. Гоняный М. И., Двуреченский О. В. Комплекс вооружения и снаряжения всадника

и верхового коня конца XII – последней трети XIV в., происходящий с территорий посе-

лений, расположенных в верховьях Дона // Военная археология. Вып.3. М.: МедиаМир;

Тула: Куликово поле, 2014. С. 102–146.

6. Горелик М. В. Монголо-татарское оборонительное вооружение второй половины

XIV-начала XV в. // Куликовская битва в истории нашей Родины. М.: Изд-во Московского

университета, 1983. С.244–269.

7. Грибов Н. Н. Предварительные итоги исследования русского селища второй по-

ловины XIII-XIV вв. на окраине Нижнего Новгорода // Археология Владимиро-

Суздальской земли: Мат. научн. сем. Вып. 1. М.: ИА РАН, 2007. С. 58–67.

8. Грибов Н. Н. Русское владельческое село удельного периода (по материалам рас-

копок селища Ближнее Константиново – 1) // Сельская Русь в IX-XVI веках. М.: Наука,

2008. С. 253–264.

9. Двуреченский О. В. Колесцовые шпоры, происходящие с территории Новгород-

ской, Владимирской и Рязанской земель второй половины XIII-XVII вв. // Воинские тра-

диции в археологическом контексте: от позднего латена до позднего средневековья. Тула:

Государственный военно-исторический и природный музей-заповедник «Куликово поле»,

2014. С. 130–149.

10. Кутасов П. А. Предметы вооружения из раскопок Деснинского селища

//Археология Подмосковья: материалы научного семинара. Вып. 4. М.: ИА РАН, 2008.

С. 222–225.

11. Макаров Л. Д. Древнерусское население Прикамья в X-XV вв. Ижевск: Издат.

дом «Удмуртский университет», 2001. 140 с.

12. Макаров Н. А. Средневековое расселение в Суздальском ополье: новые резуль-

таты и перспективы исследований // Археология Владимиро-Суздальской земли. Мате-

риалы научного семинара. Вып. 2. М.: ИА РАН, 2008. С. 3–22.

13. Макаров Н. А., Федорина А. Н. О находках энколпионов на суздальских сели-

щах // Археология Владимиро-Суздальской земли. Материалы научного семинара. Вып.2.

М.: ИА РАН, 2008. С.137–146.

14. Пуцко В. Г. Cтворки бронзовых крестов – энколпионов из окрестностей Ельца //

Собор. Альманах религиоведения: Православная цивилизация и культура. Вып. 10. Елец:

ЕГУ им. И. А. Бунина, 2012. С. 28–30.


48

15. Руденко К. А. Булгарские железные пряжки и накладки (X-XIV вв.) // Научное

наследие А. П. Смирнова и современные проблемы археологии Волго-Камья. Тр. ГИМ.

Вып. 122. М.: ГИМ, 2000. С.240–253.

16. Руденко К. А. Металлические котлы Поволжья и Приуралья IX-XIV вв. // Науч-

ное наследие А. П. Смирнова и современные проблемы археологии Волго-Камья. Труды

ГИМ. Вып. 122. М.: ГИМ, 2000 а. С. 210–223.

17. Руденко К. А. Казанский дракон: образ и символ // Татарская археология. № 1-2

(14-15). 2005. С.92–110.

18. Тропин Н. А. Повседневные вещи жителей владельческого села второй полови-

ны XIV- первой половины XV вв. елецкой округи // Русский сборник. Брянск: БГУ. 2016.

С. 144–150.

19.Федоров-Давыдов Г. А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоор-

дынских ханов. М.: МГУ, 1966. 275 с.

20. Чернов С. З. Культура средневековой Москвы: исторические ландшафты: в 3 т.

Т. 2: Домен московских князей в городских станах, 1271-1505 годы. М.: ИА РАН, 2005.

651 с.

21. Шпилев А. Г. Дичневский клад – комплекс женских украшений русско-

ордынского порубежья второй половины XIV в. из Курской области // Российская архео-

логия. 2008. № 2. С. 78–83.

22. Шполянский С. В. Суздаль и сельские поселения его округи во второй половине

XIII-XV в. (по материалам исследований последних лет) // Труды III (XIX) Всероссийско-

го археологического съезда. СПб.; М.; Великий Новгород: б.и., 2011. С. 203–204.

23. Шполянский С. В. Предметы вооружения и конского снаряжения X- первой по-

ловины XII вв. из Суздаля и сельских поселений Суздальского ополья // Российская ар-

хеология. 2017. № 1. С. 150–167.

References

1. Abyzova E. N., Ryabceva S. S. Izdeliya iz cvetnyh metallov i instrumentarij yuvelirov v

kontekste zolotoordynskih drevnostej Pruto-Dnestrovskogo mezhdurech'ya //Zolotoordynskaya

civilizaciya. Vyp. 2. 2009. S. 139–153.

2. Arheologiya severnorusskoj derevni X-XIII vekov: srednevekovye poseleniya I mo-

gil’niki na Kubenskom ozere: v 3 t. / Otv. N. A. Makarov. M.: IA RAN, 2007.

3. Goncharov E. YU. Numizmaticheskie nahodki kak istochnik dlya izucheniya formiro-

vaniya lokal’nyh finansovyh 48roble (Eleckie zemli XIV – nach. XV vv.) // Na 48roblem pogra-

nich’e: Verhnij Don v istorii srednevekovoj Rossii. Elec: EGU im. I. A. Bunina, 2011. S. 11–22.

4. Gonyanyj M. I. Drevnerusskie arheologicheskie pamyatniki konca XII-3-j chetverti XIV

vv. Rajona Kulikova polya. Avtoref. Diss. kand. ist. nauk. M: IA RAN., 2003. 24 s.

5. Gonyanyj M. I., Dvurechenskij O. V. Kompleks vooruzheniya I snaryazheniya vsadnika

I verhovogo konya konca XII- poslednej treti XIV v., proiskhodyashchij s territorij poselenij,

raspolozhennyh v verhov’yah Dona //Voennaya arheologiya. Vyp.3. M.: MediaMir; Tula: Kuli-

kovo pole, 2014. S. 102–146.

6. Gorelik M. V. Mongolo-tatarskoe oboronitel’noe vooruzhenie vtoroj poloviny XIV –

nachala XV v. // Kulikovskaya bitva v istorii nashej Rodiny. M.: Izd.-vo Moskovskogo universite-

ta, 1983. S. 244–269.

7. Gribov N. N. Predvaritel’nye itogi issledovaniya russkogo selishcha vtoroj poloviny

XIII-XIV vv. Na okraine Nizhnego Novgoroda //Arheologiya Vladimiro-Suzdal’skoj zemli: Mat.

nauchn. sem. Vyp. 1. M.: IA RAN, 2007. S. 58–67.

8. Gribov N. N. Russkoe vladel’cheskoe selo udel’nogo perioda (po materialam raskopok

selishcha Blizhnee Konstantinovo – 1) //Sel’skaya Rus’ v IX-XVI vekah. M.: Nauka, 2008. S.

253–264.


49

9. Dvurechenskij O. V. Kolescovye shpory, proiskhodyashchie s territorii Novgorodskoj,

Vladimirskoj I Ryazanskoj zemel’ vtoroj poloviny XIII-XVII vv. //Voinskie tradicii v arheologi-

cheskom kontekste: ot pozdnego latena do pozdnego srednevekov’ya. Tula: Gosudarstvennyj

voenno-istoricheskij I prirodnyj muzej-zapovednik «Kulikovo pole», 2014. S. 130–149.

10. Kutasov P. A. Predmety vooruzheniya iz raskopok Desninskogo selishcha

//Arheologiya Podmoskov’ya: materialy nauchnogo seminara. Vyp. 4. M., 2008. S. 222–225.

11. Makarov L. D. Drevnerusskoe naselenie Prikam’ya v X-XV vv. Izhevsk: Izdat. Dom

«Udmurtskij universitet», 2001. 140 s.

12. Makarov N. A. Srednevekovoe rasselenie v Suzdal’skom opol’e: novye rezul’taty I

perspektivy issledovanij //Arheologiya Vladimiro-Suzdal’skoj zemli. Materialy nauchnogo semi-

nara. Vyp.2. M.: IA RAN, 2008. S. 3–22.

13. Makarov N. A., Fedorina A. N. O nahodkah ehnkolpionov na suzdal’skih selishchah

//Arheologiya Vladimiro-Suzdal’skoj zemli. Materialy nauchnogo seminara. Vyp.2. M.: IA RAN,

2008. S.137–146.

14. Pucko V. G. Ctvorki bronzovyh krestov – ehnkolpionov iz okrestnostej El’ca //Sobor.

Al’manah religiovedeniya: Pravoslavnaya civilizaciya I kul’tura. Vyp. 10. Elec: EGU im. I.A.

Bunina, 2012. S. 28–30.

15. Rudenko K. A. Bulgarskie zheleznye pryazhki I nakladki (X-XIV vv.) //Nauchnoe nas-

ledie A.P. Smirnova I sovremennye 49roblem arheologii Volgo-Kam’ya. Tr. GIM. Vyp. 122. M.:

GIM, 2000. S.240–253.

16. Rudenko K.A. Metallicheskie kotly Povolzh’ya I Priural’ya IX-XIV vv. // Nauchnoe

nasledie A.P. Smirnova I sovremennye 49roblem arheologii Volgo-Kam’ya. Trudy GIM. Vyp.

122. M.: GIM, 2000 a. S. 210–223.

17. Rudenko K. A. Kazanskij drakon: obraz I simvol // Tatarskaya arheologiya. № 1-2

(14-15). 2005. S. 92–110.

18. Tropin N. A. Povsednevnye veshchi zhitelej vladel’cheskogo sela vtoroj poloviny

XIV- pervoj poloviny XV vv. Eleckoj okrugi //Russkij sbornik. Bryansk: BGU. 2016. S. 144–150.

19. Fedorov-Davydov G. A. Kochevniki Vostochnoj Evropy pod vlast’yu zolotoordynskih

hanov. M.: MGU, 1966. 275 s.

20. Chernov S. Z. Kul’tura srednevekovoj Moskvy: istoricheskie landshafty: v 3 t. T. 2:

Domen moskovskih knyazej v gorodskih stanah, 1271-1505 gody. M.: IA RAN, 2005. 651 s.

21. Shpilev A. G. Dichnevskij klad – kompleks zhenskih ukrashenij russko-ordynskogo

porubezh’ya vtoroj poloviny XIV v. iz Kurskoj oblasti // Rossijskaya arheologiya. 2008. № 2. S.

78–83.

22. Shpolyanskij S. V. Suzdal’ I sel’skie poseleniya ego okrugi vo vtoroj polovine XIII-XV

v. (po materialam issledovanij poslednih let) //Trudy III (XIX) Vserossijskogo arheologicheskogo

s‖ezda. SPb. M. Velikij Novgorod: b.i., 2011. S. 203–204.

23. Shpolyanskij S. V. Predmety vooruzheniya I konskogo snaryazheniya X- pervoj polo-

viny XII vv. Iz Suzdalya I sel’skih poselenij Suzdal’skogo opol’ya //Rossijskaya arheologiya.

2017. № 1. S. 150–167.


50

Рис. 2. Предметы вооружения и снаряжения с поселения Аргамач-Пальна 3.

Железо: 1,5,6,10-36. Бронза: 2-4,7-9.


51

Рис. 3. Предметы быта, украшения с поселения Аргамач-Пальна 3.

Железо: 1; Бронза: 2-6; Серебро: 7-10; Чугун: 11-12. Керамика: 13.


52

АКТУАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ ИСТОРИИ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

Ермакова О. К.

(Екатеринбург)

УДК 93/94

КОНТРАКТЫ С ИНОСТРАННЫМИ СПЕЦИАЛИСТАМИ

В РОССИИ НАЧАЛА XVIII В.: ПРОИСХОЖДЕНИЕ ИСТОЧНИКА

И ФОРМИРОВАНИЕ РАЗНОВИДНОСТИ АКТОВ

Статья посвящена источниковедческому анализу контрактов с западноевропей-

скими специалистами в России эпохи Петра I. Используя методологию дипломатики, ав-

тор показывает структуру внутренней формы договоров с иностранцами на начальном

этапе эволюции данного вида документа. Детальное исследование источника, представ-

ленное в статье, позволяет на основе развития акта проследить развитие отношений

между государством и контрактерами. Автор демонстрирует особенности формуляра,

основной набор компонентов и принципы содержательного наполнения договоров на кон-

кретных примерах, в том числе приводит полный текст и осуществляет формулярный

анализ контракта, заключенного с архитектором Доменико Трезини. Особое внимание в

статье уделено степени разработанности различных элементов условного формуляра,

встречающихся в исследуемых договорах, а также частоте их применения в конкретных

документах. Автором представлена собственная классификация договорных статей в

соответствии с характером обязательственных отношений контрагентов; выделены

ключевые тематические блоки контрактов; подчеркнуто важное значение участия са-

мих иностранцев в составлении соглашений. В статье сделан акцент на проблеме автор-

ства источника, а также показано влияние западноевропейских традиций на формирова-

ние и развитие контракта как специального документа в системе российского админи-

стративного делопроизводства Нового времени. В совокупности контрактов с ино-

странцами автор выявляет основные разновидности документов и ставит вопрос о при-

знаках их принадлежности к актовому материалу, в результате чего приходит к выводу

о том, что, с точки зрения формуляра, часть источников относится к стадии, предше-

ствующей появлению полноценного акта.

Ключевые слова: контракт, иностранные специалисты, акт, договор, дипломати-

ка, формуляр.

The article deals with primary source study analysis of the contracts with Western Euro-

pean specialists in Russia during the reign of Peter the Great. Using the methodology of diplo-

matics the author shows the structure of the internal form of contracts with foreigners on the

first stage of the evolution of such a kind of document. The detailed research of the primary

source presented in the paper allows to trace the development of relations between the state and

contractors on the basis of the development of the act. The author demonstrates the specifics of

the formular, the main components and principles of content of the contracts on concrete exam-

ples, in particular, gives the full text and makes a formular analysis of the contract concluded

with an architect Domenico Trezzini. The special attention in the paper is paid to the degree of

development of different general formular’s elements occurring in the studied agreements as

well as to the frequency of their use in concrete documents. The author presents her own classi-

fication of contractual articles according to the nature of obligatory relations between counter-


53

parties; reveals the key thematic blocks of contracts; underlines the important significance of

foreigners’ participation in the drafting of agreements. The article points on the problem of the

authorship of the source and demonstrates the influence of Western European traditions on the

forming and development of the contract as a special document in the system of Russian business

administration of the Modern time. In the total complex of contracts with foreigners the author

reveals the main kinds of documents and raises the question of signs of their belonging to the act

material and, in result, the author concludes that, in terms of form, a part of sources is related to

the stage preceding the emergence of a full-fledged act.

Key words: contract, foreign specialists, act, agreement, diplomatics, formular.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-52-59

сследование контрактов с иностранными специалистами лежит в русле не-

скольких проблемных полей. Массовое контрактование иностранцев в эпо-

ху Петра I стало отправным этапом в развитии и распространении практики

договорных отношений между государством и частными лицами, первыми из которых и

стали иноземцы. Как справедливо отмечено в одной из недавних работ В. Ржеуцкого и Д.

Гузевича, именно в эпоху Петра I контракт становится ключевым основанием принятия на

службу иностранцев [9, с. 90]. Несмотря на то, что формы найма по договору существова-

ли и ранее, только с петровского времени заключение контрактов начинает приобретать

системность, а число соглашений существенно увеличивается. В связи с этим глубокий

источниковедческий анализ договоров с наемными специалистами из Западной Европы

петровского периода является необходимой основой для реконструкции истории контрак-

та в России как такового. Договоры напрямую отражают характер и динамику отношений

между государством и иноземцами, а также демонстрируют трансформации и практики

правоприменения юридических норм, регулировавших положение иностранных поддан-

ных в России. Анализ преломлений законодательных установок в тексте контракта при-

ближает к пониманию практической реализации узаконений, а также отсылает к реконст-

рукции социально-правового статуса иностранца. Следовательно, помимо юридического

аспекта договоры с приглашенными специалистами выводят исследовательское внимание

на проблему социальных отношений, а также социальных статусов и социальной мобиль-

ности. Контракт являлся основным и наиболее конкретным документом, закреплявшим

положение иностранных подданных на время их службы в России, а для тех, кто прини-

мал решение не возвращаться на родину, договор становился начальной ступенью разви-

тия карьеры и последующей интеграции в социум. В процессе совершенствования кон-

трактов выстраивался диалог между властными структурами и иностранцами, трансфор-

мируясь из разрозненных и часто односторонних посылов в полноценную коммуникацию.

В период правления Петра I такой диалог только зарождался. Наряду с правовыми и соци-

альными проблемами изучение эволюции формуляра контракта отсылает к истории адми-

нистративного делопроизводства в России. Русские контракты как по форме, так и по со-

держанию вобрали в себя элементы различных европейских образцов, поскольку разра-

боткой договоров занимались русские резиденты за рубежом при участии самих контр-

агентов – иностранных специалистов.

Первоочередной задачей в ходе изучения эволюции контрактов видится обращение

к анализу их внутренней формы, ведь логика развития документа отражает логику разви-

тия отношений. Представляется необходимым проследить трансформации исследуемой

разновидности актов, опираясь на источниковедческий анализ индивидуальных и кон-

кретных формуляров, а также обратившись к наиболее общей схеме построения докумен-

тов в целом – к условному формуляру. Источниковедческий анализ будет опираться на ме-

тоды членения текста акта, определяемые С. М. Каштановым как условно-

документоведческий (членение акта на части и компоненты условного формуляра) и

грамматически-дипломатический (членение на статьи и элементы) в сочетании с юриди-

И


54

чески-тематическим принципом (выделение определенных групп элементов, объединен-

ных единством темы) [2, с. 191–192]. Логика исследования выстраивается на основе со-

пряжения компонентов условного и индивидуальных формуляров.

В отличие от средневековых актов, большая часть контрактов периода петровского

правления составлена таким образом, что задача разделения текста на статьи упрощается,

поскольку документы, как правило, хорошо структурированы, многие из них снабжены

нумерацией пунктов/статей, а также имеют легко вычленяемые начальный и конечный

протоколы. В качестве примера формулярного анализа возьмем контракт, заключенный с

архитектором Доменико Трезини в 1703 г.1 В данном случае мы имеем дело с переводом

документа. Оригиналы договоров с иностранными специалистами выявляются сложнее,

их сохранность неоднородна, и зачастую нам доступны только переводы и копии. Однако

и они дают достаточно широкое представление о природе контракта. Следуя методологии

анализа внутренней формы акта, предложенной С.М. Каштановым, необходимо начать с

членения конкретного документа (индивидуального формуляра) на статьи, а наряду с этим

выявить элементы условного формуляра, содержащиеся в данном акте. Выбранный кон-

тракт начинается с invocatio: «Во имя Господне» [4, д. 12, л. 2]. Далее следует datum: «...в

Копенгагене апреля в 1 день лета 1703 году» [4, д. 12, л. 2]. Следующая статья, intitulatio,

начинается со слов «Аз Андрей Петрович Измайлов» и заканчивается – «королевского

дацкого величества». Таков начальный протокол данного акта. Кроме того, в начале доку-

мента дан один из компонентов конечного протокола – datum. После этого в тексте следу-

ет элемент, относящийся к dispositio и свидетельствующий о характере установленных

между контрагентами отношений: «...последующий уговор учинил...», а затем дается

юридическая ссылка – «во имя и по указу его царского величества великого князя москов-

ского, государя моего» [4, д. 12, л. 2]. Отсыл к воле государя можно было бы отнести к

преамбуле (arenga), если бы ранее не началась диспозитивная часть. Следующая статья

открывается элементом dispositio «обещаю» и содержит inscriptio «господину Трецину ар-

хитектонскому началнику, родом италиянину». Последующий фрагмент звучит так:

«…который здес служил дацкому величеству и ныне к Москве поедет его царскому вели-

честву государю моему служить в городовом полатном строении и в валовом деле». По

смыслу он относится к инскрипции, т.к. описывает адресата. Но его также можно охарак-

теризовать как narratio, поскольку это более развернутое описание, которое отчасти осве-

щает и обстоятельства дела. Далее следует диспозиция, тематически делимая на восемь

разделов: о жаловании, поощрении, дополнительных работах, окончании службы и отъез-

де из России, о путевых издержках, имуществе, страховании на случай болезни, об усло-

виях отправки на другие места службы. Контракт завершается элементом условного фор-

муляра notificatio «еже мы объявляем» и corroboratio «и к того же уверению своею рукою

подписали, и печатию нашию утвердили» [4, д. 12, л. 3об.]. Представленный текст отра-

жает принципы выстраивания документа и основной набор элементов, характерный для

контрактов петровской эпохи, хотя расположение и наличие/отсутствие компонентов в

конкретных актах могло варьироваться.

Наличие в договорах начала XVIII в. инвокации (или «богословия») свидетельству-

ет об их преемственности со средневековыми актами. В составе начального протокола

ранних петровских контрактов invocatio («Во имя Господне», «Во имя Божие») [4, д. 12]

является часто встречающимся элементом, но к середине 1710-х гг. фигурирует в текстах

реже. Подобная тенденция наблюдается и с таким компонентом условного формуляра, как

notificatio [3, д. 3; 4, д. 12, л. 3об.]. При этом нотификация сохраняется в договорах на про-

тяжении царствования Петра I, а вот для контрактов екатерининской эпохи такой элемент

уже архаичен. Первые контракты петровского периода схожи с европейскими актами с

точки зрения стилистики текста. В них видна эпистолярная природа (что характерно для

1 Текст контракта см. в конце статьи.


55

европейских средневековых актов [12, с. 534]), однако она сосуществует и постепенно ус-

тупает место собственно договорной форме. В русских контрактах с иностранными спе-

циалистами такие компоненты условного формуляра, как интитуляция и инскрипция, не

всегда очевидны. Когда происходит отказ от эпистолярной формы, в тексте обозначаются

равные контрагенты, заключившие договор. Руководствуясь известными (в том числе из

текста акта) обстоятельствами возникновения документа, возможно идентифицировать

инициатора его создания и обозначить соответствующий фрагмент как intitulatio, а указа-

ние на второго участника определить как inscriptio. В то же время подобное деление не

всегда оказывается очевидным, а потому элемент контракта, раскрывающий состав участ-

ников договора, можно было бы назвать «Descriptio contrahentes» – «описание контраген-

тов». Как правило, такой компонент формуляра включал в себя имена участников догово-

ра, их должности или род занятий, иногда – происхождение. Описание могло быть расши-

рено за счет дополнительных сведений, например, о прежнем месте службы иноземца или

его заслугах.

Не все составные элементы условного формуляра регулярно встречаются в кон-

трактах с иностранцами, в частности, sanctio еще недостаточно разработан. Относящиеся

к санкции статьи могут быть классифицированы как clauses réservatives, что в западной

дипломатике (применительно к средневековым актам) означает объявление неподвижно-

сти закрепленных прав [1, с. 43]. Например, в контракте с художником-портретистом Ио-

ганном Таннауэром содержится следующая статья: «...что все как его от обоих сторон по

верности и вере взаимно договоренось и именем его царского величества от вышепомяну-

того полномочного его министра подтверждено и укреплено» [5, д. 8, л.2]. Договор рос-

сийского посла в Голландии А. А. Матвеева с доктором Николаем Бидлоо также предпи-

сывал соблюдение условий, причем именно с российской стороны: «...которые все конди-

ции, и договорные статьи его превосходителство, имянем вышереченного Его царского

величества, и по слову его обещает, что бы помянутому дохтору Николаю Быдлу, яко над-

ворному дохтору исполнены были, и действо и с того по настоящему употребляти мог без

всякого меншаго прекословия, того ради от его вышепомянутого царского величества са-

мого подтверждено да будет» [3, д. 3, л. 2об.].

С точки зрения обязательственных отношений контрагентов договорные статьи ис-

следуемых актов можно условно разделить на четыре вида: обязательство иноземца, право

иноземца, обязательство российской стороны, право российской стороны. Право инозем-

ца(-цев) может обеспечиваться конкретными действиями/обязательствами российской

стороны, прописанными в контракте, или же являться самостоятельным правом, которое

иноземец может реализовать при необходимости. Права иностранцев, в свою очередь,

подразделяются на «непременные права», как например, получение определенной суммы

жалования, и «права-возможности», среди которых – право работы «на себя» и продажи

товаров, возможность продолжения службы после окончания контракта (правда, при ус-

ловии ответной заинтересованности нанимателя), право покинуть Россию после заверше-

ния срока договора. Например, в договоре с прусским доктором Брециусом право отъезда

на родину по окончании контракта сформулировано следующим образом: «Аще для про-

тивного воздуха, или иных вин сверх трех лет на Москве царского величества в службе

пребыть не похочу, и мне дан будет волной отъезд, как и приезд с отвозом всего моего

имения» [4, д. 24, л. 7об.]. Непременные права конкретны и обязательны: «Обязуется он

ехать в Санкт-Петербург и работать там в службе его царского величества три года, во

всем что надлежит до архитектуры на дереву и столярству для полат, покоев и мобилей»

(фрагмент договора с подархитектором Жаком Лебланом, заключенного Иваном Лефор-

том в 1715 г.) [7, д. 1, л. 33]. То же касается и обязательств российской стороны: «А за ево

службу заплатить ему велим на месяц 35 ефимков» – говорится в контракте датчанина

Стивена Лоубабира [4, д. 12, л. 4].


56

На процедуру составления и оформления контрактов оказывали влияние традиции

той страны, откуда происходил иноземец. В случае с французскими специалистами имела

место практика заключения договоров в присутствии нотариуса. Так, контракты с архи-

тектором Жаном Батистом Леблоном, художником Николя Пино, архитектором Франуса

Мэро зафиксированы в фондах нотариальных минут и регистров Национального архива

Франции [10, 11]. Однако копии и переводы договоров, сохранившиеся в коллекции до-

кументов Посольского приказа1, далеко не всегда дают понять, что договор был заключен

в нотариальном порядке. Зачастую дошедшие до нас экземпляры представляют собой пе-

ресказанное (переписанное/переведенное) основное содержание соглашения. При этом

опускались преамбулы, а о подписях нотариусов вовсе не упоминалось. Хотя они, оче-

видно, были на подлинных актах, коль скоро таковые зарегистрированы в нотариальных

конторах. В то же время, например, список с контракта между Ф. Мэро и русским рези-

дентом при французском дворе Григорием Волковым содержит преамбулу и завершается

подписями сторон договора, а также поручителя и нотариусов [6, д. 1, л. 1–2об.]. Следова-

тельно, русские резиденты соблюдали традиции и учитывали практику заключения кон-

трактов, принятую во Франции. Вероятно, обращение к нотариусам для подписания дого-

вора являлось требованием иностранцев. Но, зная реалии обращения с иноземными спе-

циалистами в России в эпоху Петра I, можно предположить, что исключительную юриди-

ческую силу нотариально заверенный контракт мог иметь лишь во Франции (при возвра-

щении иноземца на родину, а также при необходимости обеспечения оставшихся за гра-

ницей родственников, для решения вопросов наследования и т.п.) На новом месте службы

иностранец едва ли выиграл бы от подобной подстраховки. К слову, в нотариальном по-

рядке заключены контракты не только с французами. Например, таковым является «трак-

тат» с десятью голландскими мастерами «слюзного» дела. Договор подписан в 1702 г. в

присутствии амстердамского нотариуса Г. Аутгерса и двух свидетелей [3, д. 30, л. 1–1об.].

Неоднозначен ответ на вопрос об авторстве источника. Наблюдения показывают,

что каждый конкретный документ создавался в ситуации «здесь и сейчас». Пожалуй, не

приходится говорить о строгих формулах, применявшихся при составлении контрактов,

однако определенный алгоритм выработки условий существовал. Устойчивость формуля-

ров во многом определялась личностью контрагента со стороны российского правительст-

ва. Договоры, подписанные одним и тем же русским резидентом, однотипны, особенно

если иностранные мастера вызывались группами. Таковы, например, контракты с архи-

тектором Ж.-Б. Леблоном и его помощниками, заключенные Иваном Лефортом во Фран-

ции в 1716 г. [8, д. 3, л. 1–5об.]. Важную роль играло участие самих иноземцев в составле-

нии договорных статей. По сути, ранние контракты фиксировали именно те условия, ко-

торые ставили сами иностранцы. К таковым относились прежде всего гарантии выдачи

жалованья, оплаты путевых расходов, письменно закрепленное право выезда из России.

Резюмируя анализ текстов по юридически-тематическому принципу, можно вы-

строить перечень основных разделов, регулярно встречавшихся в контрактах. В условно-

обобщенном виде они таковы: о характере установленных отношений, чине и должност-

ных обязанностях, жаловании, путевых издержках, работниках, инструментах, дополни-

тельных работах и торговле, обеспечении семейства, свободе вероисповедания, освобож-

дении от податей и повинностей, отпуске из России. Некоторые пункты контрактов обу-

словлены международной конъюнктурой. Так, в ряде договоров особое место занимает

вопрос о действиях российской стороны в случае если приглашенный иноземец по пути

следования к месту службы окажется в плену. «Також де и подлинно договоренося, буде

хто из тех вышепомянутых мастеровых людей, или от их жен от французов, гишпанцов

или иных неприятелей по отъезду отселе к Москве в полон взят будет, тогда Его царское

величество обязано будет таких полонеников на Его царского величества проторях выку-

1 Отложившиеся в РГАДА, фонд 150.


57

пать и освободить» [3, д. 30, л. 1об.] – гласил «трактат» со «слюзного дела» мастерами, за-

ключенный в Амстердаме российским послом А. А. Матвеевым в 1702 г. Процитирован-

ный договор интересен еще и тем, что в нем задействован коллективный контрагент.

Трактат заключен сразу с десятью мастеровыми. Впрочем, такая практика не редка в слу-

чаях массового привлечения иностранцев.

Контракты петровской эпохи еще неоднородны по своей структуре, хотя их объе-

диняет ряд ключевых статей, которые включались практически в каждый договор. Типо-

логически совокупность контрактов с иноземцами в эпоху Петра I составляют несколько

разновидностей актов: договорные письма, (договорные) статьи, капитуляции, трактаты,

договоры/контракты. Различия между ними кроются в тонкостях внутренней формы и об-

стоятельствах создания. Договорные письма представляют собой обязательства нанимате-

ля с российской стороны перед иностранцем. Так, договор с Доменико Трезини, постро-

енный от имени русского посла в Копенгагене А. П. Измайлова, назван «договорным

письмом» и выглядит именно как обязательство посла по отношению к архитектору, а не

как соглашение двух сторон. По аналогии составлены и «договорные письма» Андрея Из-

майлова, данные приехавшим вместе с Д. Трезини помощникам – иностранным каменщи-

кам [4, д. 12, л. 2–5]. О характере установленных этими договорами отношений свидетель-

ствуют элементы статей основной части контракта, начинающиеся со слов: «Обещаю гос-

подину Трецину…» [4, д. 12, л. 2–3] и т.п.

Капитуляции, наоборот, чаще всего «учинялись» иноземцами. Акты данной разно-

видности строились от лица нанимаемого специалиста и содержали его обязательства и

условия, на которых он готов/согласен поступить на службу. В капитуляции монетного

мастера Бекера сказано: «Понеже его царское величество всемилостивейше в службу свою

меня Филипа Христофора Бекера его цесарского величества дворового манетного мастера

из Вены на год принять изволил манетное дело по немецки заводить и манетные стемпелы

резать, сего ради капитуляцыю в последующих статьях учинил» [5, д. 7, л. 1]. Приведен-

ный фрагмент демонстрирует своеобразие жанра «капитуляции», состоявшее в данный

период в том, что иноземец «учинял капитуляцию» на основании уже свершившегося

факта принятия его на службу. Как следует из процитированного текста, иностранному

мастеру уже известно, что государь принимает его на службу, и также известно, на какой

срок. При этом статьи капитуляции сформулированы в форме прошений: «Титла прошу

дворового медалиера и надзирателя над манетным делом…», «Жалованья прошу на год

1500 гулденов в ефимках…» [5, д. 7, л. 1–1об.] и т.д.

Третья разновидность актов представлена контрактами/трактатами/договорами, в

диспозитивной части которых прямо указывается на установление двусторонних договор-

ных отношений, используются такие формулировки, как «каким обычаем уговорилися с

одной стороны <…> и з другой стороны» [4, д. 12, л. 4об.], «статьи на которых <…> дого-

ворилися» [4, д. 20, л. 2–2об.]. В текстах таких актов перемежаются статьи, содержащие

права и обязанности обоих контрагентов.

Строго говоря, с точки зрения формуляра только третья разновидность из перечис-

ленных является в полном смысле актом, т.е. юридически закрепленными отношениями

двух сторон. Договорные письма и капитуляции по замыслу подразумевают эти отноше-

ния, но по форме представляют собой односторонние обязательства. Поэтому возникает

вопрос, можно ли вообще считать их актами. Вероятно, это еще не акт, а промежуточная,

пред-стадия его формирования, или еще не развитый акт (по формуляру). О переходном

характере таких «пред-актов» свидетельствует то, что в ряде из них сочетается общая

схема документа в виде (договорного) письма и наличие в тексте указаний на двусторон-

ние отношения: «Настоящим писмом объявляется, каким обычаем уговорилися, с одной

стороны превосходителной господин посол московской, и з другой стороны мы пять ка-

менщиков <…> и к сему подписалися со обоих сторон своею рукою» [4, д. 12, л. 4об, 6].


58

Формуляру петровских контрактов свойственны неустойчивость, недомолвки.

Проблема эволюции договоров носит не только формально-источниковедческий характер,

но и содержательный. В исследуемый период контракты с иноземцами еще не охватывают

всех нюансов договорных взаимодействий, но задают тон и формируют юридическую ос-

нову, отражая не только позиции государства по отношению к нанятым специалистам, но

и запросы самих контрактеров. В петровскую эпоху договор еще не укрепился как реаль-

ный гарант прав иноземцев, судьба которых по-прежнему зависела от воли государя.

Столкновение правовых культур двух сторон контракта – наемных специалистов из За-

падной Европы и представителей российских властных структур – еще долгое время будет

сохраняться, пока «договор на письме» не превратится в полноценный «договор на прак-

тике».

1703 г., апреля 1. – Контракт с Доменико Трезини.

Л. 2 // Перевод з договорных писем

В 1-м*

Во имя Господне в Копенгагене апреля в 1 день лета 1703 году.

Аз Андрей Петрович Измайлов, оратор черезвычайный ко двору его королевского дацкого

величества, последующий уговор учинил во имя и по указу его царского величества вели-

кого князя московского, государя моего.

Обещаю господину Трецину архитектонскому началнику, родом италиянину, который

здес служил дацкому величеству и ныне к Москве поедет его царскому величеству госу-

дарю моему служить в городовом полатном строении и в валовом деле.

Л. 2об. // За художества его совершенное искуство обещаю ему во имя его царского вели-

чества 20 червонных на всяк месяц в жалование, и то платить ему во весь год зачинаючи с

1 числа апреля месяца 1703 году и то доведется ему платить сполна на каждый месяц, по-

добающими и ходящими денгами, по той же цене как за морем ходят, си речь по цене в 7

любских и всякой червонный також де в дацкой земле такую цену подобает имети.

Имянованному Трецину сверх того обещаю ж как явно показал искуство художества свое

чтоб ему жалования прибавить.

Ему также поволено иным особным персонам полаты строить, и им советом и насмотре-

нием помогать, ни менши того, что ему жалования не убавить.

Л. 3 // Обещаю также имянованному Трецину чтоб времянем не хотел болши служить или

естьли воздух зело жесток здравию его вредный, ему волно ехать куда он похощет, и чтоб

ему отпуск или опасную грамоту давали, и без всякого замедления его не задержали, но от

единаго до инаго места заступителною грамотою пожалован, чтоб путешествие его сво-

бодно и поспешно было во отечество свое.

Имянованному также доведется давать 60 ефимков по цене как в дацкой земле на подъем

к Москве и тех денег ему на счет не поставит, а как он служить болши не хощет, опять

ему на подъем с Москвы толико давать, и ему волно с собою взять что он здесь наживал

* Все даты и цифры в документе даны кириллицей.


59

или притязал, а будет ли он еще на время болен был, ни менши того жалование ему да-

вать.

Будет ли имянованный на службе Его царского величества

Л. 3об. // ко иному месту послан, подъем ему опричь жалования давать, еже мы обявляем,

и к того же уверению своею рукою подписали, и печатию нашию утвердили.

РГАДА. Ф. 150. Оп. 1. 1703 г. Д. 12. Л. 2–3об.

Подлинник.


1. Каштанов С. М. Очерки русской дипломатики. М.: Наука, 1970. 502 с.

2. Каштанов С. М. Русская дипломатика. М.: Высшая школа, 1988. 231 с.

3. РГАДА (Российский государственный архив древних актов). Ф. 150. Оп. 1.

1702 г.

4. РГАДА. Ф. 150. Оп. 1. 1703 г.

5. РГАДА. Ф. 150. Оп. 1. 1710 г.

6. РГАДА. Ф. 150. Оп. 1. 1712 г.

7. РГАДА. Ф. 150. Оп. 1. 1715 г.

8. РГАДА. Ф. 150. Оп. 1. 1716 г.

9. Ржеуцкий В., Гузевич Д. Вербовка иностранных специалистов – выходцев из

Франции и франкоязычной Швейцарии в эпоху Петра I // Quaestio Rossica. Т. 6. 2018. № 1.

С. 79–98.

10. AN (Archives Nationales). MC/ET/IV/392; MC/ET/VI/632.

11. AN. MC/ET/VI/632.

12. Manuel de diplomatique / par A. Giry. Paris, 1925. 944 pp.

References

1. Kashtanov S. M. Ocherki russkoj diplomatiki. M.: Nauka, 1970. 502 s.

2. Kashtanov S. M. Russkaja diplomatika. M.: Vysshaja shkola, 1988. 231 s.

3. RGADA (Rossijskij gosudarstvennyj arhiv drevnih aktov). F. 150. Op. 1. 1702 g.

4. RGADA. F. 150. Op. 1. 1703 g.

5. RGADA. F. 150. Op. 1. 1710 g.

6. RGADA. F. 150. Op. 1. 1712 g.

7. RGADA. F. 150. Op. 1. 1715 g.

8. RGADA. F. 150. Op. 1. 1716 g.

9. Rzheuckij V., Guzevich D. Verbovka inostrannyh specialistov – vyhodcev iz Francii I

frankojazychnoj Shvejcarii v jepohu Petra I // Quaestio Rossica. T. 6. 2018. № 1. S. 79–98.

10. AN (Archives Nationales). MC/ET/IV/392; MC/ET/VI/632.

11. AN. MC/ET/VI/632.

Manuel de diplomatique / par A. Giry. Paris, 1925. 944 pp.


60

Земцов Л. И.

(Липецк)

УДК 947.07

А. Я. ЕФИМЕНКО О КРЕСТЬЯНСКОМ ОБЫЧНОМ ПРАВЕ В РОССИИ

(к 170-летию со дня рождения и 100-летию гибели)

Протест крестьянства в начале ХХ века, как активный, так и пассивный, всегда

опирался на уверенность деревенских тружеников в несправедливости существующих

отношений и на убежденность в своем праве изменить их. При этом крестьянство ори-

ентировалось на представления о должном и справедливом, закрепленные в крестьянском

правосознании, опиравшемся на «нормы» народного обычного права. Изучение народных

правовых обычаев началось в связи с крестьянской реформой 1861 г., и среди публицистов

и ученых одним из первых их внимательных исследователей стала А. Я. Ефименко (1848-

1918).

В статье рассмотрены ее работы 70-х гг. XIX в., в которых впервые четко и дос-

таточно обстоятельно, на материале источников изучались важнейшие содержатель-

ные стороны обычного права, а именно: субъективизм и трудовое начало, отличающие

его от объективного – римского права.

Субъективизм формировал такие подходы, которые позволяли на их основе создать

национальное, типически отличное от римского, право.

Важнейшей убежденностью крестьянства было признание права труда – именно

труд формировал право собственности и поэтому активный протест крестьянства

опирался на их убежденность в правоте действий.

Таким образом, работы А. Я. Ефименко об обычном праве заложили основы пра-

вильного понимания и оценки активных действий сельских тружеников, что до сих пор в

научной литературе оценивается недостаточно точно. Употребление термина «по-

гром» применительно к крестьянским действиям необходимо дополнять анализом со-

держания правовых воззрений крестьянства на справедливое разрешение проблемы взаи-

моотношений с поместным дворянством. Сразу после публикации работ А. Я. Ефименко

критические оценки были высказаны некоторыми юристами, не согласными с выводами

исследователя.

Наша работа обращает внимание на правомерность утверждений А. Я. Ефименко,

подтверждаемых и современными исследователями, и данными источников.

Ключевые слова: А. Я. Ефименко, крестьянство России второй половины XIX века,

обычное право, волостной суд, трудовое начало, субъективизм права.

Тhe Protest of the peasantry in the early twentieth century, both active and passive, has

always relied on his confidence in the injustice of existing relations and on the conviction of the

right to change them. The peasantry relied on the concept of the proper and equitable, secured

in the peasant sense of justice, relying on the ―norm‖ of customary international law. His study

began in connection with the krestanski reform of 1861 and one of the first careful researchers

became A. Y. Efimenko (1848-1918).

The article deals with her work of the 70s, which for the first time clearly and thoroughly

enough, on the material of sources, studied the most important aspects of customary law-its sub-

jectivity and labor principle.

Subjectivity formed such approaches that allowed them to create a national, typically dif-

ferent from the Roman law.


61

The most important conviction of the peasantry was the recognition of the right to work –

it was labor that formed the right of ownership and, therefore, the active protest of the peasantry

was based on their conviction in the correctness of actions.

Thus, the work of A. Y. Efimenko on customary law laid the Foundation for the correct

understanding and evaluation of the active actions of rural workers, which is still not accurately

assessed in the scientific literature. Immediately after their publication, critical assessments

were made by some lawyers who disagreed with the researcher’s conclusions.

Our work draws attention to the legitimacy of the statements of A. Y. Efimenko, confirmed

by modern researchers and data sources.

Key words: A. Y. Efimenko, peasantry of Russia of the second half of the XIX century,

customary law, volost court, labor law, subjectivity.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-60-67

ервая женщина – доктор истории honoris causa Александра Яковлевна Ефи-

менко оставила заметный след в исторической науке, изучая историю вели-

корусского крестьянства и историю Украины. В работах, ей посвященных,

традиционно упоминаются два направления ее исследований: изучение крестьянской об-

щины на Севере России и истории Украины [15; 19]. Нередко упоминаются, но никак

подробно не рассматриваются еѐ исследования русского крестьянства и его обычного пра-

ва [10].

Между тем именно А. Я. Ефименко, ее работы – среди тех первых, кто ответил на

призыв И. С. Аксакова 1861 г. В газете «День» лидер пореформенного славянофильства

опубликовал статью, прямо обращавшую внимание ученых на то, что право обычное, ко-

торым живут миллионы крестьян, как и многие другие явления народной жизни, «не были

до сих пор предметом ни изучения, ни наблюдения, ни анализа, ни оценки… Почти все

наши крестьяне живут под законом общинного быта, создавшим совершенно особенные

поземельные и имущественные отношения. Опека над малолетними, наследство, дележ

имущества, суд и применение наказаний – все это в нашем простонародном быту совер-

шается на основании коренных древних обычаев, вполне ведомых народу и вполне неве-

домых нашему образованному обществу» [1, с. 533-534].

В современной исторической литературе правовому быту русского крестьянства

второй половины XIX – начала ХХ вв. уделяется самое пристальное внимание. Это связа-

но в первую очередь с выяснением народной правовой культуры, уровнем и содержанием

народного правосознания, поскольку отмеченное оказало решающее влияние на события

начала ХХ в. и позицию в них многомиллионного крестьянства [3, 4, 5, 20, 26]. Поэтому

необходимо выяснять оценки отмеченных явлений в трудах исследователей, начинавших

изучение своеобразия русского народного права.

Среди тех, кто на конкретном материале изучал во второй половине XIX – начале

ХХ вв. правовой быт крестьянства и его историю, назовем имена А. Ф. Кистяковского,

П.П. Чубинского, К. Р. Качоровского, М. С. Зарудного, И. Г. Оршанского, С. В. Пахмана,

П. С. Ефименко и др.

Среди этих исследователей не теряется и имя Александры Яковлевны Ефименко

(Ставровская, 18. 05. 1848 – 18.12. 1918) [8, с. 146-155]. Она родилась в Архангельской гу-

бернии в семье мелкого чиновника, окончила Архангельское женское училище 1 разряда

(приравненное к женской гимназии) и с 1864 г. работала учительницей в Холмогорах.

Много занималась самообразованием, большую помощь ей оказывал ссыльный П. С.

Ефименко, женой которого она стала в 1870 г. В 1872-1873 гг. П. С. Ефименко получил

разрешение закончить срок ссылки в Воронеже, где семья прожила почти год, затем жили

в Самаре и Чернигове, а с 1879 г. – в Харькове. С 1907 г. семья переехала в Петербург, где

в 1908 г. скончался Петр Саввич. Революционные события 1917 г. заставили Александру

П


62

Яковлевну с дочерью вернуться на Украину, в Харьковскую губернию. Там, на хуторе

Любочка, она вместе с дочерью 18 декабря 1918 г. была убита бандитами.

Одним из самых ярких событий ее жизни было широко отмеченное общественно-

стью в 1910 г. 40-летие творческой деятельности. Тогда Совет Харьковского университета

по предложению академика Д. И. Багалея избрал ее доктором истории honoris causa. При

праздновании юбилея на Высших женских курсах в Санкт-Петербурге, где преподавала

Александра Яковлевна, выступил С. Ф. Платонов. Приведу полностью его речь – это не-

обходимо, чтобы принять во внимание возможные вопросы об отсутствии у Александры

Яковлевны «официального» высшего образования.

Сергей Федорович Платонов сказал: «В рядах замечательных русских женщин

прошлого столетия вы занимаете, конечно, одно из самых почетных мест, а среди ученых

русских женщин вам, разумеется, принадлежит первенство. Природа одарила вас с изуми-

тельною щедростью: она дала вам исключительную логическую способность и склон-

ность к юридическому мышлению, дар художественного представления и превосходный

стиль. Она дала вам необыкновенное трудолюбие и столь же необыкновенную сдержан-

ность, и скромность. Богатые силы вашей природы недолго таились в юном прозябании.

Вы очень рано вышли на поле научной работы и общественного служения. В настоящую

минуту, после 40-летней ученой работы, ваше имя стало известным всей интеллигентной

России, а ваши печатные труды служат коренным пособием для русских историков. Тру-

довая жизнь дала вам ученую славу. Но и теперь, в пору богатой жатвы, вы та же, какою

были в пору первых ваших ученых посевов. Ваши духовные силы так же велики, как и

ваша выдержанная скромность».

Он закончил свою речь пожеланием Александре Яковлевне – «еще много лет рабо-

тать с профессорами и учить молодежь не только науке, но и труду, и жизни, в строгом

соответствии с величием долга и точного знания» [28, с. 1208].

Выделяются первые научные работы А. Я. Ефименко посвященные коренному на-

селению Архангельской губернии1, положению крестьянской женщины

2, артелям, кресть-

янскому обычному праву, при том, что в каждой из работ присутствует правовая состав-

ляющая. Многие исследования современных ученых так или иначе касаются вопросов,

поставленных в свое время «самоучкой, жинкой, кацапкой». Но рассмотрение позиций в

изучении народного права А. Я. Ефименко практически отсутствует, хотя отмечается ее

приоритет в изучении обычного права русской деревни [3, 40-41]; ее утверждение своеоб-

разия народных правовых обычаев [20, с. 9].

Остановимся на работах А.Я. Ефименко, посвященным крестьянскому обычному

праву, в контексте исследований рубежа XIX–ХХ вв. Сборник ее статей «Исследования

народной жизни» включил работы, посвященные темам, к которым в конкретно-

историческом плане Александра Яковлевна позднее, с середины 70-х гг., практически не

обращалась.

Перечислим эти ее работы: 1. Народные юридические воззрения на брак; 2. Жен-

щина в крестьянской семье3; 3. Семейные разделы; 4. Трудовое начало в народном обыч-

ном праве; 5. Субъективизм в русском обычном праве; 6. Крестьянское землевладение на

Крайнем Севере. Не представлены в сборнике, но должны быть отмечены ее работы об

артелях среди крестьянства Архангельской губернии [11].

Вспомним и ее более позднюю публикацию в журнале «Русская мысль», в которой

она обратила внимание на то, что приведенные в источнике [2] сведения о деятельности

копных судов в северо-западной России, относящаяся к XVI – XVII вв., с «особенною си-

1 В связи с этим статья о ней присутствует в одной из современных энциклопедий Финляндии [30].

2 Изучение правового положения женщины-крестьянки нашло отражение в современном исследовании [4].

3 Опубликована под названием: Крестьянская женщина. Этнографический этюд // Дело. 1873. № 2,3.


63

лою» представлена в тех местностях, «которые густо и сплошь были населены русским

народом» [2, с. ХХ; 12, № 8, с. 9].

В современных условиях критики процессов глобализации [24] необходимо, ко-

нечно же, иметь в виду мнение А. Я. Ефименко, высказанное в середине 70-х гг. XIX в.:

«Изучение почвы, т.е. народа, может нам дать гораздо больше, чем мы привыкли ожидать:

во-первых, лишь путем такого изучения можно усвоить себе, что составляет наши на-

стоящие национальные особенности, а едва ли кто сомневается в безусловной важности

такого национального самопознания; во-вторых, оно может указать тот путь, которому

должно следовать, чтобы прийти к каким-нибудь веским и ценным результатам – в выше-

приведенном случае он дает прямые указания юристам и законодательству, что нужно де-

лать, чтобы создать вполне цельное и последовательное и в то же время национальное

право» [10, с. 180-181].

Она имела в виду то, что римское (объективное) право и русское народное обычное

(субъективное) представляют два отличающихся типа правовых воззрений и отличие по-

следнего должно быть учтено в российском законодательстве.

Остановимся только на двух моментах, отражающих понимание А.Я. Ефименко

своеобразия русского обычного права. Именно она четко сформулировала идею о право-

творящем значении трудового начала [3, с. 41] и привела значительное количество фактов,

доказывавших этот вывод. До этого о его значении коротко написал Н.В. Калачов в из-

вестной статье 1859 г. [14]1. Обращал внимание на значение трудового начала и В.В. Бер-

ви-Флеровский. Он писал об «учении о собственности, порождаемой трудом», выработан-

ном «лишь сознанием безграмотного народа» и не имевшем «никакой юридической тео-

рии», но которое «должно установить порядок несравненно высшего свойства» [6, с. 190].

Достаточно широко трудовое начало проявлялось в решениях главного источника

по истории обычного права и народной юстиции – решениях волостных судов, изученных

нами на материалах Центрального Черноземья [13, с. 8-10].

Эту идею, доказательно представленную в статье А. Я. Ефименко, подвергли кри-

тике ее современники-юристы, сторонники формально-логического подхода к праву –

М.И. Кулишер, С. В. Пахман, А. Х. Гольмстен. Распространенность негативного отноше-

ния к упомянутой теории наглядно демонстрирует то внимание, которое было уделено ей

в публицистическом анализе Н. К. Михайловского. Выводы основаны на отклонении при-

оритета труда не только на примере решений волостных судов, но и на анализе морально-

го значения подхода с точки зрения затраченных трудовых усилий в тех сферах, в которых

указанное начало не может иметь значения, а должны преобладать совершенно иные цен-

ности [21, стб. 695-701].

Ответ на критику был дан А. Я. Ефименко в предисловии к переизданию ее работ,

посвященных обычному праву [10, с. I-XIV.]. Отметив некоторые утверждения критиков,

с которыми она не была согласна, А. Я. Ефименко привела аргумент, который тогда имел

важное значение: появилась книга немца Шелльвина, «настоящий немецкий добросовест-

ный труд» («Труд и его право»). Он утверждал, что «наше современное право объявляет

труд за неправоспособный; что это огромный пробел и общественное зло, которое должно

быть устранено законодательным признанием самостоятельного юридического значения

труда, как правопроизводящего факта» [10, с. Х]. Добавим лишь, что не только в труде

ученого немца отмечена указанная идея. Значение труда в качестве обоснования права

собственности отметил еще в конце XVII в. Д. Локк [18, с. 277-278].

Отвечая на возражения С. В. Пахмана, А. Я Ефименко подчеркнула, что в своей

книге автор просмотрел в обычном праве то, что составляет его душу – трудовой дух; что

к обычному праву нельзя подходить «с научными юридическими нормами, извлеченных

из права культурного», поскольку «народное обычное право и право культурное пред-

1 На это обратил внимание Е. И. Якушкин [29, с. XII.].


64

ставляют собою два строя юридических воззрений, типически отличных один от другого,

и потому всякая попытка систематизировать народное право по нормам юридической тео-

рии есть самое неблагодарное дело» [10, с. 168,171].

Позднее, в работах начала ХХ в., подробно обосновывал идею трудового начала в

крестьянском обычном праве К. Р. Качоровский. Он показал наличие двух составляющих

в трудовом начале: индивидуалистическое «право труда» и общинно-

коллективистическое «право на труд» [17]1.

В современной литературе отмечается факт наличия трудового начала в работах Т.

Шанина, М. М. Громыко, Т. А. Тарабановой, Т. В. Шатковской, В. Б. Безгина и других ис-

следователей.

Заметим еще одно немаловажное обстоятельство. В своей статье А.Я. Ефименко

утверждает «полное торжество в крестьянском наследственном праве трудового начала

над кровным» [10, с. 156]. Уже вскоре в законодательстве, провозгласившем аграрную ре-

форму (столыпинскую), в разъяснениях и циркулярах МВД, Второго Департамента Пра-

вительствующего Сената неоднократно отмечалась необходимость признавать завеща-

тельные распоряжения крестьян-укрепленцев в том только случае, если они «не противо-

речат местным обычаям» [7, с. 54]. Этим самым принимались во внимание те составляю-

щие общинного духа, которые присутствовали в обычном праве и в первую очередь при-

знание права труда, которое сохранялось в крестьянском правосознании.

Еще в одной работа Александры Яковлевны, представленной в сборнике, отмечена

важнейшую сторону народного обычного права – его последовательный субъективизм,

так отличающий его от классического римского права. Обычное право предусматривало

не твердо установленные нормы, а своеобразные подходы к рассмотрению дел. Трудовое

начало являлось основой субъективизма крестьянского права, то есть, по мнению А. Я.

Ефименко, вынесения суждения, во-первых, «глядя по человеку» («персонифицированное

право»), и, во-вторых, исходя из того, «чтобы никому не было обидно», в том числе ис-

пользуя распространенный способ – «грех пополам». Крестьянские судьи учитывали лич-

ные качества человека и, отказываясь от формально-логического подхода, делили при со-

мнительности доказательств, прошедшем сроке давности, неумышленном или неосторож-

ном причинении ущерба и т.д. долг, ущерб или убытки поровну между истцом и ответчи-

ком.

При разрешении гражданских дел судьи останавливались на том или ином приго-

воре исходя в первую очередь из обстоятельств дела, но при необходимости принимали во

внимание и личные качества представителя той или иной стороны. Действительно, прав

Н. Н. Покровский, утверждавший, что «община дает … пример действенного функциони-

рования общественного мнения, основанного в первую очередь на трудовой репутации

человека …» [25, с. 248]. Заметим, что А. Я. Ефименко показала наличие подхода «глядя

по человеку» и в решениях копных судов, относящихся к XVI–XVII вв. (12, № 8, с.18; №

9, с. 24, 25)

Особенно последовательно субъективизм в принятии решения проявлялся при рас-

смотрении проступков. Учет понимания членами судейской коллегии личных качеств ка-

ждой из сторон – важная часть крестьянского представления о справедливости. Так, истец,

пасынок, возражает против выделения доли вдове после смерти отца и мужа; суд мотиви-

рует решение и принимает во внимание, что вдова «прежде вела себя распутно, равно и в

настоящее время … неоднократно в семействе учиняла и учиняет буйственные дерзкие

поступки…», то не отделять «никакой части … Афимье Марковой как вдове недобропо-

рядочного поведения …» [8, № 2].

Отмеченный принцип обычного права – в основе своеобразного типа судебно-

правовой системы. Только его применение означало для крестьянина справедливое (с его

1 См. мнение современного исследователя [16, с. 126].


65

точки зрения, «по закону») разрешение дела. Именно этим объясняется очень незначи-

тельное количество решений крестьянского суда, итоги которых пытались пересмотреть

истцы, ответчики или обвиняемые. Крестьянский обычай выражался в возможности к ка-

ждому отдельному случаю применять не строгие и постоянные требования права, а видо-

изменяемые требования жизни. В этом – показатель возможностей динамичного развития

крестьянского обычного права.

Именно на это обратила внимание А. Я. Ефименко; но очевидно, как такое утвер-

ждение должны были принять «настоящие» юристы, для которых справедливость заклю-

чалась в законе и его однообразном применении.

Но как бы отвечая на поставленные в связи с изучением взглядов А. Я. Ефименко

проблемы, наши современники, правоведы, совершенно справедливо, на наш взгляд, фор-

мулируют следующую идею: «При всей неизбежности и оправданности формально-

логического обсуждения права вообще и текущего законодательства в частности, господ-

ствующий во многих государствах юридический позитивизм как типичное воплощение

такого рода обсуждения, так или иначе сводит все возможное содержания права к закону

и, таким образом, фактически используемое и недоиспользованное богатство правового

воображения и соответствующего ему практического регулирования делает обедненным,

упрощенным или заинтересованно урезанным и потому неадекватным, а в определенной

степени и несправедливым» [27, с. 232-233].

Таким образом, в современных условиях не только изучение, но и освоение взгля-

дов А. Я. Ефименко, а также подходов народного обычного права необходимо, особенно

принимая во внимание сохранение его принципов и сейчас в жизни некоторых народов

России [22, 23].


1. Аксаков И. С. О праве обычном, игнорируемом нашими юристами // Соч. Т. 4.

М.: Б.и., 1886. 770 с.

2. Акты, издаваемые Виленскою Археографическою Комиссиею. Т. XVIII. Акты о

копных судах. Вильна: Б.и., 1891. 634 с.

3. Безгин В. Б. Мужицкая правда. Обычное право и суд русских крестьян. М.:

Common place, 2017. 334 с.

4. Безгин В. Б. Повседневный быт русской крестьянки периода поздней империи.

М.: Ломоносовъ, 2017. 248 с.

5. Безгин В. Б. Сельское правосудие и правовые обычаи русских крестьян второй

половины XIX – начала ХХ века. Тамбов: Изд-во ИП Чеснокова А. В., 2014. 288 с.

6. Берви-Флеровский Н. Н. Положение рабочего класса в России. М.: Соцэкгиз,

1938. XXIV. 462 с.

7. Волков Н. Т. Законы 9 ноября 1906 – 14 июня 1910 г. 2-е изд. М.: Изд. Юридиче-

ского книжного магазина И. К. Голубева под фирмою «ПРАВОВЕДЕНИЕ», 1910. 180 с.

8. Государственный архив Липецкой области (ГАЛО). Ф. 245. Оп. 1. Д. 65. 12.06.

1866.

9. Дойков Ю. В. «Одна из самых выдающихся русских женщин». Александра Яков-

левна Ефименко // Самые знаменитые историки России. М.: Вече, 2004. 384 с.

10. Ефименко А. Я. Исследования народной жизни. Обычное право. 2-е изд. М.:

Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011. (1-е изд. –1884). 400 с.

11. Ефименко А. Артели в Архангельской губернии // Сборник материалов об арте-

лях в России. Вып. 1. СПб., 1873. С. 1-75; вып. 2. СПб., 1874. С. 1-174.

12. Ефименко А. Народный суд в Западной Руси // Русская мысль. 1893. № 8. С. 1-

20 (второй отдел); № 9. С. 21-40 (второй отдел).


66

13. Земцов Л. И. Трудовое начало в крестьянской юстиции России 60-70-х гг. XIX

века // Сельская Россия: прошлое и настоящее. Вып.3. Доклады и сообщения IX

российской научно-практической конференции. (Москва, декабрь, 2004). М.:

Энциклопедия российских деревень, 2004. 496 с. С. 8-10.

14. Калачов Н. В. Юридические обычаи крестьян в некоторых местностях // Архив

исторических и практических сведений, относящихся к России. Вып. 2. СПб., 1859. 2-я па-

гинация. С. 15-28.

15. Капелер А. Самоучка, жiнка, кацапка: Олександра Ефименко та Киiвська

iсторична школа // Украiна Модерна. 2010. № 17 (6). С. 45-76.

16. Кара-Мурза С. Г. 5 ошибок Столыпина. «Грабли» русских реформ. М.: Алго-

ритм, 2016. 224 с.

17. Качоровский К. Р. Народное право. М.: Книгоизд-во «Молодая Россия», 1906.

254 с.

18. Локк Д. Два трактата о правлении // Соч. в 3 т. Т. 3. М.: Мысль, 1988. С. 137-

405.

19. Марков П. Г. А. Я. Ефименко – историк Украины. Киев: Изд-во Киевского ун-

та, 1966. 123 с.

20. Менщиков И. С., Федоров С. Г. Волостные суды и крестьянское правосудие в

Южном Зауралье. Курган: Изд-во Курганского гос. ун-та, 2017. 152 с.

21. Михайловский Н. К. Литературные заметки 1879 года // Соч. СПб.: Издание

редакции журнала «Русское богатство», 1897. Т. 4. 1021 стб.

22. Обычай и закон. Исследования по юридической антропологии. М.: Стратегия,

2002. 400 с.

23. Олень всегда прав. Исследования по юридической антропологии. Сб. статей.

М.: Стратегия, 2003. 320 c.

24. Панарин А. С. Реванш истории: российская стратегическая инициатива в XXI

веке. М.: Русскiй мiръ, 2005. 432 с.

25. Покровский Н. Н. Труд и обычай // Новый мир. 1987. № 12. С. 245-248.

26. Сорокин В. В. Право и православие. Барнаул: Изд-во Алтайского ун-та, 2007.

547 с.

27. Философия права в России: из опыта ХХ века. М.: Норма: ИНФРА-М, 2016. 240

с.

28. Юбилей Ефименко // Исторический вестник. 1910. Т. 122. № 12. С. 1207-1208.

29. Якушкин Е. И. Обычное право. Вып. 2. Ярославль, б/изд., 1896. 545 с.

30. Rantala, Leif. Efimenko, Alexandra Yakolevna (англ.) // Saamelaiskulttuurin ensyk-

lopedia. Helsingin yliopisto (2003).

Referencess

1. Aksakov I. S. O prave obychnom, ignoriruemom nashimi yuristami // Soch. T. 4. M.:

B.i., 1886. 770 s.

2. Akty, izdavaemye Vilenskoyu Arheograficheskoyu Komissieyu. T. XVIII. Akty o kopnyh

sudah. Vil’na: B.i., 1891. – 634 s.

3. Bezgin V. B. Muzhickaya 66roble. Obychnoe pravo I sud russkih krest’yan. M.: Com-

mon place, 2017. 334 s.

4. Bezgin V. B. Povsednevnyj byt russkoj krest’yanki perioda pozdnej imperii. M.: Lomo-

nosov‖, 2017. 248 s.

5. Bezgin V. B. Sel’skoe pravosudie I pravovye obychai russkih krest’yan vtoroj poloviny

XIX – nachala HKH veka. Tambov: Izd-vo IP Chesnokova A.V., 2014. 288 s.

6. Bervi-Flerovskij N. N. Polozhenie rabochego klassa v Rossii. M.: Socehkgiz, 1938.

XXIV + 462 s.

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%B0%D0%BB%D0%B0,_%D0%9B%D0%B5%D0%B9%D1%84

http://www-db.helsinki.fi/cgi-bin/thw?$%7bBASE%7d=saami&$%7bOOHTML%7d=docu&$%7bTRIPSHOW%7d=format=arten&R=2162

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D1%81%D0%B8%D0%BD%D0%BA%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%83%D0%BD%D0%B8%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%81%D0%B8%D1%82%D0%B5%D1%82


67

7. Volkov N. T. Zakony 9 noyabrya 1906 – 14 iyunya 1910 g. 2-e izd. M.: Izd. Yuridi-

cheskogo knizhnogo 67roblem67 I.K. Golubeva pod firmoyu «PRAVOVEDENIE», 1910. 180 s.

8. Gosudarstvennyj arhiv Lipeckoj oblasti. F. 245. Op. 1. D. 65. 12.06. 1866.

9. Dojkov YU. V. «Odna iz samyh vydayushchihsya russkih zhenshchin». Aleksandra Ya-

kovlevna Efimenko // Samye znamenitye istoriki Rossii. M.: Veche, 2004. 384 s.

10. Efimenko A. YA. Issledovaniya narodnoj zhizni. Obychnoe pravo. 2-e izd. M.: Knizh-

nyj dom «LIBROKOM», 2011. (1-e izd. –1884). 400 s.

11. Efimenko A. Arteli v Arhangel’skoj gubernii // Sbornik materialov ob artelyah v Ros-

sii. Vyp. 1. SPb., 1873. S. 1-75; vyp. 2. SPb., 1874. S. 1-174.

12. Efimenko A. Narodnyj sud v Zapadnoj Rusi // Russkaya mysl’. 1893. № 8. S. 1-20

(vtoroj otdel); № 9. S. 21-40 (vtoroj otdel).

13. Zemcov L. I. Trudovoe nachalo v krest’yanskoj yusticii Rossii 60-70-h gg. XIX veka //

Sel’skaya Rossiya: proshloe I nastoyashchee. Vyp.3. Doklady I soobshcheniya IX rossijskoj

nauchno-prakticheskoj konferencii. (Moskva, dekabr’, 2004). – M.: Ehnciklopediya rossijskih

dereven’, 2004. 496 s. S. 8-10.

14. Kalachov N. V. Yuridicheskie obychai krest’yan v nekotoryh mestnostyah // Arhiv is-

toricheskih I prakticheskih svedenij, otnosyashchihsya k Rossii. Vyp. 2. SPb., 1859. 2-ya pagina-

ciya. S. 15-28.

15. Kapeler A. Samouchka, zhinka, kacapka: Oleksandra Efimenko ta Kiivs’ka istorichna

shkola // Ukraina Moderna. 2010. № 17 (6). S. 45-76.

16. Kara-Murza S. G. 5 oshibok Stolypina. «Grabli» russkih reform. M.: Algoritm, 2016.

224 s.

17. Kachorovskij K. R. Narodnoe pravo. M.: Knigoizd-vo «Molodaya Rossiya», 1906.

254 s.

18. Lokk D. Dva traktata o pravlenii // Soch. V 3 t. T. 3. M.: Mysl’, 1988. S. 137-405.

19. Markov P. G. A. YA. Efimenko – istorik Ukrainy. – Kievskij gosudarstvennyj universi-

tet, 1966. 123 s.

20. Menshchikov I. S., Fedorov S. G. Volostnye sudy I krest’yanskoe pravosudie v Yuzh-

nom Zaural’e. Kurgan: Izd-vo Kurganskogo gos. Un-ta, 2017. 152 s.

21. Mihajlovskij N. K. Literaturnye zametki 1879 goda // Soch. SPb.: Izdanie redakcii

zhurnala «Russkoe bogatstvo», 1897. T. 4. 1021 stb.

22. Obychaj I zakon. Issledovaniya po yuridicheskoj antropologii. M.: Strategiya, 2002.

400 s.

23. Olen’ vsegda prav. Issledovaniya po yuridicheskoj antropologii. Sb. Statej. M.: Stra-

tegiya, 2003. 320 c.

24. Panarin A. S. Revansh istorii: rossijskaya strategicheskaya iniciativa v XXI veke. M.:

Russkij mir‖, 2005. 432 s.

25. Pokrovskij N. N. Trud I obychaj // Novyj mir. 1987. № 12. S. 245-248.

26. Sorokin V. V. Pravo I pravoslavie. Barnaul: Izd-vo Altajskogo un-ta, 2007. 547 s.

27. Filosofiya prava v Rossii: iz opyta HKH veka. M.: Norma: INFRA-M, 2016. 240 s.

28. Yubilej Efimenko // Istoricheskij vestnik. 1910. T. 122. № 12. S. 1207-1208.

29. Yakushkin E. I. Obychnoe pravo. Vyp. 2. Yaroslavl’, b/izd., 1896. 545 s.

30. Rantala, Leif. Efimenko, Alexandra Yakolevna (angl.) // Saamelaiskulttuurin ensyklo-

pedia. Helsingin yliopisto (2003).


68

Иванов М. А.

(Нижний Новгород)

УДК 908.07(092)

ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ НИЖЕГОРОДСКОГО

ГИЛЬДЕЙСКОГО КУПЕЧЕСТВА В 1824-1863 ГОДЫ

В связи с развитием капиталистических отношений в сельском хозяйстве и про-

мышленности ко второй четверти XIX века существенно возросли объемы не только

внешней, но и внутренней торговли. Во внутренней торговле основной товарооборот

приходился на ярмарки. Их численность к середине XIX в. возросла с 3 до 3,4 тысяч, а

общий годовой оборот достиг 230 млн руб. Главным центром торговли промышленными

изделиями являлась Макарьевская ярмарка, перенесенная в 1817 г. в Нижний Новгород

(Нижегородская ярмарка), годовой оборот которой к 1850-м гг. составил 45-50 млн руб.

Помимо этого, существенно увеличилось значение и городской торговли. По данным на

1840 г. товарооборот только одной Москвы, возрос более чем на 50 млн руб. Однако,

развитие внутренней торговли все же отставало от роста товарного производства.

Но несмотря на это, первостепенное значение для экономики страны имел внутренний

рынок, емкость которого, уже к первой четверти XIX в. определялась почти в 1 млрд

руб. Промышленность также получила активное развитие. Помимо традиционного для

Нижегородской губернии канатопрядения и кожевенного производства, активными

темпами развивалась металлургия и химическая промышленность. Цель данной работы

– рассмотреть основные сферы торговой и промышленной деятельности нижегород-

ского купечества в 1824-1863 гг. В работе приведен широкий пласт различных стати-

стических данных, опубликованных архивных источников, на основании которых нам в

значительной мере удалось проследить данный процесс.

Ключевые слова: купечество, сословие, гильдия, ярмарка, торговля

In connection with the development of capitalist relations in agriculture and industry, by

the second quarter of the nineteenth century, volumes of not only external but also domestic

trade increased substantially. In domestic trade, the main turnover fell to the fairs. Their num-

ber by the middle of the XIX century increased from 3 to 3.4 thousand, and the total annual

turnover reached 230 million rubles. The main center for trade in manufactured goods was the

Makarievskaya Fair, transferred in 1817 to Nizhny Novgorod (Nizhny Novgorod Fair), whose

annual turnover by the year 1850 amounted to 45-50 million rubles. In addition, the importance

of urban trade has also increased significantly. According to data for 1840, the turnover of only

one Moscow increased by more than 50 million rubles. However, the development of domestic

trade still lagged behind the growth of commodity production. But despite this, the domestic

market was of paramount importance for the country’s economy. The capacity of which, by the

first quarter of the 19th

century, was almost 1 billion rubles. Industry has also been actively de-

veloped. In addition to the traditional rope-spinning and leather production for the Nizhny

Novgorod province, metallurgy and the chemical industry developed at an active rate.

The purpose of this work is to examine the main areas of commercial and industrial ac-

tivity of the merchants of Nizhny Novgorod in 1824-1863. A wide range of various statistical

data is given in the work. Published archive sources. On the basis of which, to us to a large ex-

tent, we managed to trace this process.

Key words: merchant Class, Guild, fair, trade

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-68-76


69

азвитию как внутренней, так и внешней торговли способствовала планомер-

ная политика государства, направленная на поддержку отечественного

предпринимателя. Данные изменения отразились и на Нижегородской гу-

бернии. Если в 1832 г. в губернии было 8 ярмарок с товарооборотом 139 407 руб., то к

1849 г. их численность возросла до 90 с товарооборотом 557 590 руб. Вместе с тем по

объемам станционной торговли Нижегородская губерния несколько уступала другим ре-

гионам. Согласно данным на 1840 г., в нижегородском регионе было 10 пунктов с посто-

янной торговлей, включая 1059 торговых заведений. Для сравнения: в Казанской губер-

нии – 11 пунктов и 1856 торговых заведений, в Костромской – 15 пунктов с 1018 торго-

выми заведениями, в Ярославской – 11 с 899 торговыми заведениями [11, с. 198]. Это бы-

ло связано прежде всего с основной ориентацией экономики региона на крупные ярмар-

ки, в том числе и Нижегородскую.

В период 1824-1863 гг. нижегородское купечество начинает играть все более су-

щественную роль не только на региональном, но и на всероссийском рынке. С введением

нового торгового положения 1824 г. гильдейское купечество начало постепенно восста-

навливать всое положение, и процесс его упадка замедлился. Численность купцов к 1849

г. достигла 133 тыс., а число объявленных капиталов составило 40 747. Однако при срав-

нении данных о численности выданных свидетельств на право постоянной торговли

гильдейскому купечеству и крестьянству видно, что процесс падения относительной ро-

ли купечества продолжался. За 15 лет, с 1838 по 1852 г., количество купцов, занимавших-

ся стационарной торговлей, увеличилось с 35 440 до 46 788 – на 32 %, а крестьян – с 5252

до 7450, на 42 % [11, с. 199]. Налицо проявлялось постепенное вытеснение гильдейского

купечества торгующим крестьянством.

Однако, несмотря на это, в период 1824-1863 гг. произошло расширение сфер эко-

номической активности нижегородского купечества, а как следствие, и увеличение объе-

мов торговых оборотов. Большое значение имел перенос в 1819 г. под Нижний Новгород

Макарьевской ярмарки. В связи с этим основные капиталлообороты нижегородского ку-

печества были задействованы именно в сфере ярмарочной торговли. Согласно данным на

1822 г., 201 купец (9,5 %) на ярмарке представлял Поволжский округ. Для сравнения:

Московский – 1426 (66,5 %), Приуральский – 71 купец (1,5 %). Таким образом, Нижего-

родский регион занимал второе место в России после Московского по численности ярма-

рочного купечества. К 1824 г. численность ярмарочного купечества только от одной Ни-

жегородской губернии достигла 496 человек с товарооборотом 3,8 млн руб. [2, с. 58].

В целом активный рост ярмарочной торговли в первой половине XIX в. можно

проследить на примере следующий таблицы.

Динамика роста купеческих лавок (нижегородских) на Нижегородской яр-

марке (Большого гостиного двора) в первой половине XIX в. в соотношении с ме-

щанами, цеховыми, крестьянами и ямщиками

Год Купцы Мещане Цеховые Крестьяне Ямщики

1824 64 110 13 7 3

1832 167 171 27 6 -

1848 231 206 27 - -

Р


70

Таким образом на примере данной таблицы видно, что нижегородское купечество

к середине XIX в., стало занимать первое место среди ярмарочных лавковладельцев, су-

щественно превосходя цеховых, крестьян и ямщиков, и незначительно мещан. Однако

при этом основную конкуренцию купечеству в данной сфере составляли прежде всего

мещане, которые до 1848 г. являлись здесь абсолютными лидерами [12, л. 14-21].

Активный рост торговых капиталов в 20-30-е гг. XIX в. способствовал их актив-

ному вложению в различные сферы промышленного производства. Согласно данным на

1833 г., всего по губернии купцам принадлежало 17 кожевенных заводов (из них 4 – ни-

жегородским купцам Ивану и Петру Поповым, Петру Скоблину, Ивану Бобешину и Ива-

ну Феоктистову), 14 канатопрядильных предприятий (из них 8 – нижегородским купцам

С. Пятову, Ф. Переплетчикову, А. Щукину, П. Есыреву, П.Серебрянникову, М. Галкину,

А. Никифорову), 1 килейный завод, 1 солодовенный, 5 стальных (из них 3 – нижегород-

ским купцам М. Рукавишникову, А. Полюковой, Н. Акифъеву), 2 кирпичных завода (из

них 1 – нижегородскому купцу А. Пушникову), 1 мыловаренных, 1 сахарный, 6 салотоп-

ленных и 4 свечных. Прежде всего существенную конкуренцию купечеству в сфере про-

мышленного производства купечеству продолжало сохранять мещанство и крестьянство.

Всего на 1833 г. по губернии крестьянам принадлежало 65 кожевенных предприятий; для

сравнения: мещанам всего 11, а купцам – 17. В сфере канатопрядения мещане продолжа-

ли оставаться основными конкурентами, крупные фабрики в Нижнем Новгороде принад-

лежали Л. Латину и А. Арясову. В сфере металлургического производства основная мо-

нополия, как и ранее, принадлежала дворянству (7 крупных заводов по губернии) [13, л.

18-19].

В 40-е годы XIX в. в России начался промышленный переворот, внедрение в про-

изводство парового двигателя оказало первостепенное влияние на упадок одних, и на

развитие других сфер промышленности. В результате переворота в транспорте и роста

крупной металлургической промышленности происходит спад в развитии кузнечного де-

ла и канатопрядения. Кузнец-ремесленник, ранее самостоятельный мастер, находил себе

работу на стальном или механическом заводе. Происходил процесс поглощения мелкого

предприятия крупным, связанный с лишением мелкого производителя собственности на

средства и орудия производства [9, c. 73].

Упадок канатопрядильного производства и рост металлургической промышленно-

сти в Нижнем Новгороде можно проследить на примере следующей таблицы.

Численность металлургических и канатопрядильных заводов в Нижнем Нов-

городе в 1828-1865 гг.

Годы Металлургия, число за-

водов, место их нахож-

дения

Общая сумма

продукции

в рублях

Канатопрядиль-

ные заводы, ме-

сто их нахожде-

ния

Общая сумма

продукции в

рублях

1828 1 стальной завод в

Нижнем Новгороде

– 19 –

1845 2 стальных при с. Вы-

соком, 1 стальной в


158 615 руб. 9 канатных в

Нижнем Новго-

роде, 4 прядиль-

ных в Гордеевке

381 283 руб.




– 9 канатных в

Н. Новгороде,

4 прядильных в

Гордеевке

514 207 руб.


71








209 959 руб.








246 030 руб.

1853 1 стальной при с. Вы-


Нижнем Новгород в 7

верстах

158 355 руб. 2 снастнопря-

дильных в Ниж-

нем Новгороде, 4

прядильных в

Гордеевке

303 929 руб.



Нижнем Новгороде в 7

верстах





Гордеевке

242 477 руб.




верстах





Гордеевке

95 980 руб.




верстах, 2 механических

завода в Нижнем Новго-

роде





Молитовке

172 574 руб.




верстах, 2 механических

завода в Нижнем Новго-

роде





Молитовке

26 350 руб.

Таким образом, на примере представленной таблицы видно, что численность кана-

то-прядильных предприятий в период 1828-1865 гг. сократилась с 18 до 6, а общая сумма

их продукции уменьшилось с 381 283 руб. до 26 350 руб., при этом количество металлур-

гических предприятий увеличилось с 1 до 4, а их годовой товарооборот – с 158 615 руб. в

1845 г. до 393 800 руб. в 1865 г. [1, с. 227-228].

Изменение сфер промышленного производства к концу 40-х гг. XIX в. хорошо от-

ражает следующая таблица.


72

Ведомость о купеческих предприятиях Нижнего Новгорода 1846-1847 гг.

Тип предприятия Числен-

ность

Годовой

оборот

Владельцы

Канатопрядиль-

ные

8 351 306 руб. С. Пятов, А. Горбатов,

П. Комаров, К. Латин,

Д. Ковшенников, П. Есарев, В.

Ермолаев, Ф. Переплетчиков

Стальные 3 151 302 руб. М. Рукавишников

Ф.С. Пятов

Кирпичные 4 26 510 руб. В. Мичурин, А. Гушин, Г.

Пушников, Говшенников

Стеклянные 6 – М. Рукавишников, С. Пятов,

М. Котельников,

З. Шлоков, И. Завьялов

Солодовенные 1 12 811 руб. Г. Баршаков

Пивоваренные 3 66 603 руб. А. Барбатеноков, А. Вялов, Е.

Пальцева

Водочные 1 31 500 руб. А. Бумберг

Восковочных 1 19 385 руб. А. Вялов

Крашенных 1 1400 руб. –

Шляпноволочных 2 10 000 руб. Г. Пушников, М. Алонов

Как следует из представленных данных, основной купеческий капитал во второй

половине 40-х г. XIX в. был задействован в сфере канатопрядильного и металлургическо-

го производства. Однако, как уже было отмечено, уже с начала 50-х г. XIX в. канатопря-

дение резко пошло на спад. Стоит отметить полное отсутствие ткацких и кожевенных

предприятий, в этой отрасли основная монополия принадлежала торгующим крестьянам,

а производство все больше было сконцентрировано в уездных центрах. Непосредственно

в Н. Новгороде крупный кожевенный завод принадлежал мещанину Чернишникову. По-

мимо этого мещанам принадлежал один канатопрядильный, два кирпичных (завод Ко-

тейникова и Клищенкова) и один мыловаренный завод. Крупных крестьянских предпри-

ятий, располагающихся непосредственно в городе, не было [14, л. 15]. Таким образом

мещане продолжали оставаться основными конкурентами Нижегородскому купечеству в

различных сферах промышленного производства.

Изменения, происходившие в промышленности, коренным образом повлияли и на

развитие торговли.

Развитие и изменение сфер оптовой и розничной торговли в первой половине XIX

в. наиболее полно отражает «Ведомость о торгующих купцах Нижнего Новгорода за

1840-1843 годы».


73

Распределение нижегородских купцов 1-й и 2-й гильдии по сферам торговли

и промышленности в 1840-1843 гг.

Купец Собственность Вид торговли, сфера про-

изводства

Купец 1-й гильдии п.п.г.

В. И. Галкин

– Железом, хлебом и солью

Купец 2-й гильдии

П. М. Есырев

Прядильный завод Хлебом и снастным това-

ром


С. М. Есырев

Прядильный завод Хлебом и железом


С. М. Пятов

Прядильный завод, два

каменных дома с лавками

Хлебом, железом и снаст-

ным товаром


В. М. Арясов

Каменный дом Железом


А. С. Барбатенков

Пивоваренный завод, два

каменных дома с лавками

Продажа пива и меда


В. С. Вареников

Каменный дом Хлебом и лесным мате-

риалом


И. А. Вяхирев

Каменный дом с двумя

флигелями

Хлебом и лесным мате-

риалом


А. Ф. Головинский

- Железом


А. Заплатин

Каменный дом Торговля леса


Ф. И. Климов

Два каменных доходных

дома

Хлебом, подряды по уст-

ройству города


П. И. Косарев

Доходный дом Продажа хлеба на судах


П. К. Карамин

Два доходных дома, гос-

тиный двор и лавки

Сдача помещений в арен-

ду, гостиничный бизнес


И. К. Поросенков

- Хлебом, казенные постав-

ки хлеба и зерна


М. Г. Рукавишников

Стальной завод, камен-

ный дом с лавками

Продажа железа и стали


А. Д. Рычин

Деревянный дом Хлебом и железом


М. И. Редозубов

Каменный дом Железом


Е. Ф. Струбин

Каменный дом с флиге-

лями

Хлебом


И. В. Цыбиков

– Строительные подряды


М. А. Чурин

Каменный дом с лавками Железом


М. Ф. Щелков

Деревянный дом, 7 лавок

и гостиный двор

Бакалейным товаром


74

Анализируя данную ведомость, можно сделать вывод, что в период 30-40 гг. XIX

в. существенно снижаются объемы солеторговли (из 22 купцов 1-й и 2-й гильдии только

один вел торговлю солью) и канатопрядильного производства (полностью отсутствуют

канатопрядильные фабрики). Для сравнения: в 1798 г. Нижегородские купцы имели че-

тыре канатопрядильные фабрики, около 60 % купцов 1-й и 2-й гильдии вели торговлю

солью. Вместе с тем существенно увеличиваются объемы торговли железом и сталью. Из

22 купцов 8 (35 %) вели торговлю железом; для сравнения: в 1798 г. – только один купец.

Хлеботорговля, как и ранее, продолжала составлять основную часть купеческого товаро-

оборота (около 50 % от общей численности гильдейского купечества) [15, л. 5-8].

В 50-60-е г. XIX в. продолжился рост сфер экономической активности нижего-

родского купечества. Если в 1847 г. общий годовой товарооборот купеческих предпри-

ятий составлял 670 817 руб. в год, то к 1858 г. он увеличился до 713 430 руб., а числен-

ность фабрик возросла с 30 до 41. В частности, существенно возросли обороты водочного

завода купца А. Бумберга с 31 500 руб. в 1847 г. до 182 358 руб. в 1858 г. Стальные пред-

приятия М. Рукавишникова и Ф. Пятова увеличили оборот с 15 1302 руб. до 193 116 руб.

Солодовенные купца Баршакова – с 12 811 руб. до 34 100 руб. в год. Кирпичные заводы

купцов В. Мичурина, А. Гушина, Г. Пушникова, Говшенникова – с 26 510 руб. до 60 572

руб. При этом получили развитие и другие отрасли купеческой промышленности: инст-

рументальная (3 завода с 22 рабочими и оборотом 8500 руб.), чугунолитейная (1 завод с

11 рабочими и оборотом 3000 руб.), экипажная (6 фабрик с 86 рабочими и оборотом

23120 руб.), мыловаренная (1 завод с 3 рабочими и оборотом 5700 руб.) и др. [14, л. 18-

21].

В сфере торговли также наблюдался существенный рост, торговые капиталы ни-

жегородского купечества в период с 1847 по 1860 гг. увеличились почти на четверть. В

частности, это можно проследить на примере следующий таблицы.

Динамика роста купеческих капиталов в 50-60-е гг. XIX в.

Год 1-я гильдия 2-я гильдия 3-я гильдия Всего

1847 315 000 руб. 276 000 руб. 1 136 000 руб. 1 609 100 руб.

1854 - - - 1 656 000 руб.

1858 135 000 руб. 288 000 руб. 1 296 000 руб. 1 719 000 руб.

1860 135 000 руб. 324 000 руб. 1 608 000 руб. 2 064 000 руб.

Основные капиталы нижегородское купечество продолжает задействовать в сфере

крупной оптовой торговли железом и хлебом. В самом же городе к концу предреформе-

ного периода купеческая торговля носила преимущественно розничный характер.

Подводя итог развитию сфер экономической активности нижегородского купече-

ства, можно выделить следующие тенденции.

В период 1824-1863 гг. активными темпами развивалась как оптовая, так и роз-

ничная торговля. В большей степени рост наблюдался в сфере хлеботорговли и торговли

изделиями металлургического производства, сталью и железом. При этом объемы тор-

говли солью и канатами существенно снизились. Помимо этого, все большее значение

стали приобретать ярмарки как центры концентрации экономической жизни страны. Су-

щественно расширились и экономические связи нижегородских купцов не только на ре-

гиональном, но и на всероссийском рынке. В частности, основной товарооборот стал все

более ориентироваться на Москву и Санкт-Петербург.


75

Развитие промышленности происходило под воздействием промышленного пере-

ворота (40-е г. XIX в.). Это означало упадок одних и рост других сфер производства. В

частности, в период 1824-1663 года на 60 % увеличились объемы производства стальных

и механических предприятий и на 55 % снизились объемы производства канатопрядиль-

ных фабрик.


1. Архангельский С. И. Очерки по истории промышленного пролетариата Нижнего

Новгорода и Нижегородской области XVII-XIX вв. Горький: Горьк. обл. гос. изд-во,

1950. 320 с.

2. Богородицкая Н. А. Нижегородская ярмарка. Нижний Новгород, 1991. 127 с.

3. Богородицкая Н. А. Нижегородская ярмарка в воспоминаниях современников.

Нижний Новгород.: Изд-во ННГУ им. Н. И. Лобачевского, 2000. 132 с.

4. Богородицкая Н. А. Странички истории Нижегородской ярмарки // Вопросы ис-

тории. 1979. № 10. С. 179-183.

5. Богородицкая Н. А. Нижегородская ярмарка в системе международных торго-

вых связей России // Вопросы истории. 2012. № 4. С. 155-190.

6. Безобразов В. П. Очерки Нижегородской ярмарки. Москва, 1865. 127 с.

7. Гациский А. С. Материалы для изучения хлебной торговли Нижегородской гу-

бернии. Нижний Новгород: Тип. Нижегор. губ. правл., 1867. 230 с.

8. История российского предпринимательства. Т. 1. / Под ред. Г. А. Куманева. М.:

Изд-во РАН, 2005. 374 с.

9. История российского предпринимательства Т. 2. / Под ред. Г. А. Куманева. –

М.: Изд-во РАН, 2005. 382 с.

10. Кольцова В. В. История экономики России. М.: Вече, 2001. 430 с.

11. Миронов Б. Н. Русский город в 1740-1860-е годы: демографическое, социаль-

ное и экономическое развитие. Л.: Наука: Ленингр. отд-е, 1990. 271 с.

12. ЦАНО. Ф. 489.оп.286. Дело 475 Окладная книга ярмарочных лавковладельцев

за 1848-1849 год.

13. ЦАНО Ф. 1398.оп.315. Дело 9 Опись купеческих предприятий по Нижегород-

ской губернии и г. Нижнему Новгороду за 1833 год.

14. ЦАНО Ф. 27. Оп. 638. Дело 1358 Ведомость о купеческих предприятиях Н.

Новгорода 1846-1847 годов.

15. ЦАНО Ф. 27. Оп. 638. Дело 1429 Ведомость о торгующих купцах г. Нижнего

Новгорода 1840-1843 годы.

References

1. Arhangel'skij S. I. Ocherki po istorii promyshlennogo proletariata Nizhnego Novgoro-

da i Nizhegorodskoj oblasti XVII-XIX vv. [Tekst] / S. I. Arhangel'skij, chl.-kor. AN SSSR.

[Gor'kij] : Gor'k. Obl. gos. Izd-vo, 1950. 320 s.

2. Bogorodickaya N. A. Nizhegorodskaya yarmarka / N.A. Bogorodickaya. Nizhnij Nov-

gorod, 1991. 127 s.

3. 3.Bogorodickaya N. A. Nizhegorodskaya yarmarka v vospominaniyah sovremennikov /

N.A. Bogorodickaya. N. Novgorod.: Izd-vo «NNGU im. N.I. Lobachevskogo», 2000. 132 s.

4. Bogorodickaya, N. A. Stranichki istorii Nizhegorodskoj yarmarki // Voprosy isto-rii.

1979. №10. S. 179-183.

5. Bogorodickaya N. A. Nizhegorodskaya yarmarka v sisteme mezhdunarodnyh torgovyh

svyazej Rossii // Voprosy istorii. 2012. № 4. S. 155-190.


76

6. Bezobrazov V. P. Ocherki Nizhegorodskoj yarmarki / V.P. Bezobrazov. N. Novgorod,

1865. 127 s.

7. Gaciskij, A. S. Materialy dlya izucheniya hlebnoj torgovli Nizhegorodskoj gubernii /

A.S. Gaciskij. N.Novgorod, 1867. 230 s.

8. Istoriya rossijskogo predprinimatel'stva / pod red. G.A. Kumaneva. M.: Izd-vo «RAN»,

2005. T.1. 374 s.

9. Istoriya rossijskogo predprinimatel'stva / pod red. G.A. Kumaneva. – M.: Izd-vo

«RAN», 2005. T.2. 382 s.

10. Kol'cova, V. V. Istoriya ehkonomiki Rossii / V.V. Kol'cova. M.: Izd-vo «VECHE»,

2001. 430 s.

11. Mironov B. N. Russkij gorod v 1740-1860-e gody: demograficheskoe, social'noe i

ehko-nomicheskoe razvitie / B. N. Mironov; AN SSSR, In-t istorii SSSR, Leningr. Otd-nie. L. :

Nauka : Leningr. Otd-nie, 1990. 271 s.

12. CANO. F. 489.op.286. Delo 475 Okladnaya kniga yarmorochnyh lavkovladel'cev za

1848-1849 god.

13. CANO F. 1398.op.315. Delo 9 Opis' kupecheskih predpriyatij po Nizhegorodskoj gu-

bernii i g. Nizhnemu Novgorodu za 1833 god.

14. CANO F. 27. Op. 638. Delo 1358 Vedomost' o kupecheskih predpriyatiyah N. Nov-

goro-da 1846-1847 godov.

15. CANO F. 27. Op. 638. Delo 1429 Vedomost' o torguyushchih kupcah g. Nizhnego

Novgo-roda 1840-1843 gody.


77

Иконников С. А.

(Воронеж)

УДК 271.2(470.324)

ЦЕРКОВНО-ПРИХОДСКИЕ ПОПЕЧИТЕЛЬСТВА И ИХ РОЛЬ

В МАТЕРИАЛЬНОМ ОБЕСПЕЧЕНИИ ПРИХОДСКОГО ДУХОВЕНСТВА

ЦЕНТРАЛЬНОГО ЧЕРНОЗЕМЬЯ

ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX – НАЧАЛЕ XX ВЕКА

Во второй половине XIX – начале XX вв. одной из наиболее злободневных проблем в

жизни православной Российской церкви был низкий уровень материального обеспечения

приходского духовенства. Государство предпринимало попытки улучшения быта священ-

нослужителей. Для оказания материальной поддержки клириков император Александр II

2 августа 1864 г. подписал закон о церковно-приходских попечительствах – обществен-

ных организациях, призванных помогать причтам находить средства для решения фи-

нансовых вопросов. В круг обязанностей новых учреждений входили забота по ремонту и

украшению храмов, создание церковно-приходских школ, благотворительность и матери-

альная поддержка приходских причтов. В статье на основе архивных материалов и опуб-

ликованных источников исследуется роль церковно-приходских попечительств в повыше-

нии уровня благосостояния приходских священно- и церковнослужителей епархий Цен-

трального Черноземья. Благочиннические рапорты, отчеты правящих архиереев, мате-

риалы церковной периодической печати свидетельствуют о низкой эффективности об-

щественных приходских организаций. Крестьяне, входившие в состав попечительств, не

слишком спешили оказывать материальную поддержку духовенству. В некоторых случа-

ях попечительства не только не выполняли возложенных на них задач, но и препятство-

вали духовенству получать средства за совершение треб. Автор приходит к выводу о

том, что в большинстве своем церковные общественные учреждения не выполняли воз-

ложенные на них функции, а лишь числились при приходах. Общественные учреждения

при храмах не имели достаточных финансовых ресурсов для активной работы. Крестья-

не не считали себя обязанными тратить дополнительные средства на содержание при-

чтов, полагая, что плата за требоисполнение была вполне достаточна. Неэффектив-

ность деятельности церковно-приходских попечительств по материальному обеспече-

нию духовенства имела прямую связь кризисом приходской жизни в Российской империи

пореформенного периода.

Ключевые слова: православная церковь, Российская империя, епархии Центрально-

го Черноземья, приходское духовенство, материальное положение духовенства, церков-

но-приходские попечительства.

The material security of parish clergy was one of the most topical problems in life of Rus-

sian Orthodox Church in the second half of the XIX – early XX century. The government made

attempts to improve financial provision of clergy. On August 2, 1864 the emperor Alexander II

has signed the law on church-parish trusteeships which had to help priests and deacons to find

means for the solution of financial problems. In the article on the basis of archival materials and

the published sources the contribution of church-parish trusteeships to improvement welfare of

clergymen of the Central Black Earth is considered. Reports of bishops, church periodicals con-

firm low efficiency of the public parish organizations. The peasants participating in work of

church-parish trusteeships didn’t seek to give material support to clergy. In certain cases

church-parish trusteeships interfered with clergy to receive donations for private services. The

author comes to the conclusion that in the majority of trusteeships didn’t perform the functions,

and were only registered at churches. Public institutions at churches did not have financial re-


78

sources for constructive work. Peasants didn’t consider themselves obliged to spend additional

resources for providing clergy, believing that the donations for private services were quite suffi-

cient. The inefficiency of work of church-parish trusteeships on material security of clergy has

been connected with crisis of parish life in the Russian Empire in the post-reform period.

Keywords: Orthodox Church, the Russian empire, dioceses of the Central Black Earth, pa-

rish clergy, material security of parish clergymen, church-parish trusteeships.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-77-85

пореформенный период российской истории проблема материального

обеспечения духовенства стала особенно актуальной. Светские лица и пред-

ставители церковной общественности все чаще завялили о ненормальности

социального положения пастырей и низших клириков, вынужденных унижаться и выпра-

шивать плату за требы у прихожан. В ходе опроса, проведенного Присутствием по делам

православного духовенства в 1863 г., священно- и церковнослужители высказались за не-

обходимость преобразования быта духовного сословия. Однако многие клирики понима-

ли, что у государства не имелось средств для того, чтобы в одночасье переломить ситуа-

цию. Назрела необходимость в привлечении общественных сил и благотворителей, кото-

рые бы приняли участие в деле улучшения благосостояния пастырей. Священнику в оди-

ночку с возникавшими по приходу проблемами справиться было практически невозмож-

но. Для поддержки клириков во второй половине XIX в. правительство инициировало

создание церковно-приходских попечительств.

В современной исторической науке истории деятельности церковных обществен-

ных организаций уделяется определенное внимание. Интерес представляют работы Е. П.

Белоножко [4], Е. Д. Королевой [11], А. М. Адаменко [1], Ю. А. Иванова, О. А. Моняковой

[7], А. И. Кошелевой [12], Э. Д. Малюковой [13]. В указанных работах рассматриваются

самые разные аспекты деятельности попечительств: от вклада в развитие народного обра-

зования до оценок эффективности церковных общественных организаций современника-

ми. Однако роль приходских попечительств в улучшении материального положения свя-

щенно- и церковнослужителей еще ни разу не становилась предметом отдельного внима-

ния. Между тем в пореформенный период священноначалие и церковная общественность

возлагала на попечительства большие надежды.

2 августа 1864 г. император Александр II утвердил «Положение о приходских по-

печительствах при православных церквах» [15, с. 689–691]. По сути, в основу положения

легла идея восстановления приходской жизни, о проблемах которой в пореформенный пе-

риод много говорили как духовные лица, так и представители светского общества. Цель

создания приходских попечительств заключалась в улучшении материального обеспече-

ния церквей, приходских причтов, а также в заботе о первоначальном обучении детей и

развитии благотворительности в пределах прихода. Попечительства учреждались по рас-

поряжению правящего архиерея и состояли из штатных клириков, старосты и представи-

телей от прихожан, избиравшихся на общем собрании. Численность светских членов при-

ходских попечительств, а также срок, на который они избирались, могли варьироваться и

зависели от местных обстоятельств. В сельских приходах обязательным членом попечи-

тельства являлся волостной старшина. Председателем попечительства мог быть избран

как мирянин, пользовавшийся всеобщим уважением прихожан, так и священнослужитель.

Текущие вопросы разбирались на общих заседаниях, а решения принимались путем голо-

сования большинством голосов. Если в ходе обсуждения голоса разделялись поровну, то

преимущество отдавалась той стороне, в составе которой оказывался председатель. В круг

забот приходских попечительств по закону входили следующие предметы:

1) содержание, ремонт и обеспечение всем необходимым церквей;

2) улучшение быта и содержания приходских священно- и церковнослужителей;

3) устройство домов для клириков;

В


79

4) поиск средств для организации при храме церковно-приходской школы, бога-

дельни и других социальных и благотворительный учреждений;

5) поддержка малоимущих прихожан.

Закон о церковно-приходских попечительствах вызвал у духовенства Центрального

Черноземья интерес. Уже в первые годы после утверждения положения клирики стали ак-

тивно участвовать в создании новых общественных учреждений. В 1870 г., то есть через

шесть лет после выхода в свет положения, в епархиях Центрального Черноземья (здесь и

далее под Центральным Черноземьем подразумеваются Воронежская, Курская, Орловская

и Тамбовская епархии) было образовано 656 попечительств. Духовные лица призывали

прихожан принимать участие в общественной жизни Церкви и на деле доказывать вер-

ность православным традициям. Мировой посредник III участка Бобровского уезда Воро-

нежской губернии А. Северцов писал епископу Серафиму (Аретинскому) о ревностном

отношении к новому делу священнослужителей Средне-Икорецкой волости и именно

влиянию пастырей приписывал открытие первых церковно-приходских попечительств в

епархии [10, с. 771].

Попечительства играли важную при поддержке священнослужителей в деле разви-

тия народного образования. Клирики были вынуждены заботиться о поиске средств к

обеспечению собственных семей. Найти ресурсы на создание школы, богадельни, братст-

ва и других общественных организаций многим пастырям без дополнительной помощи не

представлялось возможным. Попечительства в этой связи моги стать неплохим подспорь-

ем.

В этой связи показательна история попечительства при храме Рождества Христова

в селе Солдатское Нижнедевицкого уезда Воронежской губернии. Приход в селе сущест-

вовал более двухсот лет, однако церковно-приходская школа появились лишь в 1887 г.

Размещалось учебное заведение в сырой и тесной церковной караулке. Первый год обуче-

ния прошел без учебных пособий и классной мебели. Роль учителя выполнял причетник.

Затем, после его удаления за штат, обязанность преподавать перешла к дочери местного

дьякона. Настоятель храма священник Михаил Чуев характеризовал учителей как лиц, не

имевших должной теоретической и практической подготовки [22, с. 252]. Занятия не от-

личались систематичностью, часто прерывались из-за участия причетника в требах. Ника-

ких средств для исправления ситуации не имелось. Школа влачила существование, а уче-

ники не могли похвастаться глубокими знаниями даже основ православного вероучения.

Однако ситуация изменилась в 1894 г. По предложению епархиального начальства в селе

было организовано попечительство, которому в скором времени удалось найти средства

на постройку дома для школы и поставить учебный процесс на твердую почву.

Председатель церковно-приходского попечительства Ильинской церкви села Крас-

ного Коротоякского уезда Воронежской губернии священник Димитрий Александров в

отчете за первые годы деятельности нового учреждения утверждал, что оно оказало духо-

венству существенную помощь в решении насущных приходских вопросов. Попечитель-

ство возникло в результате «неоднократных увещаний со стороны местного священника с

церковной кафедры, на внебогослужебных собеседованиях и в частных разговорах» [2, с.

440]. За три года существования попечительства удалось собрать средства на ремонт хра-

ма, наем певчих, обустройство церковно-приходской школы, организацию библиотеки-

читальни, ограждение кладбища и даже оказание поддержки погорельцам соседнего села.

Священник Казанской церкви г. Карачев Орловской губернии Андрей Бархатов на

страницах епархиальных ведомостей делился с собратьями итогом десятилетнего сущест-

вования церковно-приходского попечительства, основанного в 1897 г. Иерей оценивал ра-

боту учреждения как весьма полезную для причта. Попечительство, как и подавляющее

большинство подобных учреждений, возникло в результате назревшей необходимости

ремонтировать храм. Оно помогло причту решить ряд важных хозяйственных и просвети-

тельских задач. За десять лет существования попечительству удалось найти средства на


80

обновление иконостаса и написание двадцати икон, устройство четырех балдахин для

особо чтимых икон, перекрытие алюминием крыши храма и колокольни, замену четырех

вентиляционных печей. Попечительство организовало сбор средств на расширение цер-

ковного хора, а также поспособствовало улучшению материального положения причта,

устроив при храме церковные дома. Ежегодно для учащихся церковно-приходской школы

попечительство устраивало рождественскую благотворительную елку с праздничным

концертом и раздачей подарков [3, с. 150].

Согласно положению 1864 г. приходские попечительства должны были существо-

вать как постоянно действовавшие общественные учреждения при приходах, помогая

причтам решать возникавшие финансовые и хозяйственные проблемы как по содержанию

храмов, так и по обеспечению духовенства. Однако, как показывают архивные материалы,

постоянно действовавших учреждений в епархиях имелось крайне мало. В основном по-

печительства создавались в ходе строительства храма или ремонта колокольни, а затем,

после выполнения поставленной задачи, упразднялись либо оставались на бумаге, реально

не функционируя. Архиепископ Воронежский Анастасий (Добрадин) в отчете за 1909 г.

сетовал по поводу того, что попечительства в епархии во многом существовали номи-

нально. Из 283 учреждений реально действовало лишь несколько. Остальные, активно

проявив себя в первые годы после создания, переставали работать. Архипастырь объяснял

это тем, что в момент образования попечительства пользовались общественными угодья-

ми, собирали с прихожан деньги на строительство или ремонт храма, привлекали жертво-

вателей. Однако после реализации проекта средства на проведение дальнейшей деятель-

ности иссякали, а значит, попечительства не могли выполнять возложенные на них функ-

ции [20, л. 9–9 об.].

Священник Николаевской церкви при Александринском детском приюте города

Воронежа Иоанн Ингеницкий отмечал, что в первые полтора десятилетия церковно-

приходские попечительства проявили себя с самой лучшей стороны. Впоследствии их

деятельность стала менее плодотворной, за исключением двух-трех учреждений, которые

и публиковали свои отчеты на страницах епархиальных ведомостей. Между тем попечи-

тельство представляло собой основу приходской жизни, объединение активных мирян и

священнослужителей. Таким образом, ответ на вопрос о причинах ослабления активности

попечительств лежал в русле кризиса приходской жизни в православной Российской

церкви. По мнению воронежского священника, духовенству следовало сделать все воз-

можное для возрождения деятельности попечительств, а следовательно, и приходов в це-

лом. Попечительства могли бы помочь устранить «странное явление» духовной жизни

второй половины XIX – начала XX вв., когда в одном храме еженедельно собирались лю-

ди одной веры, но при этом часто даже не знавшие друг друга по имени. Самое удиви-

тельное, по мнению священника Ингеницкого, заключалось в том, что верующие были не

против оказать жертву и искали для этого удобного случая, совершенно не замечая нужд и

проблем собственного прихода [9, с. 1495].

В Курской епархии также полноценно функционировало лишь незначительное

число церковно-приходских попечительств. Постоянно действовавших учреждений в 1897

г. в епархии насчитывалось только 26 [17, л. 16] (из 142 [5, с. 58]). Из них наибольшей эф-

фективностью отличались три попечительства при храмах Старого Оскола, которые, не

обязывая своих членов вносить средства, сумели заинтересовать прихожан и получить не-

обходимые для своей деятельности суммы.

В Орловской епархии на протяжении многих лет из всех церковно-приходских по-

печительств наиболее заметной деятельностью и «широкой благотворительностью» отли-

чалось попечительство в селе Чернавск Елецкого уезда. Оно было основано по духовному

завещанию потомственного почетного гражданина В. С. Русанова, отдавшего в пользу

епархии дом и 270 десятин земли. В доме завещателя попечительство организовало стран-

ноприимный приют, в котором нуждавшимся «отпускалась горячая вода, горячая постная


81

пища и хлеб» [18, л. 62]. В том же помещении содержались десять больных престарелых

женщин и более десяти девочек-сирот. Им предоставлялась еда, одежда и все необходи-

мое для жизни. Помимо благотворительной деятельности попечительство обращало вни-

мание на распространение просвещения. В селе была организована церковно-приходская

школа для девочек. Местные клирики учили детей первоначальным основам грамоты, За-

кону Божьему, а также рукоделию, кройке, шитью и хоровому пению. Из отчета епископа

Митрофана (Невского) за 1898 г. можно сделать вывод о том, что остальные приходские

учреждения функционировали недостаточно эффективно. Однако все описанное выше

сложно назвать «широкой благотворительностью», ведь перечисленные «выдающиеся»

заслуги Чернавского церковно-приходского попечительства представляли собой, по за-

мыслу составителей положения о церковно-приходских попечительствах, самую обыден-

ную сторону их работы. Заметна деятельность Чернавского попечительства была лишь

потому, что большинство приходских учреждений не функционировало должным обра-

зом.

Архиепископ Тамбовский Кирилл (Смирнов) с нескрываемой досадой отмечал в

отчете за 1913 г., что из 821 церковно-приходского попечительства 85, расположенных в

Спасском, Елатомском, Кирсановском и Усманском уездах, «ничем не проявили своей

деятельности». Епархиальное начальство собиралось обратить на этот факт особое внима-

ние [21, л. 36 об.]. Остальные попечительства занимались преимущественно сбором

средств на ремонт и благоустройство церквей.

Статистические данные показывают, что основной сферой деятельности церковно-

приходских попечительств епархий Центрального Черноземья было украшение и благоус-

тройство храмов. Несмотря на то, что положение 1864 г. провозгласило улучшение быта

приходского духовенства одной из главных задач создания попечительств, наравне с по-

иском средств на ремонт и строительство церквей, на обеспечения священно- и церковно-

служителей тратились совершенно незначительные средства. В 1870 г. из 65 256 руб. 92

коп., израсходованных попечительствами, на обеспечение причтов было выделено лишь 2

179 руб. 23 коп., то есть 3 % средств. В 1913 г. финансовая поддержка клириков в про-

центном отношении к общей сумме реализованных попечительствами средств оказалась

еще меньше: из 575 333 руб. 97 коп. на поддержку духовных лиц отпущено 10 058 руб. 22

коп., то есть 1,7 % . В среднем одно попечительство тратило на материальное обеспечение

причтов в 1870 г. 3 руб. 32 коп. (из 99 руб. 48 коп. потраченных средств), в 1913 г. – 7 руб.

5 коп. (из 403 руб. 47 коп. потраченных средств). Несмотря на то, что с 1870 г. по 1913 г.

финансовые возможности попечительств возросли в четыре раза, на решение проблем

обеспечения духовенства не обращалось серьезного внимания. Как и в первое время после

создания попечительств, так и в последующие годы их силы были сосредоточены на соз-

дании, ремонте и украшении церквей. В 1870 г. на украшение и благоустройство храмов

попечительства затратили 59 910 руб. 46 коп. (92 % израсходованных средств), в 1913 г. –

524 070 руб. 19 коп. (91 %). Второй по значимости статьей расходов попечительств явля-

лось церковно-школьное дело [8, с. 119–123; 6, с. 16–19].

В 1913 г. в епархиях Центрального Черноземья насчитывалось 4 765 церквей [6, с.

6–7], а попечительств насчитывалось 1 425, то есть они числились лишь при 1/3 приходов.

Если рассматривать соотношение числа храмов и попечительств отдельно по епархиям за

1913 г., то получится следующая картина: в Воронежской епархии из 1 125 храмов попе-

чительства имелись при 256 (то есть при 23 % храмов), в Курской епархии из 1 182 храмов

– при 259 (22 %), в Орловской из 1 078 храмов – при 89 (8 %), в Тамбовской из 1 380 – при

821 (59 %).

Таким образом, несмотря на раздававшиеся призывы правительства, убеждения ар-

хиереев и священнослужителей, приходские попечительства так и не были образованы

при большинстве храмов. Преосвященный Воронежский Анастасий (Добрадин) видел

причину недостаточного числа приходских попечительств в «составе народонаселения


82

значительного большинства сельских приходов». Среди крестьян-земледельцев «нет лиц

достаточных и образованных, которые бы своими пожертвованиями, трудом и участием

могли дать прочную постановку этим благим учреждениям», – писал архипастырь [16, л.

26 об.]. Согласно отчету благочинного Воронежского уезда священника, Ф. Курбатова

многие причты и церковные старосты изъявляли желание открыть попечительства, убеж-

дали в необходимости их создания прихожан, но часто получали лишь один ответ: «Нет у

нас средств, мы сами терпим нужду» [16, л. 27]. Благочинный Коротоякского уезда свя-

щенник А. Зеленев в отчете за 1897 г. указывал на то, что попечительства мирянами от-

крывались неохотно. Крестьянам больше нравился традиционный порядок решения при-

ходских вопросов посредством голосования на сельских сходах.

Тем не менее, несмотря на незначительное число реально действовавших попечи-

тельств и их неохотное желание уделять внимание проблемам обеспечения причтов, име-

лись и такие учреждения, которые оказывали клирикам существенную помощь. Пример

успешной деятельности по материальной поддержке духовных лиц продемонстрировало

церковно-приходское попечительство при Кресто-Воздвиженской церкви слободы Россо-

ши Острогожского уезда Воронежской губернии. Благодаря ревностному отношению к

делу председателя гвардии капитана Г. А. Черткова, священников и прихожан, в 1870 г., в

первый же год существования попечительства, на общее собрание членов был поставлен

вопрос о наделении клириков постоянным жалованьем от общества. В храме насчитыва-

лось около 3 500 прихожан. С каждого верующего планировалось взимать по 75 коп. Об-

разовавшая сумма в 2 625 руб. должна была пойти на постоянное вознаграждение членам

причта из расчета: трем священникам по 500 руб., дьякону – 300 руб., четырем причетни-

кам – по 200 руб. в год. Указанные суммы предлагалось выдавать клирикам в качестве

платы за совершение обязательных треб: крещения, причащения, исповеди, елеосвящения,

венчания и погребения. За остальные требы частного характера прихожанам следовало

расплачиваться со священниками по согласованию. На общем собрании членов попечи-

тельства председатель убеждал верующих в пользе утверждения общественного обеспе-

чения причта. «При назначении постоянного вознаграждения причту для богатого, как и

для бедного прихожанина одинаково будут исполняемы христианские требы, одинаково

будут соборовать всякого прихожанина, тело каждого будет с молитвою опущено в землю

и погребено, и никто не будет встречать затруднений при бракосочетании и крещении;

пойдете вы с должным благоговением к исповеди и святому причастию, не думая, как те-

перь, о деньгах которые вы должны нести» [14, с. 202], – заявлял Г. А. Чертков. Некото-

рые прихожане высказали опасения по поводу задуманных изменений. Существовало опа-

сение, что священники после назначения им определенного жалованья от общества могли

продолжать требовать от мирян вознаграждения за требы. И тогда на прихожан ложилась

бы двойная нагрузка. Однако председатель и священнослужители уверили собравшихся в

том, что злоупотреблений не будет. Во-первых, само духовенство настаивало на замене

требных доходов постоянным окладом, не желая выпрашивать у малоимущих плату. Во-

вторых, в случае нарушений постановления попечительства никто не мешал верующим

обратиться к епархиальному начальству, внимательно рассматривавшему жалобы прихо-

жан. В результате дискуссий прихожане на заседании попечительства постановили утвер-

дить причту постоянное жалованье [14, с. 203].

Попечительство при Кресто-Воздвиженской церкви слободы Россоши продемонст-

рировало пример положительного влияния на материальное обеспечение духовенства.

Однако, как показывают статистические данные, подобное развитие событий для цен-

трально-черноземных епархий было исключением.

Причины пассивного отношения попечительств к возложенным на них функциям и

задачам крылась в упадке приходской жизни в России. Верующие миряне оказывались

крайне равнодушными, когда требовалось их участие в решении конкретных проблем. В

ходе первой русской революции основы приходского устройства пошатнулись еще силь-


83

нее. Во многих храмах крестьяне были разделены на тех, кто поддерживал монархический

строй и тех, кто участвовал в погромах и протестных выступлениях. Молодое поколение

уже не испытывало по отношению к духовным лицам прежнего уважения. По словам епи-

скопа Орловского Серафима (Чичагова), в ходе революции 1905–1907 гг. враждебная на-

строенность молодых крестьян стала особенно заметной. Практически все отчеты благо-

чинных указывали на рост неприязни к служителям Церкви. «В отношении пасомых к

своим пастырям молодежь, даже получившая школьное образование, далеко уступает ста-

рикам. В то время как у последних почтение и уважение к духовенству явление, можно

сказать, самое обычное, выражающееся нередко прямо-таки в форме трогательных прояв-

лений любви к своим пастырям, у которых пасомые целуют руки, кланяются им в ноги,

просят совета и благословения; среди молодежи неуважение к духовенству отмечено поч-

ти всеми отчетами подведомых мне благочинных» [19], – писал орловский преосвящен-

ный. В условиях кризиса синодальной системы управления и нарастания протестных на-

строений об эффективности церковно-приходских попечительств было сложно вести речь.

Для оказания реальной материальной поддержки священно- и церковнослужителям тре-

бовалась сплоченность всех членов прихода, осознание ими своей причастности Церкви и

ответственности за обеспечение пастырей. Однако в Российской империи пореформенно-

го периода наблюдался рост религиозного индифферентизма, чем и определялась неэф-

фективность церковно-приходских попечительств.


1. Адаменко А. М. Образование и деятельность церковно-приходских

попечительств на территории Томской епархии // Вестник Томского государственного

университета. История. 2011. № 3. С. 34–37.

2. Александров Д., свящ. Отчет церковно-приходского попечительства при

Ильинской церкви села Красного Коротоякского уезда за три года (1896, 1897 и 1898 гг.)

его деятельности // Воронежские епархиальные ведомости. 1899. № 10. С. 440–445.

3. Бархатов А., свящ. Первое десятилетие Приходского Попечительства при

Казанской церкви в г. Карачеве // Орловские епархиальные ведомости. 1907. № 6. С. 146–

152.

4. Белоножко Е. П. Деятельность церковно-приходских попечительств в

осуществлении социального призрения в России в ХIХ – XX вв. // Научные ведомости

Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология. Экономика.

Информатика. 2007. Т. 4. № 8. С. 49–53.

5. Всеподданнейший отчет обер-прокурора К. Победоносцева по ведомству

православного исповедания за 1896 и 1897 годы. СПб.: Синодальная типография, 1899.

366 с.

6. Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода по ведомству

православного исповедания за 1913 год. Петроград: Синодальная типография, 1915. 236 с.

7. Иванов Ю. А. Церковно-приходские попечительства и начальное народное

образование в России в 1864–1914 гг. (на материалах губерний Верхнего Поволжья) //

Вестник Тверского государственного университета Серия. История. 2011. №4. С. 70–82.

8. Извлечение из всеподданнейшего отчета обер-прокурора Святейшего Синода

графа Д. Толстого по ведомству православного исповедания за 1870 г. СПб: Синодальная

типография, 1871. 418 с.

9. Ингеницкий И., свящ. Единение православных // Воронежские епархиальные

ведомости. 1910. №. 48. С. 1493–1499.

10. Исаев И. Открытие приходских попечительств в Воронежской епархии в 1867 г.

// Воронежские епархиальные ведомости. 1867. № 24. С. 769–776.


84

11. Королева Е. Д. Церковно-приходские попечительства в объективе мнений

современников и исследователей (по материалам Оренбургской губернии второй

половины XIX –начала XX в.) // Вестник Челябинского государственного университета.

История. 2007. № 3. С. 31–40.

12. Кошелева А. И. Церковно-приходские попечительства в Пензенской и

Самарской епархиях в 1880-1890-е гг. // Вестник Пензенского государственного

университета. 2015. № 2 (10). С. 9–13.

13. Малюкова Э. Д. Деятельность церковно-приходских попечительств в

осуществлении социального служения (на примере Среднего Поволжья) // Нива Господня.

Вестник Пензенской Духовной Семинарии. 2018. № 1 (7). С. 23–31.

14. Первый отчет приходского попечительства при Кресто-Воздвиженской церкви

в слободе Россоши // Воронежские епархиальные ведомости. 1871. № 5. С. 194–207.

15. Полное Собрание Законов Российской Империи: Собрание второе: [С 12

декабря 1825 года по 28 февраля 1881 года]: [В 55-ти т. С указ.]. Санкт-Петербург: Тип. II

Отделения собств. Е. И. В. канцелярии, 1830-1885. Т. 39: 1864: Отделение 1: От № 40457 –

41318, 1867. 976 с.

16. РГИА (Российский государственный исторический архив). Ф. 796. Оп. 442. Д.

1661.

17. РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 1675.

18. РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 1683.

19. РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2227.

20. РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2325.

21. РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2610.

22. Чуев М., свящ. Попечительство и школы в приходе с. Солдатского – на Котле //

Воронежские епархиальные ведомости. 1895. № 6. С. 245–257.

References

1. Adamenko A. M. Obrazovanie I deyatelnost cerkovno-prihodskih popechitelstv na ter-

ritorii Tomskoj eparhii // Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Istoriya. 2011. № 3.

S. 34–37.

2. Aleksandrov D., svyashch. Otchet cerkovno-prihodskogo popechitel’stva pri Il’inskoj

cerkvi sela Krasnogo Korotoyakskogo uezda za tri goda (1896, 1897 I 1898 gg.) ego deya-

tel’nosti // Voronezhskie eparhial’nye vedomosti. 1899. № 10. S. 440–445.

3. Barhatov A., svyashch. Pervoe desyatiletie Prihodskogo Popechitel’stva pri Kazanskoj

cerkvi v g. Karacheve // Orlovskie eparhial’nye vedomosti. 1907. № 6. S. 146–152.

4. Belonozhko E. P. Deyatel’nost’ cerkovno-prihodskih popechitel’stv v osushchestvlenii

social’nogo prizreniya v Rossii v HIH – XX vv. // Nauchnye vedomosti Belgorodskogo gosu-

darstvennogo universiteta. Seriya: Istoriya. Politologiya. Ehkonomika. Informatika. 2007. T. 4.

№ 8. S. 49–53.

5. Vsepoddannejshij otchet ober-prokurora K. Pobedonosceva po vedomstvu pravoslav-

nogo ispovedaniya za 1896 I 1897 gody. SPb: Sinodal’naya tipografiya, 1899. 366 s.

6. Vsepoddannejshij otchet ober-prokurora Svyatejshego Sinoda po vedomstvu pravo-

slavnogo ispovedaniya za 1913 god. Petrograd : Sinodal’naya tipografiya, 1915. 236 s.

7. Ivanov YU. A. Cerkovno-prihodskie popechitel’stva I nachal’noe narodnoe obrazo-

vanie v Rossii v 1864–1914 gg. (na materialah gubernij Verhnego Povolzh’ya) // Vestnik Tvers-

kogo gosudarstvennogo universiteta Seriya. Istoriya. 2011. №4. S. 70–82.

8. Izvlechenie iz vsepoddannejshego otcheta ober-prokurora Svyatejshego Sinoda grafa

D. Tolstogo po vedomstvu pravoslavnogo ispovedaniya za 1870 g. SPb : Sinodal’naya tipo-

grafiya, 1871. 418 s.


85

9. Ingenickij I., svyashch. Edinenie pravoslavnyh // Voronezhskie eparhial’nye vedo-

mosti. 1910. №. 48. S. 1493–1499.

10. Isaev I. Otkrytie prihodskih popechitel’stv v Voronezhskoj eparhii v 1867 g. // Voro-

nezhskie eparhial’nye vedomosti. 1867. № 24. S. 769–776.

11. Koroleva E. D. Cerkovno-prihodskie popechitel’stva v ob‖ektive mnenij sovre-

mennikov I issledovatelej (po materialam Orenburgskoj gubernii vtoroj poloviny XIX –nachala

XX v.) // Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta. Istoriya. 2007. № 3. S. 31–40.

12. Kosheleva A.I. Cerkovno-prihodskie popechitel’stva v Penzenskoj I Samarskoj epar-

hiyah v 1880-1890-e gg. // Vestnik Penzenskogo gosudarstvennogo universiteta. 2015. № 2 (10).

S. 9–13.

13. Malyukova EH. D. Deyatel’nost’ cerkovno-prihodskih popechitel’stv v osushchestvle-

nii social’nogo sluzheniya (na primere Srednego Povolzh’ya) // Niva Gospodnya. Vestnik Pen-

zenskoj Duhovnoj Seminarii. 2018. № 1 (7). S. 23–31.

14. Pervyj otchet prihodskogo popechitel’stva pri Kresto-Vozdvizhenskoj cerkvi v slobode

Rossoshi // Voronezhskie eparhial’nye vedomosti. 1871. № 5. S. 194–207.

15. Polnoe Sobranie Zakonov Rossijskoj Imperii : Sobranie vtoroe : [S 12 dekabrya 1825

goda po 28 fevralya 1881 goda]: [V 55-ti t. s ukaz.]. Sankt-Peterburg : Tip. II Otdeleniya sobstv.

E. I. V. kancelyarii, 1830-1885. T. 39: 1864: Otdelenie 1: Ot № 40457 – 41318, 1867. 976 s.

16. RGIA (Rossijskij gosudarstvennyj istoricheskij arhiv). F. 796. Op. 442. D. 1661.

17. RGIA. F. 796. Op. 442. D. 1675.

18. RGIA. F. 796. Op. 442. D. 1683.

19. RGIA. F. 796. Op. 442. D. 2227.

20. RGIA. F. 796. Op. 442. D. 2325.

21. RGIA. F. 796. Op. 442. D. 2610.

22. Chuev M., svyashch. Popechitel’stvo I shkoly v prihode s. Soldatskogo – na Kotle //

Voronezhskie eparhial’nye vedomosti. 1895. № 6. S. 245–257.


86

Фурсов С. В.

(Москва)

УДК 947.084.2:378(07)

ГОРОД ДОБРЫЙ И УЕЗД

ПО МАТЕРИАЛАМ ЛАНДРАТСКОЙ ПЕРЕПИСИ 1716 ГОДА

По мнению автора, в истории Липецкого края остается несколько малоизученных

вопросов – к таковым относится судьба уездов, упраздненных в 1779 г. в результате ад-

министративно-территориальной реформы Екатерины II. Территории Романовского,

Сокольского и Добровского уездов входят в состав современной Липецкой области. Горо-

дов Романова и Сокольска сегодня не существует, Добрый потерял статус города и стал

селом. Между тем население этих уездов активно участвовало в событиях общегосудар-

ственного масштаба. В XVII–XVIII вв. Петр I и его предшественники проводили здесь

мероприятия, направленные на укрепление военного и экономического потенциала Рос-

сийского государства: защита южных рубежей страны, строительство флота, разви-

тие промышленного производства на Липецких железоделательных заводах, участие в

военных походах и другие. Материалы всех переписей населения Российской империи, про-

водившихся правительством, являются не только ценным источником статистической

информации и представляют огромный интерес при проведении генеалогических исследо-

ваний, но и позволяют понять многие исторические процессы, происходившие в данный

период времени. В статье исследуются материалы ландратской переписи 1716 г., прове-

денной в г. Добром и Добровском уезде, который был образован в 1647 г. и вошел состав

Белгородской засечной черты. На основании результатов переписи можно сделать выво-

ды о составе и численности населения уезда и проанализировать причины его изменения

за период 1710-1716 гг.

Ключевые слова: г. Добрый, Добровский уезд, Петр I, перепись населения, служи-

лые люди, работные люди, ландраты, двор, налог.

To the author’s mind, there are a few issues in the Lipetsk region’s history that have not

been thoroughly studied such as the fate of the districts that were abolished in 1779 as a result of

the administrative and territorial reform of Catherine II. The territories of Romanovsky, So-

kolsky and Dobrovsky counties are part of the modern Lipetsk region. Romanov and Sokolsk

towns don’t exist today, Dobry has lost the status of the city and has become a village. Mean-

while, people of these counties actively participate in events of national scale. In the XVII-XVIII

centuries Peter I and his predecessors held events to extend the strength of the military and eco-

nomic potential of the Russian state here: protecting the southern borders of the country, build-

ing a fleet, developing industrial production at the Lipetsk iron works, participating in military

campaigns and others.

The materials of all censuses of the population of the Russian empire, produced by the

government, are not only a valuable source of statistical information and are of great interest in

conducting genealogical research, but also make it possible to understand many of the historical

processes that took place in a given period of time. This article examines the materials of the

Landrace census of 1716, held in Dobry town and Dobrovsky county, which was established in

1647 and became the part of Belgorod Zasechnaya cherta. Based on the results, it is possible to

draw conclusions about the population and its structure and analyze the reasons for its change

during the period 1710-1716.

Keywords: Dobry town, Dobrovsky county, Peter I, census, sluzhiliye people, rabotniye

people, district authorities, yard, tax.


87

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-86-94

Официально Добровский (или, как писали в документах XVIII в., «Добренский»)

уезд возник в 1647 г. До его образования на этой территории находились владения бога-

тых московских монастырей (Новоспасского и Чудова) и крупных вотчинников, владев-

ших крепостными крестьянами в местных селах: Доброе Городище, Каликино, Ратчино,

Борисовка, Кривец и некоторых других. После того как эти земли были «отписаны на го-

сударя», бывших монастырских и помещичьих крестьян обязали нести пограничную го-

судареву службу, фактически сделав их поселенными служилыми людьми. После милита-

ризации Добровского уезда и включения его в Белгородскую засечную черту они стали

драгунами [2; 14].

Появление таких поселенных драгун объяснялось стремлением государства улуч-

шить комплектование армии и удешевить ее содержание: они почти не требовали казен-

ных материальных затрат. Кормовым драгунам полагалось жалованье – «поденный корм»,

тогда как поселенным драгунам достаточно было однажды выделить земельный надел.

При этом поселенные драгуны, кровно заинтересованные в обороне родных мест, подхо-

дили для сторожевой пограничной службы гораздо лучше кормовых драгунов, которых

отправляли в южные пограничные города из других мест [3; 15].

Драгунская служба считалась очень тяжелой. Многие драгуны передавали часть

обязанностей по ее несению (треть или половину) другим людям за деньги или за соответ-

ствующую часть своего земельного надела (отсюда и названия – третчик, половинщик) –

этот факт нашел отражение в сказках служилых людей Добровского уезда конца XVII в.

[6]. Через несколько лет после образования Добровского уезда и включения его в состав

Белгородской засечной черты большая часть драгун была верстана в дети боярские – со-

словие, представители которого получали денежное и поместное жалованье и составляли

основную часть населения южных уездов России. Дети боярские городовой службы несли

военную службу по охране укреплений и городов в составе городских гарнизонов, дети

боярские полковой службы участвовали в составе русского войска в военных походах.

Корпорация служилых людей Добровского уезда с годами росла и развивалась:

проводились разборы и смотры служилых людей, верстания их в новые чины, испомеще-

ние на новые земли в уезде. Служилые люди начали отселяться из Доброго на свои поме-

стные земли – основывались новые села. Все это нашло отражение в разборных, отказных

и межевых книгах, хранящихся в настоящее время в Российском государственном архиве

древних актов (РГАДА) [5]. Помимо этого, государство время от времени пыталось вести

учет населения непосредственно с помощью переписей, преследуя этим как фискальные,

так и военные цели.

Периоды проведения переписей населения в различных регионах России представ-

ляют собой своеобразные временные срезы, способные показать состав и количество на-

селения конкретной административно-территориальной единицы, существовавшей на мо-

мент проведения переписи.

Первые учеты населения на Руси с целью податного обложения проводились с IX–

X вв. В XIII в. провели переписи для определения размера дани, выплачиваемой русскими

княжествами Золотой Орде – они носили похозяйственный (подворный) характер. Позже

объектом обложения и учета становятся земельные участки, используемые в хозяйстве –

«соха», четверть, десятина. В 1646–1647 и 1678–1679 гг. провели две переписи населения,

которые, помимо всего прочего, обеспечили возможность бессрочного сыска беглых кре-

стьян, поскольку те записывались в переписных книгах за своими помещиками. В 1710 г.

по указу Петра I провели очередную подворную перепись – которую сам царь посчитал

провальной, так как она показала резкое (на 19,5 %) сокращение податных хозяйств.

Строительство новых городов, «корабельное дело», постоянные войны – все это требовало

от государства колоссальных человеческих ресурсов. Кроме того, большие крестьянские


88

семьи не спешили выделяться в отдельные «налогооблагаемые» хозяйства, что позволяло

им на какой-то период облегчать для себя налоговое бремя. Нередко в одном дворе было

записано по десять и более человек, росло число записанных во дворах «работных людей»

и «свойственников». Перепись 1710 г. продемонстрировала уменьшение количества дво-

ров по сравнению с предыдущей переписью – это означало уменьшение налогооблагаемой

базы и, как результат, уменьшение сбора налогов с населения. По этой причине результа-

ты переписи Петром I были отвергнуты, и подати принимались по-прежнему по книгам

предыдущей переписи 1678 г. [1].

В начале 1715 г. Петр I начал проведение очередной административно-

территориальной реформы: он упразднил ранее им же созданное территориальное деление

губерний на уезды и провинции. Теперь губерния делилась на доли (каждая доля должна

была включать в себя 5536 дворов), правителями которых назначались так называемые

«ландраты», проживающие на управляемых ими территориях и ведавшие под руково-

дством губернатора разнообразными вопросами местного самоуправления. Уже через не-

сколько лет губернские доли и сами должности ландратов упразднят: в результате оче-

редной петровской реформы местного управления территория России будет разделена на

дистрикты и провинции. Просуществовавшие очень короткий срок, ландраты в отечест-

венной истории будут отождествляться прежде всего с проведенной ими в 1716-1717 гг.

переписью, вошедшей в историю как ландратская.

Указ от 10 декабря 1715 г. предписывал: «В губерниях ландратам переписать дво-

ры крестьянские и бобыльские и другие и в них людей по именам, против прежних по-

сланных в губернии Его Великого Государя указов вправду без всякой утайки и понаров-

ки». Уже осенью 1717 г. Петр I приказывает Сенату послать указы губернаторам, «чтобы

они всех ландратов по первому зимнему пути выслали в Петербург с переписными книга-

ми» [4].

В ходе ландратской переписи учету подлежало все податное население по дворам,

также переписывались церковнослужители, при этом отмечались пустые дворы. В пере-

писные книги записывались как мужчины, так и женщины, с указанием возраста. В случае

отсутствия кого-либо из членов семьи указывалась причина отсутствия и их местонахож-

дение в данный момент. Кроме того, в переписи отмечались умершие или нетрудоспособ-

ные.

Если в предыдущие годы были замечены массовые случаи формального объедине-

ния дворов с целью относительного сокращения налогов, то ландратская перепись показа-

ла, что количество дворов менялось значительно медленнее, чем численность населения.

Поэтому прежде чем были подведены итоги переписи, окружение Петра I предложило ряд

проектов о прямом подушном обложении населения, при котором налог взимался бы не с

каждого двора, а с каждого человека – с ревизской души. Но практически все это будет

реализовано лишь после 1718 г…

В РГАДА в фонде ландратских книг и ревизских сказок хранится «Книга перепис-

ная церковнослужителей, подьячих, служилых людей: полковой и городовой службы

Спасской и Чудовской сотен г. Доброго, церковнослужителей, работных людей (из слу-

жилых людей) и другого населения Добренского уезда» [7]. Орфография оригинала со-

хранена. В первоисточнике все годы и возраст указаны буквенной цифирью, как то: «SI»,

«I», «КЕ» и т. п. Мы приводим данные обозначения привычными нам арабскими цифрами.

[л. 1]Книга переписная города Доброго и Добренского уезду всякого чина людем пе-

реписи и свидетельства лантрата Ивана Михайловича Москотниева нынешнего 1716 го-

ду.

Город Доброй

В нем церковь соборная во имя боголепного Преображения Господня.

У тоя церкви


89

Во дворе поп Иван Яковлев сын 25 лет. У него жена Алена 25 лет. Да брат Андрей

18 лет. У него жена Авдотья 25 лет прибыла вновь после переписи 1710 году. А отец ево

Иванов бывшей протопоп Ияков 57 лет постригся в монастырь. А дети ево Ивановы

дочь Ирина 2 лет, сын Иван 10 дней померли в 1710 году. А сирота Логин 4 лет бежал

безвесно.

Далее аналогичным образом написаны церковнослужители и их семьи: попы, дья-

коны, пономари.

[л. 1 об.]В девичьем монастыре Церковь во имя Пресвятые Богородицы Тифинския У тоя церкви… В приходах Спасской сотни Церковь во имя Рождества Пресвятыя Богородицы. У тоя церкви… [л. 2]В той же Спасской сотни Церковь во имя Рождества Пресвятыя Богородицы. У тоя церкви… Чудовской сотни Церковь во имя чутодворца Николая У тоя церкви… [л. 2 об.]В той же Чудовской сотни Церковь во имя чудотворца Николая. У тоя церкви… [л. 3]Дворы подьяческия Приказныя… Далее написаны подьячие и их семьи, а также крепостные и дворовые люди. [л. 4 об.]Дворы площедных подьячих… [л. 6]Дворы подьяческих солдацких жен… [л. 6 об.]Убыли целыми дворами… [л. 9]Спасской сотни Городовой службы… [л. 11 об.]Полковой службы… [л. 14 об.]Пушкари… [л. 17]После переписи 1710 году прибыли целыми дворами Пушкарской… Городовой службы… [л. 17 об.]Салдацкие дворы ис пушкарей… [л. 18 об.]Двор бобыльской Спаской сотни… Вдовьи дворы… [л. 19] Дворы нищецкия… [л. 19 об.]Городовой службы бежали… [л. 20]Полковой службы бежали… [л. 20 об.]Бежали ис пушкарей… Померли… [л. 21]Померли городовой… Померли полковой службы… [л. 23]Вдовьи бежали… Померли вдовьи… [л. 23 об.]Померли бобыльския… Выбыли целыми дварами в Добренской же уезд в другие села Городовой службы… [л. 24]Полковой службы … На Липскихзаводех пушкарь…


90

[л. 24 об.]Итого по переписи 1710 году написано было Спаской сотни… А по пере-писи и по свидетельству нынешнего 1716 году явилось налицо и имянно…

Далее подсчитываются разные категории вышеозначенных людей: живущих, умерших и убывших.

[л. 27 об.]Чудовской сотни Городовой службы… [л. 29 об.] Полковой службы… [л. 33 об.] Дворы приставыябезземельныя… [л. 34] Прибыли целыми дворами… Дворы вдов неимущих… Бежали целыми дворами Городовой службы… [л. 34 об.] Полковой службы бежали… [л. 35] Городовой службы померли… [л. 36 об.] Полковой службы померли… [л. 38 об.] Вдовьи дворы померли… [л. 39] Взяты в солдаты целыми дворами… [л. 39 об.]Итого в Чудовскойсотни по переписи 1710 году написано было… А по

переписи и по свидетельству нынешнего 1716 году явилось налицо а имянно… После Спасской и Чудовской сотен г. Доброго в книге аналогичным образом пере-

писаны жители сел Добровского уезда: указана церковь, затем идут дворы священнослу-жителей, работных людей полковой и городовой службы, нищенские и вдовьи дворы, а также дворы, хозяева которых умерли, бежали или переселились на новое место. Для каж-дого населенного пункта приведены итоги предыдущей переписи 1710 г. и указаны ре-зультаты текущей переписи 1716 г.

[л. 43-48] Село Махоново [л. 48 об.-56 об.] Село Богородицкое [л. 57 об.-65] Село Панино [л. 66-78] Село Замартынье [л. 79-104] Село Каликино [л. 106-113 об.] Село Владимирское [л. 114 об.-120 об.] Село Крутое [л. 121-127 об.] Село Делеховое [л. 128-136 об.] Село Путятино [л. 137-142 об.] Село Раковые Рясы [л. 143-151] Село Волчье [л. 151 об.] Новопоселенная деревня Куньи Липяги [л. 152-162] Село Ратчино [л. 162 об.-170 об.] Село Буховое [л. 171-179] Село Демкино [л. 179 об.-187] Село Колыбельское [л. 187 об.-189] Село Пупки [л. 189 об.-192 об.] Село Мелеховое [л. 192 об.-196 об.] Село Теплое [л. 197-201 об.] Село Черепянь [л. 202-209 об.] Село Кривец [л. 210-221 об.] Село Борисовка [л. 222-227 об.] Село Лебяжье [л. 228-235 об.] Село Хомутец (будущее с. Большой Хомутец)

[л. 236-251 об.] Всего городе Добром и в уезде по переписи 1710 году… По переписи

и по свидетельству нынешнего 1716 году налицо…


91

Таким образом, Добровский уезд в 1716 г. включал в себя сам г. Добрый, 23 села и

одну «новопоселенную деревню».

Итоговые таблицы 1 и 2 составлены по материалам ландратской переписи в Доб-

ровском уезде с учетом результатов предыдущей переписи и наглядно показывают изме-

нение населения Добровского уезда в промежутке с 1710 по 1716 гг.

Таблица 1

Количество дворов, людей мужского и женского пола в Добровском уезде

по данным переписей 1710 и 1716 гг.

Дворы

В наличии по переписи 1710 г. В наличии по переписи 1716 г.

количество

дворов

людей количество

дворов

людей

муж.

пола

жен. по-

ла

муж.

пола

жен.

пола

Поповские и дьяко-

новские 36 44 – 34 35 –

Церковнические 31 91 138 27 52 87

Подьяческие 22 42 46 20 26 24

Пушкарские 27 34 32 24 26 29

Помещичьих дворо-

вых людей 7 28 41 7 23 32

Скотские 12 15 17 12 13 17

служилых людей го-

родовой службы 576 1108 1239 311 419 458

Служилых людей

полковой службы 843 1418 1529 449 586 581


рейтарской службы 1 1 1 1 1 1

Солдатские 51 – 70 44 – 39

Вдовьи и нищенские 135 36 127 82 10 66

Бобыльские 21 26 127 4 1 7

ИТОГО 1762 2843 3367

1015 1192 1341

6210 2533

Таблица 2

Количество дворов, людей мужского и женского пола в Добровском уезде,

умерших и бежавших в 1710-1716 гг.

Дворы

Убыло (умерло) Убыло (бежало)

количество

дворов

людей количество

дворов

людей

муж.

пола

жен.

пола

муж.

пола

жен.

пола

Поповские и дьяко-

новские – 7 – 2 2 –

Церковнические 1 16 30 3 16 16

Подьяческие 2 7 13 – 2 1

Пушкарские – – – 1 – 2

Помещичьих дворо-

вых людей – 1 – – 1 –

Скотские – 2 – – – –


92


городовой службы 135 360 454 127 240 274


полковой службы 221 505 668 158 240 238


рейтарской службы – – – – – –

Солдатские 4 2 3 3 18 –

Вдовьи и нищенские 50 25 52 3 1 9

Бобыльские 12 23 20 4 15 10

ИТОГО 425 948 1240

301 535 550

2188 1085

Как уже отмечалось выше, исторически большую часть населения Добровского

уезда с момента его основания составляли служилые люди. Термин «дети боярские» в

1716 г. уже не встречается в переписи. Категория «служилые люди» осталась, но, как и в

переписи 1710 г., для государства это еще и «работные люди», чей труд использовался

главным образом для строительства кораблей на верфях р. Воронеж. Уже через три года, в

период проведения первой ревизии в 1719 г., все потомки служилых людей будут записа-

ны как «однодворцы». Это название в официальных бумагах сохранится за ними до

1866 г.

Количество дворов служилых людей городовой службы за период с 1710 по 1716 г.

сократилось с 576 до 311, количество служилых людей городовой службы (далее берем

только мужской пол) – с 1108 до 419 человек, в том числе умерло 360, бежало 240, «сошли

той же губернии в иные городы» 15. Аналогичная ситуация и со служилыми людьми пол-

ковой службы: за период с 1710 по 1716 г. количество дворов сократилось с 843 до 449,

количество служилых людей полковой службы – с 1418 до 586 человек, в том числе умер-

ло 505, бежало 240, сошли 12. Для женского пола, проживавшего в Добровском уезде (то

есть для жен, дочерей и других родственниц служилых людей) ситуация аналогичная.

Кроме того, за тот же период 116 служилых людей городовой и 75 полковой службы были

взяты в «рекрутные солдаты» (в ходе проведения военной реформы в 1705 г. Петром I бы-

ла введена рекрутская повинность); шесть человек из семей церковнослужителей и один

из подьяческой семьи «взяты в суконщики».

В переписи показано, что в период с 1710 по 1716 г. людей городовой службы при-

было десять дворов (67 человек), полковой службы – девять дворов (92 человека). Как

видно из статистических данных, количество прибывших дворов и людей несопоставимо

с катастрофическим оттоком населения из Добровского уезда (общее количество дворов в

уезде уменьшилось на 42 %, количество населения (включая мужской и женский пол) – на

59 %). Основными причинами уменьшения численности населения стали высокая смерт-

ность и бегство. Государство жестоко наказывало не только за бегство со службы, но даже

за укрывательство беглых служилых людей или недоносительство об этом. Несмотря на

это, нужда, непосильные налоги и невозможность прокормить семью заставляли покидать

свои места не только служилых людей, но даже церковнослужителей.

В целом по стране ландратская перепись 1716 г. осталась фактически незакончен-

ной. Еще прежде чем можно было подвести ее общие итоги, они потеряли свое практиче-

ское значение: при переходе с податного на подушное налогообложение государству не-

обходима была уже новая, подушная перепись, о проведении которой объявлялось в ука-

зах 1718-1719 гг.: «...ради расположения полков армейских на крестьян всего государства,

брать во всех губерниях сказки с таким определением о дворцовых и прочих государевых,

патриарших, архиерейских, монастырских, церковных, помещиковых и вотчинниковых

селах и деревнях, також однодворцам, татарам и ясачным … без всякой утайки, не взирая


93

ни на какие старые и новые о дворовом числе и поголовные переписки, но учиня самим

переписки правдивые, сколько где в которой волости, в селе или в деревне крестьян, бо-

былей, задворных и деловых людей (которые имеют свою пашню), по именам есть муж-

ска полу всех, не обходя от старого до самого последнего младенца, с летами их, и пода-

вать те сказки в губерниях» [13]. Проведение первой подушной переписи растянется на

десять лет. Ее данные, собранные на местах, будут постоянно пересматриваться, перепро-

веряться и дополняться. По этой причине в РГАДА хранится 5 книг, относящихся ко вре-

мени проведения первой подушной переписи, и датируемых 1719 [8; 9], 1722 [10], 1722-

1727 [11; 12] гг.

В дальнейшем называемые «ревизскими сказками» (всего в период 1718–1859 гг.

было проведено десять ревизий), материалы всех переписей населения Российской импе-

рии являются ценным источником статистической информации и представляют огромный

интерес при проведении генеалогических исследований.


1. Дементьев В. С. История учета населения России до начала XX века // Геогра-

фический вестник. 2015. № 4(35). С. 11–17.

2. Загоровский В. П. Белгородская черта. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та. 1969.

304 с.

3. Курбатов О. А. Драгунский строй на Белгородской черте в 1630-х – начале 1650-

х годов // От Донца до Ворсклы: сборник статей и материалов по истории Белгородской

оборонительной черты. Белгород, 2016. С. 25–36.

4. Милюков П. Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII сто-

летия и реформа Петра Великого. Изд. 2-е. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1905. 678 с.

5. Ракитин А. С. Формирование корпорации детей боярских Данковского уезда во

второй половине XVII столетия. (По материалам Российского государственного архива

древних актов). Липецк, 2016. 48 с.

6. РГАДА. Ф. 210. Оп. 13. Д. 955.

7. РГАДА. Ф. 350. Оп. 1. Д. 29. Л. 1-251.

8. РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 869.

9. РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 870.

10. РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 871.

11. РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 874.

12. РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 875.

13. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 16. Царствование

Петра I Алексеевича. 1709–1722 гг. М.: АСТ, 2002.

14. Фурсов С. В. Росписной список Доброго Городища 1657 г. // Записки Липецко-

го областного краеведческого общества. Выпуск XII. Липецк, 2017. С. 39–47.

15. Чернов А. В. Вооруженные силы Русского Государства в XV–XVII вв. М.:

Воениздат, 1954. 224 с.

References

1. Dement'ev V. S. Istoriya ucheta naseleniya Rossii do nachala XX veka // Geografi-

cheskij vestnik. 2015. № 4 (35). S. 11–17.

2. Zagorovskij V. P. Belgorodskaya cherta. Voronezh: Izd-vo Voronezh. universiteta.

1969. 304 s.

3. Kurbatov O. А. Dragunskij stroj na Belgorodskoj cherte v 1630-kh – nachale 1650-kh

godov // Ot Dontsa do Vorskly: sbornik statej i materialov po istorii Belgorodskoj oboronitel'noj

cherty. Belgorod, 2016. S. 25–36.

4. Milyukov P. N. Gosudarstvennoe khozyajstvo Rossii v pervoj chetverti XVIII stoletiya i

reforma Petra Velikogo. Izd 2-e. SPb.: Tip. M. M. Stasyulevicha, 1905. 678 s.


94

5. Rakitin А. S. Formirovanie korporatsii detej boyarskikh Dankovskogo uezda vo vtoroj

polovine XVII stoletiya. (Pom aterialam Rossijskogo gosudarstvennogo arkhiva drevnikh aktov).

Lipetsk, 2016. 48 s.

6. RGАDА. F. 210. Op. 13. D. 955.

7. RGАDА. F. 350. Op. 1. D. 29. L. 1-251.

8. RGАDА. F. 350. Op. 2. D. 869.

9. RGАDА. F. 350. Op. 2. D. 870.

10. RGАDА. F. 350. Op. 2. D. 871.

11. RGАDА. F. 350. Op. 2. D. 874.

12. RGАDА. F. 350. Op. 2. D. 875.

13. Solov'ev S. M. Istoriya Rossii s drevnejshikh vremen. T. 16. Tsarstvovanie Petra I

Аlekseevicha. 1709–1722 gg. M.: АST, 2002.

14. Fursov S. V. Rospisnoj spisok Dobrogo Gorodishcha 1657 g. // Zapiski Lipeckogo

oblastnogo kraevedcheskogo obshchestva. Vypusk XII. Lipetsk, 2017. S. 39–47.

15. Chernov А. V. Vooruzhennye sily Russkogo Gosudarstva v XV–XVII vv. M.: Voeniz-

dat, 1954. 224 s.


95

Дронов И. Е.,

(Москва)

Шерстюк М. В.

(Москва)

УДК 930.85

КАК ЛЕВ ТИХОМИРОВ СТАЛ РЕВОЛЮЦИОНЕРОМ

(к вопросу об отношениях Л. А. Тихомирова и А. Д. Михайлова)

В статье исследуется вопрос становления революционных взглядов видного

представителя народнического движения в России Льва Александровича Тихомирова.

Этот процесс проходил на фоне нарастания революционной ситуации в России во

второй половине XIX в. Обучение в средних и высших учебных заведениях способствовало

радикализации взглядов молодежи и вовлечению ее в революционную деятельность.

Взгляды Л. А. Тихомирова окончательно сформировались в годы четырѐхлетнего

тюремного предварительного заключения в ходе «процесса 193-х». В дальнейшем он занял

ведущие позиции в революционных народнических организациях, занимаясь в основном

нелегальной литературной и издательской деятельностью, сыграв важную роль в

формировании народовольческой идеологии. В статье особое внимание уделяется вопросу

влияния современников Л. А. Тихомирова на становление его революционных взглядов.

Важнейшую роль здесь сыграли отношениям между Л. А. Тихомировым и Александром

Дмитриевичем Михайловым. Одна из главных задач статьи – выявление роли

А. Д. Михайлова в становлении радикальных убеждений и идеологии Л. А. Тихомирова.

А. Д. Михайлов, будучи одним из наиболее выдающихся представителей русского

революционного народничества, сыграл не только важнейшую роль в формировании и

организационном оформлении этого течения, но и оказал определяющее влияние на

Л. А. Тихомирова как профессионального революционера и идеолога «Народной воли».

Навыки и организационные способности революционера-практика А. Д. Михайлова

органически дополняли и направляли теоретическую и идеологическую творческую

деятельность Л. А. Тихомирова. Поэтому арест А. Д. Михайлова крайне негативно

сказался на революционном потенциале последнего.

Ключевые слова: Л. А. Тихомиров; А. Д. Михайлов; народничество; «Народная

воля»; революция; идеология.

This article is devoted to the question of the formation of revolutionary views of a promi-

nent representative of the narodnichestvo movement in Russia Lev Alexandrovich Tikhomirov.

This process took place against the background of the growing revolutionary situation in Russia

in the second half of the XIX century. Education in secondary and higher educational institutions

contributed to the radicalization of the views of youth and its involvement in revolutionary ac-

tivities. L. A. Tikhomirov’s views finally formed during the four years of prison pre-trial deten-

tion during the ―process of the 193‖. Later, he took leading positions in revolutionary populist

organizations, dealing mainly with illegal literary and publishing activities, playing an impor-

tant role in shaping the Narodnaya Volya ideology. In the article, special attention is paid to

elucidating the influence of his contemporaries on the development of Tikhomirov’s revolutio-

nary views. The relations between L.A. Tikhomirov and Alexander Dmitrievich Mikhailov played

the most important role here. One of the main objectives of the article is to identify the role of

A.D. Mikhailov in the formation of radical beliefs and ideologies of L. A. Tikhomirov. A. D. Mi-

haylov, being one of the most outstanding representatives of the Pleiades of Russian revolutio-

nary populism, played a critical role not only in the creation and institutionalization of this cur-

rent, but also has had a decisive influence on the formulation of L. A. Tikhomirov as a profes-

sional revolutionary and ideologist of ―Narodnaya Volya‖. Skills and organizational abilities of


96

the revolutionary-practice of A.D. Mikhailov organically complemented and directed theoretical

and ideological creative activity of L. A. Tikhomirov. Therefore, the arrest of A. D. Mikhailov ex-

tremely negatively affected Tikhomirov’s revolutionary potential.

Key words: L. A. Tikhomirov; A. D. Mikhaylov; narodnichestvo; Narodnaya Volya; revo-

lution; ideology.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-95-103

о второй половины 90-х гг. XX в. личность Льва Александровича

Тихомирова вызывает устойчивый интерес исследователей социально-

политических процессов дореволюционной России, что понятно, учитывая

удивительные перипетии жизненного пути этого человека. На рубеже 70–80-х гг. XIX

столетия он играл важную роль в русском революционном движении, деятельно участвуя

в радикальных организациях и являясь одним из руководителей партии «Народная воля».

Однако, пережив болезненную трансформацию взглядов и переосмысления политической

позиции, в конце 80-х гг. он перешел в стан противников революции, став в конце XIX –

начале XX вв. одним из наиболее выдающихся идеологов самодержавия. Данная статья

преследует цель прояснить некоторые причины и отдаленные истоки этого перехода,

разобравшись с тем, как происходило становление и эволюция революционных взглядов

Л. А. Тихомирова.

Вопрос «ренегатства» Тихомирова занимал современников и исследователей уже в

XIX в. и к настоящему времени приобрел обширную историографию. Это статьи и

воспоминания современников и бывших соратников, выпущенные «по горячим следам»

(см., напр.: [18, 27, 1, 14, 13, 31] и др.), статьи и диссертации советских и современных

российских исследователей (см., напр., из наиболее значимых: [17, 12, 25, 35, 11, 8, 33, 34]

и др.) и несколько монографий, посвященных этой незаурядной личности (см., напр.: [15,

20, 26].) Однако, на наш взгляд, исследователи, пытаясь установить причины

тихомировского перехода и давая самые разные оценки – от «заболел психически» до

«всегда можно было ожидать» (по мнению некоторых бывших товарищей) – и в XIX, и в

XX, и в уже в нашем столетии, недостаточно брали в расчет особенности характера и

психологического типа Тихомирова, не уделяя должного внимания процессу складывания

и формирования его общественно-политических взглядов и убеждений. В данной статье

мы постараемся несколько заполнить этот пробел.

Лев Тихомиров вырос в достаточно консервативной и религиозной среде. Однако в

гимназии его захлестывает общий поток «нигилизма», он начинает увлекаться

радикальными идеями. Происходило это через знакомство с творчеством писателей

соответствующего направления: Минье, Карлейля, Гарнье-Пажеса, Добролюбова,

Чернышевского, Писарева [3, с. 29-31].

Данная тенденция, как говорил Тихомиров, «насильного загоняния в революцию»

продолжилась в Московском университете, куда он поступил в 1870 г., в самый разгар

революционного брожения среди молодежи. Здесь даже та литература, которую

рекомендовали преподаватели, была, по отзыву Тихомирова, «на подбор революционная».

Таким образом «блистательно достигалась иллюзия, что наука и революция говорят одно

и то же. Рекомендуя не прямо революцию, а науку, нас приводили именно к революции»

[3, с. 53]. Тихомиров полагал, что на подобной «научной» основе строилась идеология

всех революционных организаций второй половины XIX века: «В идейном смысле я

считаю кружок Чайковского и вообще все направление 1869–1872 гг. порождением

пропаганды Писарева (публициста Дмитрия Ивановича) … кружок был глубоко пропитан

всеми его отличительными идеями: наука, образование» [28, с. 116].

В своих воспоминаниях Тихомиров пытается показать, что его приход в

революцию был практически неизбежен и почти не зависел от его собственного

политического выбора: «Тогда, в годы моего развития, – то есть примерно 1865–1870 –

С


97

все почти были революционеры, то есть все, у кого я учился, чьи книги читал, все, кто был

слышан. …Революционное мировоззрение само ко мне пристало» [6, л. 53об.]. Исходя из

этого, можно сделать осторожный вывод о том, что материалистические, революционные

и социалистические убеждения Тихомирова были в значительной степени простым

заимствованием, а не плодом самостоятельной внутренней выработки.

Общий тон либерально-революционных взглядов его окружения привел к

формированию в сознании Тихомирова определенного стереотипа, в рамках которого

продолжалось уже и дальнейшее развитие его личности. С точки зрения Тихомирова, это

было вполне характерно для той эпохи, когда «хорошие люди требовали воспитания, а

русское общество неспособно было его дать. Сами же они не из тех, которые идут дальше

породившей их среды. Они только лучше, честнее, искреннее…» [29, с. 97].

Настоящей революционной школой жизни для Тихомирова стали суд по процессу

193-х и предварительное четырехлетнее заключение в одиночной камере. На смену «чисто

идейному отрицанию» общественного строя у него «начала развиваться уже

действительная вражда». «До тех пор я только болтал с чужих слов, будто бы зло

царствует в мире, а сам, напротив, чувствовал в нем только добро, – вспоминал позднее

Тихомиров. – Теперь меня охватывало прямое ощущение, что все ужасно на свете, что

наша жизнь – мрачное зло» [30].

После завершения процесса 193-х и освобождения из заключения Тихомиров бежал

из ссылки и перешел на нелегальное положение, став профессиональным

революционером.

В революционной среде Тихомиров занял особую нишу, занимаясь главным

образом умственной и литературной работой. В становлении Тихомирова-литератора,

идеолога революционного народничества, важную роль сыграл Н. К. Михайловский –

прежде всего как мыслитель революционно-демократического направления. Как отмечал

Н. К. Бух: «Михайловский имел огромное влияние на учащуюся молодежь и

интеллигентных рабочих» [2, с. 76].

Сотрудничая в нелегальном органе партии «Народной воли», Тихомиров и

Михайловский много общались, обсуждая статьи и программные документы.

Михайловский высоко ценил литературный талант своего молодого коллеги. Уже по

поводу «первого выступления Тихомирова в «Народной воле» Николай Константинович

сказал: «Ни один из легальных литераторов не сумеет писать на эти темы так ясно и

убедительно, как Лев Александрович: он – революционный публицист большого таланта»

[9, с. 278]. Обратим внимание на то, что взаимное тяготение Тихомирова и

Михайловского является следствием их общей склонности к теоретизированию и

стратегическому планированию, а не к практике революционной борьбы и приключениям

подпольной жизни.

В конце 70 – начале 80-х гг. Тихомиров сыграл весьма заметную роль в

оформлении и обосновании народовольческой идеологии, истолковании и защите

программных установок партии, добросовестно отражая в основном господствующие в

ней настроения и точки зрения. При этом, говоря от имени других, Тихомиров в

значительной степени выражал собственные оригинальные взгляды, далеко не

общепринятые в русском народническом движении. Главными особенностями взглядов

Тихомирова были «идея общественного порядка и твердой государственной власти» и

отрицательное отношение к идеям федерализма, областного самоуправления и т. п. При

этом вопросу о формах «сильной государственной власти» Тихомиров (в отличие от

большинства народовольцев) не придавал принципиального, самостоятельного значения

[11, с. 48-49]. Его отличала не только любовь к истории России, но и убеждение в

своеобразии русской исторической судьбы, которое он видел в особом значении

государственности в истории страны, в тяготении русского населения к авторитарным

началам управления, в чем сильно расходился с многими из своих соратников,


98

увлеченных анархистскими проповедями М. А. Бакунина. Заслуживает внимания,

например, такое высказывание Тихомирова: «Мы по убеждениям и стремлениям

государственники, то есть признаем за элементом государственным, элементом

политической власти огромную важность. Это сила, а потому она должна быть умно

организована. Госуд[арственная] власть была, есть и будет, вероятно, всегда. Поэтому мы

обращаем на ее организацию такое же внимание, как на организацию экономических

отношений» [24, с. 320].

Занимаясь главным образом литературной деятельностью, Тихомиров, однако,

входил в Распорядительную комиссию Исполнительного комитета, то есть в высший

состав партии «Народной воли», пользуясь уважением и авторитетом у товарищей.

Признанный лидер «Народной воли» А. Д. Михайлов писал в своем завещании: «Завещаю

вам, братья, беречь и ценить нашего доброго Старика, нашу лучшую умственную силу.

Он не должен участвовать в практических предприятиях – он к ним не способен. Вам надо

сознавать это, а ему не следует себя обманывать» [21, с. 210]. Впрочем, по свидетельствам

товарищей, эти особенности не мешали, а скорее способствовали Тихомирову играть

важную роль в жизни организации: «Там, где надо было уметь говорить, Тихомирова

посылали на переговоры и с посторонними. Так, он ездил в Киев, и к нему приезжали

оттуда для переговоров… Словом, на Тихомирова смотрели, как на большую мыслящую

литературную силу…» [7, л. 1-2]. И сам Тихомиров утверждал, что его «недаром считали

в Комитете дипломатом и выдвигали на труднейшие переговоры» [16, с. 168], он «играл

первую роль в … дипломатической деятельности сообщества, отстаивая его идеи или

поступки перед другими группами и фракциями» [4, л. 7]. По словам А. П. Прибылевой-

Корбы, в первое время существования партии и ИК Тихомиров «был самым популярным

человеком в революционной среде» (даже более Александра Михайлова), он заражал

своей уверенностью и увлеченностью революцией всех, «приходившим с ним в деловые

сношения» [22, л. 92об.-93]. Склад характера Тихомирова и его манера общения

способствовали этому. По свидетельству Е. Д. Сергеевой, «Лев удивительно терпеливо

относился к инакомыслящим, он больше всего ценил в человеке ум и искренность и мог

уважать его, не смотря на различие убеждений. Он одинаково прост и любезен был как с

великим ученым, так и с молодым студентом, который смотрел на него снизу вверх.

Оттого его и любили так среди молодежи, запросто приходили с ним беседовать, и он

этим никогда не тяготился» [7, л. 3]. Сам Тихомиров баланс сил и влиятельность в партии

оценивал следующим образом: «Крупнейшими людьми Комитета были: 1) Александр

Михайлов, 2) я, 3) Желябов, 4) Зунделевич, 5) Оловенникова и 6) Перовская. К

сожалению, Оловенникова, – которая даже гораздо крупнее Перовской, жила почти все

время в Москве, и не могла пристально наблюдать комитетские отношения» [10, с. 175].

Не затрагивая темы взаимоотношений Тихомирова с остальными видными

руководителями «Народной воли», сосредоточим внимание на той исключительной роли,

которую сыграл в судьбе Тихомирова-революционера Александр Михайлов.

Именно он идет в списке Тихомирова под первым номером, а сам он занимает

второе место. Такая расстановка не случайна, это отмечали и другие народовольцы. М. Ф.

Фроленко говорил, что Тихомиров и Михайлов образовывали своего рода дуумвират,

управлявший организацией. Они составляли буквально «единое целое», где Михайлов,

«как знающий хорошо положение вещей и обладающий недюжинным практическим

умом, являлся с тем или иным предложением», идеей или проектом, а Тихомиров

выступал с теоретическими обоснованиями и истолкованиями [32, с. 48].

Александр Дмитриевич Михайлов, сыгравший, по оценкам Тихомирова и его

товарищей, ведущую и руководящую роль в создании и деятельности народнических

партий, оказал значительное влияние и на становление самого Тихомирова. Никого

Тихомиров не ценил больше и не ставил в организации выше, чем А. Д. Михайлова: «Во

все время своего знакомства с революционной средой, из тысячи 1½ человек, которых


99

сколько-нибудь помню, я не знаю человека, который бы производил впечатление более

хорошей силы, чем этот отчаянный ―террорист‖» [3, с. 95]. Чувства искреннего уважения

и симпатии Тихомиров сохранял до самой смерти, всячески оправдывая революционные

заблуждения своего друга: «Не могу без грусти думать, что такую богатую натуру

загубила наша поганая обезьянья «интеллигентская» цивилизация. С самого юного

возраста Михайлов воспринял, конечно, наше революционное миросозерцание и затем

уже мог развиваться только в его рамках… Теперь прошло с тех пор 20 лет, у меня нет

иллюзий, и я совершенно хладнокровно и убежденно говорю, что Михаилов мог бы, при

иной обстановке, быть великим министром, мог бы совершить великие дела для своей

родины. Часто я наблюдал огромное значение нравственных свойств для развития всех

остальных сил человека, в том числе и умственных. Эта-то нравственная основа была

очень хороша у Александра Михайлова. Личность в основе необычайно чистая и

искренняя» [3, с. 96]. Отсутствие образования и «ничтожность теоретических познаний»

нисколько не мешали Михайлову серьезно влиять на литературное творчество своего

друга. В разговоре с Плехановым Тихомиров признавался, что и сам очень любит читать

Михайлову свои статьи: «…замечания его так удачны, так метки, что с ним почти всегда

приходится согласиться, и часто я переменяю весь план статьи, прочитавши ему черновую

рукопись» [19, с. 166].

Александр Михайлов, в свою очередь, относился к Тихомирову не менее

трогательно, о чем ярко свидетельствует, например, пассаж из письма А. Д. Михайлова к

А. П. Корбе: «Передай лично поцелуй мой горячий друзьям, каждому отдельно и

поименно от меня. Особенно жарко целую старика. Считаю его лучшим другом своим из

ныне живущих… он после тебя самый любимый товарищ мой. Пусть простит мне

неприятности, которые я причинял ему. Пусть всегда знает, что они исходили из

чистейших побуждений. Мне досадно было видеть, что он недостаточно оживлен, как

того бы требовало дело. Поэтому я и делал ему сцены. Теперь горько раскаиваюсь. Всегда

глубоко уважал его» [5, л. 338 об.].

Как верно отметил Фроленко, тесному, переросшему в дружбу сближению

Михайлова и Тихомирова способствовало то, что они «по характерам и способностям

совершенно дополняли друг друга» [3, с. 98]. Это понимал не только Тихомиров, но и

Михайлов, весьма реально смотревший на вещи.

Была в Александре Михайлове одна черта, которая с неизбежностью должна была

привлекать к нему людей. Он обладал, по общему признанию, поистине выдающимися

организационными способностями. Прекрасно разбиравшемуся в людях Михайлову

достаточно было совсем небольшого общения, чтобы определись способности и

склонности человека. Умея быть и властным и по необходимости уступать, он мог всего

себя и своих товарищей полностью подчинить делу, расставив по местам, где те

приносили максимальную пользу. Поэтому «у него не было «бесполезных» людей» [21, с.

48].

Из вышеизложенного становится понятно, почему сошлись энергичный практик-

организатор Михайлов, способный всех заразить своей энергией и пристроить к делу, и

теоретик Тихомиров, мало способный к актам практической борьбы, но прекрасно

справляющийся с задачами теоретических обоснований и изложения в виде стройных

концепций как своих мнений, так и оформления и приведения в слаженно-согласованный

вид мнений и взглядов своих товарищей. Так что, думается, именно этот тандем помог

Тихомирову добиться такого авторитета в партийной и революционной среде. В свете

сказанного становится понятным, почему таким ударом для Тихомирова стал арест

Михайлова: «В конце ноября 1880 года был арестован А. Михайлов. Для Тихомирова это

был сильнейший удар. Никого в партии он не ставил так высоко как А. Михайлова» [22, л.

101]. Этот арест Тихомиров воспринял как «начало упадка и расстройства

«Исполнительного комитета», истинной душой и творцом которого был Михайлов» [3, с.


100

96]. Немудрено, что начавшееся в 1880 г. охлаждение Тихомирова к революции после

ареста друга только усилилось. В подготовке акции 1 марта он участия уже фактически не

принимал.

На примере взаимодействия с личностью Михайлова хорошо видно, как

Тихомиров, человек бесспорно литературно одаренный, но не энергический, органически

нуждался в близком человеке, способном поддержать и направить его, создать импульс и

подпитывать своим энтузиазмом на тернистом пути политического деятеля. Эту свою

слабость прекрасно понимал и Тихомиров. Неслучайно наивысшую оценку у него

получают люди, как правило, проявившие себя хорошими организаторами и

руководителями, высоко зарекомендовавшие себя своими деловыми качествами.

Оказавшись в эмиграции, Тихомиров под давлением французского правительства

попал в состояние полной изоляции, переехав из Парижа в малолюдное местечко Ренси.

Это чрезвычайно усугубило то состояния идейно-политического кризиса, в котором он

пребывал последние годы, и имело свои последствия, коренящиеся в свойствах характера

Л. А. Тихомирова. Как отмечал Н. С. Русанов, «…надо было, чтобы он был окружен не

просто «старыми товарищами», а товарищами, которые по уму и энергии были

выдающимися, инициативными личностями. О, тогда мягкое, податливое железо его

слабого характера, намагничивалось от близости этих стальных, могучих возбудителей

энергии и становилось тоже похожим на сталь… пока он стоял внутри и в центре

Народной Воли, вожди которой были людьми удивительной политической смелости и

беспримерного личного мужества, он набирался этой коллективной храбрости, и в его

действиях и особенно писаниях чувствовалась сила убеждения и внушительного, порой

властного призыва… Но когда не стало великих ахиллов и не на кого было

ориентироваться по сложному пути политической деятельности, или когда сами

инициативные личности колебались на идейном распутье, Тихомиров становился

чрезвычайно нерешительным, опасливым и боязливым» [27, с. 160].

Итак, как мы видим, становление Тихомирова-революционера происходило под

существенным влиянием внешних обстоятельств и сильных личностей, наиболее заметной

из которых был А. Д. Михайлов. Тихомиров никогда не отличался крепостью характера и

силой воли, необходимой для решения реальных политических задач. В этом смысле

приходится признать определенную правоту Н. С. Русанова, заявлявшего, что «у

Тихомирова не было органически сросшихся с ним убеждений, но у него были

возбудители умственной и нравственной энергии в лице его глубоко убежденных,

сильных умом и волей товарищей, целиком отдавших себя на служение высшим идеалам»

[27, с. 179]. Да и сам Тихомиров признавал, что «9/10 мною написанного есть компиляция

и повторение чужого вздора и чужих умных вещей» [23, л. 70 об.]. Для него было важным,

чтобы рядом находился человек, способный зарядить энергией. Тихомиров был

талантливым художником, но без поддержки и опоры настоящих пассионариев, бывших

для него большим авторитетом, быстро впадал в отчаяние и разуверялся в своих силах.

Наибольшего практического политического успеха Тихомиров-революционер достиг в

союзе с Александром Дмитриевичем Михайловым, одним из наиболее выдающихся

представителей русского революционного народничества, который умел в максимальной

степени учитывать и использовать особенности склада его характера. После же ареста

«Дворника» (партийная кличка Михайлова) революционная «карьера» Тихомирова

планомерно идет на спад. В эмигрантский период его жизни ему не удалось найти

подобного союзника, способного в полной мере использовать весь тихомировский

потенциал, снова вдохнуть в него веру в революционное дело и «запитать» своей

энергией, что в значительной, если не в решающей степени обусловило так называемое

«ренегатство» Льва Тихомирова.


101


1. Бах А. Н. Записки народовольца. М.; Л.: Молодая гвардия, 1929. 255 с.

2. Бух Н. К. Первая типография «Народной воли» // Каторга и ссылка. 1929. № 7–8.

С. 54–93.

3. Воспоминания Льва Тихомирова. М.; Л.: Госиздат 1927. 516 с.

4. ГА РФ (Государственный архив Российской Федерации). Ф. 102 (Департамент

полиции МВД). 3-е д-во. 1888. Ед. хр. 545. Т. I.

5. ГА РФ. Ф. 112 (Особое Присутствие Правительствующего Сената для суждения

дел о государственных преступлениях и противозаконных сообществах). Оп. 1. Ед. хр.

528.

6. ГА РФ. Ф. 634 (Тихомиров Л. А.). Оп. 1. Ед. хр. 6.

7. ГЛМ ОРФ. Ф. 196 (Леонтьев К. Н.). Оп. 1. Ед. хр. 373.

8. Ефименко А. Р. Эволюция социально-исторических и философских взглядов Л.

А. Тихомирова: дис. … канд. филос. наук. М., 2000. 215 с.

9. Иванчин-Писарев А. И. Хождение в народ. М.; Л.: Молодая гвардия, 1929. 451 с.

10. Из архива Л. Тихомирова // Красный Архив. 1924. Т. 6. С. 95–100.

11. Костылев В. Н. Лев Тихомиров на службе царизма: (Из истории общественно-

идейной борьбы в России в конце ХIХ – начале XX вв.): дисс. … канд. ист. наук. М., 1987.

400 с.

12. Костылев В. Н. Ренегатство Л. А. Тихомирова и русское общество в конце 80-

х – начале 90-х гг. XIX в. // Проблемы истории СССР. М., 1980. Вып. 11. С. 151-169.

13. Кузьмин Д. М. Народовольческая журналистика. М.: Всесоюз. об-во

политкаторжан и ссыльнопоселенцев, 1930. 287 с.

14. Любатович О. С. Далекое и недавнее. М.: Всесоюз. об-во политкаторжан и

ссыльнопоселенцев, 1930. 98 с.

15. Милевский О. А. Лев Тихомиров: две стороны одной жизни. Барнаул: Изд-во

АлтГУ, 2004. 494 с.

16. Неизданные записки Л. А. Тихомирова // Красный Архив. 1928. Т. 4. С. 139–

174.

17. Пелевин Ю. А. Новые материалы о народовольцах А. Д. Михайлове, А. П.

Прибылѐвой-Корбе и Л. А. Тихомирове // Вестник МГУ. Сер. 8. История. 1979. № 3. С.

65–77.

18. Плеханов Г. В. Новый защитник самодержавия или горе г. Тихомирова. СПб.:

М. Малых, 1906. 46 с.

19. Плеханов Г. В. Сочинения. Т.1. М.; Л.: Госиздат, 1923. 364 с.

20. Посадский А. В. Л. А. Тихомиров: философско-культурологические искания.

СПб.: «Издательство «СПБКО»», 2009. 258 с.

21. Прибылева-Корба А. П., Фигнер В. Н. Народоволец Александр Дмитриевич

Михайлов. М.; Л.: Госиздат, 1925. 230 с.

22. РГАЛИ. (Российский государственный архив литературы и искусства) Ф. 1185

(Фигнер В. Н.). Оп. 1. Ед. хр. 675.

23. РГАЛИ. Ф. 345 (Новиковой О. А.). Оп. 1. Ед. хр. 746.

24. Революционное народничество семидесятых годов XIX в. Т. II. М.: Наука,

1965. 472 с.

25. Репников А. В. Лев Тихомиров – от революции к апокалипсису // Россия и

современный мир. 1998. Вып. 3. С. 189–198.

26. Репников А. В., Милевский О. А. Две жизни Льва Тихомирова. М: Academia,

2011. 560 с.


102

27. Русанов Н. С. В эмиграции. М.: Всесоюз. Об-во политкаторжан и

ссыльнопоселенцев, 1929. 312 с.

28. Тихомиров Л. А. Несколько мыслей о развитии и разветвлении революционных

направлений // Каторга и ссылка. 1926. № 3. С. 112–126.

29. Тихомиров Л. А. Письмо к Синегубу С.С. // Каторга и ссылка. 1927. № 2. С. 96–

98.

30. Тихомиров Л. А. Тюрьма. // Московские Ведомости. 1895. № 336.

31. Фигнер В. Н. Лев Тихомиров // ПСС. В 7 тт. М.: Госиздат, 1932. Т. 5. С. 291–

304.

32. Фроленко М. Ф. Собр. Соч. в 2-х томах. Т.2. М.: [б. г.], 1932. 370 с.

33. Чесноков С. В. Роль идейно-политического наследия Л. А. Тихомирова в

русской общественной мысли и культуре конца XIX-XX веков: дис. … канд. ист. наук.

Нижний Новгород, 2005. 218 с.

34. Шерстюк М. В. Лев Тихомиров: обретение религиозного мировоззрения:

дисс. … канд. ист. наук. М., 2010. 352 с.

35. Шерстюк М. В. Одиночество Льва Тихомирова // Россия ХХI. 2002. № 2. С.

142–163.

References

1. Bakh A. N. Zapiski narodovol’tsa. M.: L.: Molodaya gvardiya, 1929. 255 s.

2. Bukh N. K. Pervaya tipografiya «Narodnoy voli» // Katorga i ssylka. 1929. № 7–8. S.

54–93.

3. Vospominaniya L’va Tikhomirova. M.; L.: Gosizdat, 1927. 516 s.

4. GA RF. F. 102 (Departament politsii MVD). 3-ye d-vo. 1888. Yed. Khr. 545. T. I.

5. GA RF. F. 112 (Osoboye Prisutstviye Pravitel'stvuyushchego Senata dlya suzhdeniya

del o gosudarstvennykh prestupleniyakh i protivozakonnykh soobshchestvakh). Op. 1. Yed. Khr.

528.

6. GA RF. F. 634 (Tikhomirov L. A.). Op. 1. Yed. Khr. 6.

7. GLM ORF. F. 196 (Leont’yev K. N.). Op. 1. Yed. Khr. 373.

8. Yefimenko A. R. Evolyutsiya sotsial'no-istoricheskikh i filosofskikh vzglyadov L. A.

Tikhomirova : diss. … kand. filos. nauk. M., 2000. 215 s.

9. Ivanchin-Pisarev A. I. Khozhdeniye v narod. M.-L.: Molodaya gvardiya, 1929. 451 s.

10. Iz arkhiva L. Tikhomirova. // Krasnyy Arkhiv. 1924. T. 6. S. 95–100.

11. Kostylev V. N. Lev Tikhomirov na sluzhbe tsarizma: (Iz istorii obshchestvenno-

ideynoy bor'by v Rossii v kontse KHIKH – nachale XX vv.): diss. … kand. ist. nauk. M., 1987.

400 s.

12. Kostylev V. N. Renegatstvo L. A. Tikhomirova I russkoye obshchestvo v kontse 80-kh

– nachale 90-kh gg. XIX v. // Problemy istorii SSSR. 1980. Vyp. 11. S. 151–169.

13. Kuz’min D. M. Narodovol’cheskaya zhurnalistika. M.: Vsesoyuz. Ob-vo politkatorz-

han i ssyl’noposelentsev, 1930. 287 s.

14. Lyubatovich O. S. Dalokoye I nedavneye. M.: Vsesoyuz. ob-vo politkatorzhan i

ssyl'noposelencev, 1930. 98 s.

15. Milevskiy O. A. Lev Tikhomirov: dve storony odnoy zhizni. Barnaul: Izd-vo AltGU,

2004. 494 s.

16. Neizdannyye zapiski L. A. Tikhomirova. // Krasnyy Arkhiv. 1928. T. 4. S. 139–174.

17. Pelevin YU. A. Novyye materialy o narodovol’tsakh A. D. Mikhaylove, A. P. Pribylo-

voy-Korbe I L. A. Tikhomirove // Vestnik MGU. Ser. 8. Istoriya. 1979. № 3. S. 65-77.

18. Plekhanov G. V. Novyy zashchitnik samoderzhaviya ili gore g. Tikhomirova. SPb.:

M. Malykh, 1906. 46 s.

19. Plekhanov G. V. Sochineniya. T.1. M.; L.: Gosizdat, 1923. 364 s.


103

20. Posadskiy A. V. L. A. Tikhomirov: filosofsko-kul'turologicheskiye iskaniya. SPb.:

«Izdatel'stvo «SPBKO»», 2009. 258 s.

21. Pribyleva-Korba A. P., Figner V. N. Narodovolets Aleksandr Dmitriyevich Mikhay-

lov. M.; L.: Gosizdat, 1925. 230 s.

22. RGALI. F. 1185 (Figner V. N.). Op. 1. Yed. Khr. 675.

23. RGALI. F. 345 (Novikovoy O. A.). Op. 1. Yed. Khr. 746.

24. Revolyutsionnoye narodnichestvo semidesyatykh godov XIX v. T. II. M.: Nauka,

1965. 472 s.

25. Repnikov A. V. Lev Tikhomirov – ot revolyutsii k apokalipsisu // Rossiya I sovremen-

nyy mir. 1998. Vyp. 3. S. 189–198.

26. Repnikov A. V., Milevskiy O. A. Dve zhizni L'va Tikhomirova. M: Academia, 2011.

560 s.

27. Rusanov N. S. V emigratsii. M.: Vsesoyuz. Ob-vo politkatorzhan i ssyl’noposelentsev,

1929. 312 s.

28. Tikhomirov L. A. Neskol'ko mysley o razvitii i razvetvlenii revolyutsionnykh naprav-

leniy // Katorga i ssylka. 1926. № 3. S. 112-126.

29. Tikhomirov L. A. Pis’mo k Sinegubu S.S. // Katorga I ssylka. 1927. № 2. S. 96-98.

30. Tikhomirov L. A. Tyur’ma // Moskovskiye Vedomosti. 1895. № 336.

31. Figner V. N. Lev Tikhomirov // PSS v 7 tt. M.: Gosizdat, 1932. T. 5. S. 291-304.

32. Frolenko M. F. Sobr. Soch. V 2-kh tomakh. T.2. M.: [b. G.], 1932. 370 s. /20

33. Chesnokov S. V. Rol' ideyno-politicheskogo naslediya L. A. Tikhomirova v russkoy

obshchestvennoy mysli i kul'ture kontsa XIX-XX vekov: dis. … kandidata istoricheskikh nauk :

07.00.02 / N. Novgorod, 2005. 218 s.

34. Sherstyuk M. V. Lev Tikhomirov: obreteniye religioznogo mirovozzreniya: diss. ...

kand. ist. nauk. M., 2010. 352 s.

35. Sherstyuk M. V. Odinochestvo L’va Tikhomirova // Rossiya ХХI. 2002. № 2. S. 142-

163.


104

СОВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО

КАК ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНЫЙ ФЕНОМЕН

Амбарцумян К. Р.


УДК 94(479.24)

ОСОБЕННОСТИ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ СОЮЗА ОБЪЕДИНЕННЫХ

ГОРЦЕВ И ГРУЗИНСКОЙ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

(1918–1919 ГГ.)1

В рамках данной статьи автор обращается к проблеме единства региона в усло-

виях революционной катастрофы 1917 г. и ее последствий. В работе к историческому

материалу адаптировано понятие «Большой Кавказ», которое в политических исследо-

ваниях применяется к современному состоянию региона. О полном единстве в указанный

период времени говорить не приходится, однако локализация проблематики на горско-

грузинских связях позволила выявить некоторые особенности общерегионального разви-

тия. Во-первых, налицо инерционность, обусловленная общим имперским прошлым. Гру-

зинская и северокавказская политическая элиты были взращены образованием и культу-

рой Российской империи, при всех этнорелигиозных различиях срабатывало осознание

принадлежности к общему социокультурному миру. Во-вторых, перипетии международ-

ных отношений и кризис российского центра сделали Большой Кавказ ареной геополити-

ческого соперничества, поэтому налаживание диалога протекало в условиях самоопреде-

ления кавказских народов в новых исторических условиях. В-третьих, прекращение рос-

сийского влияния на Кавказе обострило прежние противоречия, обострение которых

раньше имперская власть не допускала и сдерживала силой.

В работе исследованы различные уровни взаимодействия грузинского и горского

правительств, отдельных их представителей, показано, как конфронтация могла соче-

таться с необходимостью мирного взаимодействия, в том числе по вопросам частного

порядка. Автором использован комплекс архивных материалов и опубликованных источ-

ников, анализ которых позволил выявить проблемы и направления взаимодействия. Кроме

того, обращает на себя внимание влияние различное влияние контекстов. Так, Париж-

ская конференция, на которой присутствовали горская и грузинская делегации, показала,

вывела на первый план разногласия по абхазскому и южноосетинскому вопросам, и согла-

сования действий между представителями кавказских самопровозглашенных республик

не получилось.

Ключевые слова: грузинское правительство, Союз горцев, Большой Кавказ, рево-

люция 1917 г., международные отношения.

In this article the author considers the problem of the Caucasian unity in the context of

the revolution of 1917 and its consequences in the next years. The concept of the ―Greater Cau-

casus‖ is adapted to the historical material, which is used, in political research of the current

state of the region. It is not possible to speak about complete unity in this period. However, the

localization of the problems on relations between the mountains and the Georgian allowed re-

vealing some features of the region-wide development. First, there is an inertness due to the

1 Статья выполнена в рамках проекта «Большой Кавказ в контексте внешней политики России (1917–1922

гг.)», поддержанного РФФИ (18-09-00444).


105

common imperial past. The Georgian and the North Caucasian political elites were nurtured by

the Russian Empire’s education and culture, with all the ethnic and religious differences the

awareness of belonging to a common socio-cultural world worked. Secondly, difficulties of in-

ternational relations and the crisis of the Russian center made the Greater Caucasus an arena of

geopolitical antagonism, therefore a dialogue proceeded in the context of self-determination of

the Caucasian peoples in the new historical conditions. Thirdly, the stop of Russian influence in

the Caucasus escalate the previous contradictions. Such situation had not been possible earlier

because the imperial power held back ones by force.

In the paper author explores various levels of interaction between the Georgian and the

Highland governments, their representatives, and it shows how confrontation could be combined

with the necessity for interaction, including on individual matters. The author used archival ma-

terials and published sources, these allowed to identify problems and areas of interaction. Coop-

eration or confrontation depended on a context. For example, the Abkhaz and the South Ossetian

issues were reason for disagreement and absence coordination of actions between representa-

tives of the Caucasian self-proclaimed republics.

Key words: the Georgian governments, the Union of Highlanders, Greater Caucasus, in-

ternational relations.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-104-113

овременные историки, особенно представители кавказоведения, активно об-

ращаются к истории Союза объединенных горцев Северного Кавказа и Да-

гестана (1917–1918 гг.) и Горской республики (1918–1920 гг.) [5; 6; 9; 10; 11;

12; 14; 16]. Данный комплекс работ отличает многоаспектность в представлении темы, ко-

торая освещается и в рамках истории революции 1917 г., и в контексте событий граждан-

ской войны, и в свете геополитических проблем Северо-Кавказского региона [3; 7].

Безусловно, важной и интересной является проблема отношений Северного Кавка-

за с провозглашенными в 1918 г. республиками Южного Кавказа. С данного ракурса у ис-

следователя появляется возможность увидеть Большой Кавказ в его целостности, а также

реконструировать складывающиеся в новом постреволюционном и поствоенном контек-

сте внутрирегиональные коммуникации. Термин «Большой Кавказ» с недавнего времени

используется в политологических работах, таким образом ученые подчеркивают геополи-

тическое единство макрорегиона, разделенного государственными границами. Период с

1917 г. (главным образом, начиная с октября и прихода к власти большевиков) по 1922 г.

стал временем турбулентности, в течение которого регион отделился и снова вошел в со-

став России. Под влиянием революции в пределах Большого Кавказа возобладали центро-

бежные силы, которые ускорились после прихода к власти большевиков. В южных преде-

лах предпринимались попытки национального государственного строительства, в север-

ной части велись поиски объединяющего начала для многочисленных народов и также

создания независимого от большевистской России государства. При этом северокавказ-

ские политики стремились поддерживать связи и не отказывались от любых возможно-

стей согласования действий в процессе получения государственного суверенитета с юж-

нокавказскими соседями. В этой связи мы, обращаясь к проблемам региона в историче-

ской ретроспективе, считаем целесообразным использование термина «Большой Кавказ»,

который подразумевает единый макрорегион, ставший после ослабления России ареной

геополитического соперничества ведущих мировых игроков.

Российский исследователь С. М. Маркедонов, описывая современный геополити-

ческий дизайн Большого Кавказа, справедливо подчеркивает следующую характерную

особенность: ситуация на Северном Кавказе непонятна без обращения к положению дел

на Южном Кавказе [15]. Эта же взаимосвязь, даже с учетом всех произошедших после ре-

волюции 1917 г. тектонических сдвигов, характерна для изучаемого периода. Обращаясь к

истории Союза, трудно уйти от темы взаимоотношений с закавказскими республиками, в

С


106

том числе с Грузией, особенно в свете того, что Абхазия входила в него. Необходимость

взаимодействия осознавалась горским правительством, оно нуждалось в «сочувствии За-

кавказских республик», без которого «дело обороны Северного Кавказа представлялось

немыслимым» [20, д. 10, л. 4 об.]. В конце февраля 1918 г. во Владикавказе была принята

резолюция временного правительства Союза горцев Северного Кавказа и Дагестана о ме-

рах по политическому воссоединению Северного Кавказа и Закавказья [4, c. 206]. В рам-

ках данной статьи ставиться целью выявление основных трудностей в деле консолидации

народов Большого Кавказа в обозначенный период на примере грузинского вектора поли-

тики горского правительства.

11 мая 1918 г. на Батумской конференции делегаты правительства Союза горцев

Кавказа заявили о своем отделении от России и образовании независимого государства –

Горской республики. Пределы самопровозглашенной республики были обозначены сле-

дующим образом: «Территория нового государства будет иметь своими границами на се-

вере те же самые географические границы, какие имели области и провинции Дагестана,

Терека, Ставрополя, Кубани и Черного моря в бывшей Русской Империи, с запада – Чер-

ное море, с востока – Каспийское море, на юге – границу, подробности которой будут оп-

ределены по соглашению с Закавказским правительством» [17, c. 76].

Из приведенного отрывка следует, что горское правительство осознавало институ-

циональный распад Большого Кавказа, некогда единого в составе наместничества, но так-

же понимало необходимость налаживания диалога относительно границ с закавказскими

соседями. Констатация этого факта произошла на фоне растерянности северокавказских

элит, которые не имели опыта самостоятельного принятия внутри- и внешнеполитических

решений. На конференции в Трапезунде в апреле 1918 г. министр иностранных дел Союза

горцев Гайдар Бамматов подчеркнул необходимость создания единого Кавказа на эконо-

мических и политических основаниях [4, c. 208]. В ноте же, адресованной правительству

РСФСР [17, c. 77] и переданной через германского посла в Москве графа Мирбаха, горцы

с категоричностью заявили о стремлении создать независимое государство.

В обстановке постреволюционного времени и послевоенного мира взаимодействия

горского и грузинского правительств носили характер и конфронтации, и сотрудничества,

одновременно. В течение одного месяца, а именно июня 1918 г., четко обозначились эти

две тенденции. С одной стороны, взаимные официальные заверения в налаживании пози-

тивного диалога, с другой – возникновение по ряду вопросов конфликтных ситуаций.

Горское правительство осознавало необходимость поддержания благоприятных отноше-

ний с грузинскими властями в процессе создания собственного государства. Одним из

первых вопросов, который вынуждал вести переговоры, стал транзит через Грузию турец-

кого вооружения и специалистов на территорию Северного Кавказа, для чего требовалось

открыть железную дорогу Батум – Тифлис и шоссе Тифлис – Владикавказ. Судя по доку-

ментам, медиатором в этих переговорах выступили германские представители, с оглядкой

на которых приходилось действовать и горскому, и грузинскому правительствам. В лич-

ных беседах грузины заверяли Гайдара Бамматова в возможности предоставления транзи-

та, но обещание выполнять не спешили, из-за чего возникли трения. Поэтому на конфе-

ренции в Батуме он обратился непосредственно к германской делегации и ее председате-

лю фон-Лоссову, который поддерживал идею мирного диалога между Союзом горцев и

Грузией [17, c. 82], а после направил официальное письмо главе дипломатической миссии

правительства Германии на Кавказе графу Шуленбургу [17, c. 83]. В эти же июньские дни

1918 г. председатель правительства Горской республики чеченец Абдул Меджид Чермоев

направил письмо, адресованное грузинскому правительству, с заверением в чувствах

дружбы и почтения и с призывом как можно скорее заключить политический и экономи-

ческий союз [17, c. 83]. Горская республика не могла себе позволить открытой конфрон-

тации с Грузией, поэтому на официальном уровне делала заявления о мирных намерениях

и стремилась к заключению соответствующих договоров.


107

Практически с заявления кавказскими республиками в мае 1918 г. о своей независи-

мости началось противостояние Грузии и Союза горцев по абхазскому вопросу. Абхаз-

ский народный совет (АНС) с момента распада Закавказской федерации полагал юридиче-

ские основания для связи с Грузией утраченными и принял на себя всю полноту власти [1,

c. 33]. Однако на территорию Абхазии в конце мая 1918 г. были введены немецкие и гру-

зинские войска, что вызвало резко негативную реакцию горского правительства. Гайдар

Бамматов писал Шуленбургу: «Я нисколько не сомневаюсь, что незначительный десант

немецких войск в Сухуми является исключительно результатом недоразумения, в которое,

Ваше Превосходительство, были введены грузинским правительством» [17, c. 83]. Севе-

рокавказские представители старались апеллировать именно к авторитету германского

правительства, вероятно, опасаясь разрушить хрупкий мир прямыми переговорами с гру-

зинской стороной. Агрессия против Абхазии естественно расценивалась как действие

против интересов горского правительства, в которое в 1917 – начале 1918 гг. входил аб-

хазский представитель С. Ашхацава.

Разлад в грузино-абхазских отношениях в мае–июне 1918 г. усугублялся внутренним

кризисом в самой Абхазии, где действовал второй Абхазский народный совет, пребывав-

ший в состоянии раскола. С одной стороны, существовала группа С. Басарии, А. Шерва-

шидзе и т. д., ориентировавшаяся на горское правительство, с другой, был меньшевик,

ставленник Тифлиса, В. Шервашидзе [13, c. 49]. Период 1917 – 1921 абхазский историк С.

Лакоба называет «одной из основных болевых точек в истории грузино-абхазских отно-

шений» [13, c. 45]. Для Грузии присоединение Абхазии к Союзу горцев было крайне не-

выгодно и нежелательно хотя бы потому, что оно означало усиление Турции, с которой

Северный Кавказ был органически связан через диаспору.

По воспоминаниям одного из основателей АНС М. Тарнавы, грузинские представи-

тели, в том числе меньшевик и член Особого Закавказского комитета А. Чхенкели, пыта-

лись предотвратить объединение Абхазии с Союзом горцев еще в ноябре 1917 г. Они при-

были в Сухум на Съезд абхазского народа с целью перехватить инициативу у представи-

теля Союза горцев чеченца Аслабека Шерипова (в последующем – борца за советскую

власть) и отговорить абхазцев от принятия решения в пользу консолидации с северокав-

казскими горцами [1, c. 39]. Тем не менее съезд принял «Декларацию съезда Абхазского

народа» [17, c. 53], в ней констатировалось включение Абхазии в состав Союза горцев,

Абхазский национальный совет определялся как «орган, объединяющий абхазский народ

с Союзом горцев в лице Центрального комитета Союза и проводящий общие политиче-

ские лозунги и постановления Союза» [17, c. 53].

В целом в абхазском вопросе грузинское правительство Горскую республику как оп-

понента не рассматривало, более обстоятельно оно вело переговоры с Добровольческой

армией и британской администрацией. В Тифлисе 23 мая 1919 г. состоялось совещание.

Английский генерал Дж. Бриггс1 обратил внимание на то, что слишком много жалоб по-

ступает от абхазского населения на действия грузинских войск, которые ведут себя «хуже

большевиков: отнимают дома, земли, производят социализацию и национализацию иму-

щества» [20, д. 10, л. 14об]. Министр иностранных дел грузинского правительства Е. П.

Гегечкори отрицал возможность подобных случаев и подчеркнул, что Абхазия управляет-

ся автономно АНС в пределах независимой Грузии [20, д. 10, л. 14 – 15об]. В течение все-

го совещания Горская республика не был упомянута ни одной из сторон.

В своих воспоминаниях глава грузинского правительства Ной Жордания дал сле-

дующую характеристику ситуации вокруг Союза горцев и Абхазии: «Наши соседи все

время подсматривали и искали удобного случая, чтобы отнять у нас какой-нибудь кусок

земли. Один из наших помещиков в Абхазии, князь Шервашидзе2, недовольный нами, бе-

1 Чарльз Джеймс Бриггс – глава британской миссии при ВСЮР.

2 Речь о князе Александре Шервашидзе.


108

жал на Северный Кавказ и на одном митинге преподнес ему всю Абхазию. Вместо того,

чтобы спросить его, по какому праву или по чьему полномочию он говорит, там сразу

приняли; этот подарок и предъявили нам претензию: «Абхазия наша, уходите оттуда!»

Вот какие соседи были у нас. Одним словом, вокруг Грузии господствовали, главным об-

разом, авантюристические типы, которые никакой политической работы никогда не вели,

никогда политикой не занимались — бывшие чиновники, офицеры, потерявшие свою

карьеру и т. п., и все они впадали из одной крайности в другую» [8, c. 98]. Безусловно,

Грузия рассматривала Абхазию как часть собственного государства и не воспринимала

всерьез ее вхождение в состав Союза горцев.

Говоря об отношениях грузин с представителями народов Северного Кавказа, следу-

ет отметить одну интересную особенность, а именно ощущение цивилизационного пре-

восходства. Судя по тональности высказывания Ноя Жордании, горское правительство не

воспринималась как серьезная политическая сила. В работе грузинского дипломата З.

Авалова (Авалишвили) «Независимость Грузии в международной политике» обращает

внимание на себя следующее высказывание: «Как удивился бы Шамиль, если бы увидел в

1918 г. министра иностранных дел горской республики (Баммата), воспитанного по-

европейски и говорящего по-французски!» [2, c. 137]. С другой стороны, для грузин была

очевидна и безусловна связь Горской республики с Турцией. Тот же З. Авалов писал о

том, что ни для кого не секрет особое положение горцев в Турции, где у них повсюду род-

ственники [2, c.137]. Однако этот фактор он не склонен был переоценивать и не видел ос-

нования для надежд горских народов на «практическую помощь» турецкого государства.

Пребывая в Константинополе в августе 1918 г., Г. Бамматов пытался на дипломати-

ческом уровне найти пути разрешения сложившихся в отношениях с Грузией проблем. Он

обратился к германскому послу в Турции Бернсдорфу. Разговор шел о предоставлении

возможности транзита военной помощи через грузинскую территорию. Бернсдорф отме-

тил, что препятствий для таковой нет, однако ничего более конкретного не предложил и

не пообещал. Через северокавказскую диаспору Г. Бамматов пытался урегулировать во-

прос об Абхазии. Бернсдорф делегацию принял, но от ответа на вопросы ушел, предложив

изложить суть проблемы и пожелания письменно [17, c.93]. Турция официально не вме-

шалась в конфликтную ситуацию, так как прямое вторжение означало бы противостояние

с Германией. Однако на уровне диаспоры абхазских мухаджиров был сформирован воен-

ный отряд, который десантировался в Кодорском районе. Десант был безрезультатным и

потерпел в конечном итоге поражение. К этому военному акту горское правительство на-

прямую отношения не имело, так как за помощью к Турции обратились Таташ Маршания

и Александр Шервашидзе. В имение последнего и прибыл вооруженный корпус мухаджи-

ров.

Вышеописанные перипетии не отменяли необходимости решения текущих вопросов,

которые были частью взаимоотношений горского и грузинского правительств. В тот же

самый период, пока Г. Бамматов в Константинополе безуспешно искал рычаги давления

на грузин по абхазскому вопросу и проблеме транзита турецкой военной помощи, А.М.

Чермоеву приходилось решать вполне будничные дела. Так, в конце июня 1918 г. он про-

сил Ноя Жорданию дать распоряжение на выдачу разрешений на ношение оружия (кин-

жала, шашки, револьвера и ружья) членам правительства Республики Союза горских на-

родов Кавказа [18, д.4, л.1]. В деловой переписке членов грузинского и горского прави-

тельств наблюдается обилие частных вопросов, которые в стабильное время разрешаются

на уровнях более низких. Так, в 29 июня 1918 г. А. М. Чермоев обратился к Министру

иностранных дел Грузии Ною Рамишвили с просьбой выдать удостоверение для свобод-

ного проезда в Батум и обратно в Тифлис для состоящего при горском правительстве Ма-

гомета Яндиева [18, д.4, л.2]. При этом не оговаривались ни задачи, ни целесообразность

поездки, которая, вероятнее всего, носила частный характер. Такое положение вещей мо-

жет быть объяснено как молодостью обеих республик и нехваткой профессиональных


109

кадров для организации делопроизводственной и административной работы, так и отсут-

ствием каких-либо официальных договоренностей между двумя правительствами, кото-

рые фиксировали бы принципы взаимодействия и механизмы разрешения проблемных си-

туаций. Последующая переписка показывает, что реквизиции оружия у членов горского

правительства, пребывающих на территории Грузинской республики, продолжились [18,

д.4, л.7]. Таким же частным вопросом стала проблема реквизированного в апреле 1918 г.

для Батумского партизанского отряда автомобиля А. М. Чермоева, который просил Н. Ра-

мишвили посодействовать в деле его возвращения [18, д.4, л.3].

В сентябре 1918 г. была сформирована комиссия под председательством Н. Рами-

швили для выработки проекта политического и экономического договора между Горской

и Грузинской республиками [18, д.4, л.46]. О том, что первую скрипку в этих отношениях

играла именно грузинская сторона, свидетельствует обращение А. М. Чермоева, в котором

он просил уточнить, будут ли приглашены к работе в комиссии северокавказские предста-

вители. Как раз в это время в Тифлисе временно пребывали некоторые члены горского

правительства. А. М. Чермоев призывал воспользоваться моментом и ускорить подготов-

ку соглашения. Пребывание членов горского правительства в Тифлисе могло быть про-

должительным и не всегда было связано с делами государственной важности. Так, через

несколько дней после вышеуказанного обращения А. М. Чермоев вынужден был снова

писать грузинским властям. На сей раз он просил решить вопрос с закреплением квартиры

в Тифлисе за членом правительства, ингушским политиком и ученым Васан-Гиреем Джа-

багиевым и его семьей, объясняя просьбу «болезнью жены, нуждающейся во врачебной

помощи в спокойной обстановке» [18, д.4, л.52].

Еще одним важным аспектом отношений между грузинской и горской стороной стал

режим границы. Достигнутые на уровне личных бесед отдельных представителей догово-

ренности нередко на практике нарушались. Так было с транзитом через Грузию турецкой

помощи, так же получилось и с темой использования Военно-Грузинской дороги. В тот

момент, когда горское правительство просило разрешение на ношение оружия и проезд по

грузинской территории отдельных своих представителей и сторонников, на границе сло-

жилась неопределенная ситуация. Грузинская сторона обошлась без соответствующих за-

просов для продвижения по территории, которую охватывала Горская республика. В июле

1918 г. грузинский отряд, преследуя вооруженные силы большевиков, пересек Дарьяль-

ское ущелье и дошел до селения Ларс, таким образом нарушив границу между Союзом

горцев и Грузией. Более того, существовала предварительная договоренность об охране

Военно-Грузинской дороги, соединяющей Тифлис и Владикавказ. Военный министр гру-

зинского правительства дал согласие на командировку со стороны горцев полковника Ге-

лоева, который должен был предотвращать любые недоразумения и обеспечивать свобод-

ный проезд по дороге, а также обещал предоставить автомобиль. Однако грузинский от-

ряд пересек границу до миссии Гелоева, которому так и не предоставили средство пере-

движения. А. М. Чермоев выразил протест против бесцеремонного вторжения и потребо-

вал освободить Ларс [18, д.4, л.13-14].

С другой стороны, у горского правительства не было ресурса для урегулирования

конфликтов в районе обозначенной границы, поэтому просили грузинского вмешательст-

ва. К примеру, в сентябре 1918 г. А. М. Чермоев попросил сопроводить охраной делега-

цию Ингушского Национального Совета, выезжающую на территорию Горской республи-

ки. Дело в том, что имели место прецеденты, такие как обыски проезжающих ингушей и

угрозы в их адрес со стороны осетин селения Коби, находящегося в районе Военно-

Грузинской дороги [18, д.4, л.57].

Как известно, независимые кавказские республики добивались признания своей го-

сударственности на международном уровне, поэтому среди прочих на Парижской конфе-

ренции присутствовали горская и грузинская делегации. Здесь произошло еще большее

расхождение в интересах, сказались абхазская и южноосетинская проблемы. Горское


110

представительство позиционировало Абхазию как часть своей республики, и делегация

представляла все народы в единстве, и именно для Абхазского Национального совета в ее

составе выделили одно место [18, д.18, л.29]. Однако существовали объективные обстоя-

тельства, которые не позволяли Северному Кавказу вступать в открытую конфронтацию.

В первую очередь речь идет о противостоянии большевистскому натиску и защита от по-

сягательств Добровольческой армии, с которыми северокавказские лидеры справиться са-

мостоятельно не могли. С занятием Кавказа англичанами ситуация не улучшилась и опре-

деленности не наступило, горское правительство не получило необходимой защиты и ста-

ло зависимым от британского командования и грузинского правительства: «Главное ко-

мандование союзными войсками будет в Тифлисе, в таком случае мне придется пере-

браться туда. Я уже отметил, что во главе армии нашей, в качестве главнокомандующего

во время операции против большевиков, будет стоять Председатель Союзного Командо-

вания Полковник Великобританской армии – Роуландсон» [18, д.18, л.29]. Архивная ко-

пия письма, из которого приведена цитата, не содержит имени автора. Анализируя содер-

жание, мы можем предположить, что, скорее всего, им является осетин Алихан Кантеми-

ров, так как в тексте автором указано, что ему пришлось занять должность дипломатиче-

ского представителя Горской республики в Азербайджане [18, д.18, л.25].

В свете поднимаемой проблемы его личность имеет особое значение. Политическая

карьера А. Кантемирова определенное время складывалась в Закавказье. В 1917 г. он был

комиссаром Карской области при правительстве Закавказского комиссариата, в 1917 –

1918 гг. успел побывать на должности товарища министра внутренних дел Закавказья,

кроме того, был избран членом Учредительного собрания от Закавказского избирательно-

го округа по кандидатскому списку № 12 Мусульманского Социалистического блока [18,

д.110, л.3]. Сменивший А. М. Чермоева на посту председателя Совета министров кабар-

динец П. Коцев1 уполномочил именно А. Кантемирова вести переговоры в январе 1919 г. с

правительством Грузинской республики по финансовым вопросам. Судя по уполномочи-

вающему документу, он должен был добиться займа, в то числе на приобретение военного

оборудования [18, д.110, л.10].

В дальнейшем А. Кантемиров представлял правительство горских народов на Кав-

казской конференции, созванной грузинскими властями в мае-июне 1919 г. Целью общего

сбора стала выработка стратегии и принятие декларации по совместной защите кавказских

республик от посягательств Добровольческой армии [20, д.14]. Дело в том, что 24 мая

1919 г. власть в Дагестане перешла в руки генерала М. Халилова, которого правителем на-

значил А. И. Деникин. Тот в свою очередь предложил горскому правительству отказаться

от власти, расформировать горскую армию, а также собрать часть для вхождения в состав

Добровольческой армии [20, д.10, л.24]. Парламент горцев требование не выполнил и об-

ратился за помощью к Грузии. В многочисленных выступлениях рефреном звучала идея

объединения усилий кавказских республик, в том числе на уровне Парижской конферен-

ции. Заявление о необходимости консолидации и выражение протеста по поводу действий

денинкинской армии перед лицом мирной конференции были декларативны и практиче-

ски не могли быть воплощены.

Угроза со стороны Добровольческой армии так и не стала консолидирующим факто-

ром. На уровне личной переписки обнаруживается более пессимистический настрой гор-

ских лидеров, скептически оценивающих идею общекавказского единения. С Парижской

конференции в ноябре 1919 г. уже упомянутому А. Кантемиру одним из представителей

северокавказской делегации было адресовано письмо с критикой в адрес закавказских со-

седей. Очевидно, что на уровне мировой политики соседство Южного и Северного Кавка-

1 Был избран в декабре 1918 г.


111

за испытывало большие трудности: «Посылаю тебе письмо Мекера1, которое я полагаю,

будет тебе интересно. До последнего момента Мекер по-видимому не порывал связи с За-

кавказскими делегациями, и насколько это общение для него горько, видно из письма.

Выходит и дома, и за границей наши друзья с юга дышат одним воздухом. Просто порази-

тельно до какой степени в них сильна боязнь России: только этой боязнью можно объяс-

нить ту настойчивость, с которой они отталкивают нас от себя» [19, д.6, л.7]. Если на

уровне внутрирегиональном какое-то согласие достигалось, то при выходе на междуна-

родный уровень кавказские делегации под воздействием внешних обстоятельств об этом

единстве забывали.

Таким образом, в течение рассматриваемого периода со стороны горского прави-

тельства предпринимались активные попытки налаживания диалога с южными соседями,

в частности с грузинами. Сложившаяся в исторической науке традиция изучения кавказ-

ского региона в период революции 1917 г. и Гражданской войны практически не связыва-

ет события на Южном и Северном Кавказе в единый процесс. Безусловно, политический

распад по линии Кавказского хребта был, но его не стоит абсолютизировать и при локали-

зации исследовательской проблематики можно реконструировать отдельные внутрикав-

казские связи, которые позволяют говорить о Большом Кавказе как едином макрорегионе.


1. Абхазия – документы и материалы (1917–1921) / Сост. Р. Х. Гожба. Сухум: Дом

Печати, 2009. 708 с.

2. Авалов З. Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг.:

Воспоминания. Париж: [б.и.], 1924. 318 с.

3. Алиева С. И. Азербайджанская демократическая республика и Горская

республика: сотрудничество, проекты объединения и взаимодействия с Османской

империей (по документам, договорам и нотам 1918–1920 гг.). Часть 1, 2 // Северо-

Кавказский юридический Вестник. 2015. № 4. С.115–137; 2016. № 1. С. 90–114.

4. Гайдар Баммат – известный и неизвестный: сборник документов и материалов /

Авт.-сост. Хаджи Мурад Доного. Баку: Азербайджанское ист. об-во, 2015. 458 с.

5. Даудов А. Х., Месхидзе Д. И. Национальная государственность горских народов

Северного Кавказа (1917–1924). СПб: СПБГУ, 2009. 222 с.

6. Дзидзоев В. Д. От Союза объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана

до Горской АССР (1917–1924 гг.) (Начальный этап национально-государственного

строительства народов Северного Кавказа в ХХ веке). Владикавказ: СОГУ, 2003. 210 с.

7. Дзидзоев В. Д. Северный Кавказ как микросубъект геополитического процесса

(1917–1921 гг.) // Вестник Владикавказского научного центра. 2004. № 4. С.2-11.

8. Жордания Н. Моя жизнь / Пер. с грузинского И. Жордания. Стэнфорд:

Гуверовский институт войны, революции и мира, 1968. 130 с.

9. Кажаров А. Г. Горская интеллигенция об этнополитических процессах на

Северном Кавказе: идеи, проекты и итоги национального самоопределения в 1917–1918

гг. // Вестник Адыгейского государственного университета. 2017. Вып.4. С. 100–110.

10. Кажаров А. Г. Союз объединенных горцев и проблема автономии народов

Северного Кавказа в 1917–1920 гг. // Известия Самарского научного центра Российской

академии наук. 2011. № 3. С. 11–117.

11. Кажаров А. Г. Формирование горской АССР и проблемы национального

самоопределения Кабарды и Балкарии (1920 – 1921 гг.) // Гуманитарные и юридические

исследования. 2018. № 1. С.48–53.

1 Очевидно, речь идет об Азизе Мкере – представителе черкесской диаспоры в Турции, известном

общественном и политическом деятеле.


112

12. Кажаров А. Г., Цолоев Т. С. Общественно-политическая деятельность горской

интеллигенции на Северном Кавказе в условиях русской революции 1917 г. //

Гуманитарные и юридические исследования. 2017. № 4. С.47–51.

13. Лакоба С. Абхазия после двух империй. XIX-XXI вв. М.: Материк, 2004. 208 с.

14. Лобанов В. Б. История антибольшевистского движения на Северном Кавказе,

1917-1920 гг.: на материалах Терека и Дагестана. СПб: Полторак, 2013. 424 с.

15. Маркедонов С. М. Большой Кавказ: старые конфликты и новый

геополитический дизайн URL: http://noev-kovcheg.ru/mag/2011-22/2932.html (Дата

обращения: 29.07.2018).

16. Музаев Т. М. Союз горцев. Русская революция и народы Северного Кавказа.

М.: Патрия, 2007. 518 с.

17. Союз объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана (1917–1918 гг.) и

Горская Республика (1918–1920 гг.). Документы и материалы. Махачкала: АЛЕФ (ИП

Овчинников), 2013. 290 с.

18. ЦГА РД. Ф.621.Оп.1.

19. ЦГА РСО-А. Ф.Р.10. Оп.1.

20. ЦГА РСО-Алания. Ф.Р.9. Оп.1.

References

1. Abkhaziya – dokumenty I materialy (1917–1921) / Sost. R.Kh. Gozhba. Sukhum: Dom

Pechati, 2009. 708 s.

2. Avalov Z. Nezavisimost’ Gruzii v mezhdunarodnoi politike 1918 – 1921 gg.: Vospomi-

naniya. Parizh: [b.i.], 1924. 318 s.

3. Alieva S. I. Azerbaidzhanskaya demokraticheskaya respublika I Gorskaya respublika:

sotrudnichestvo, proekty ob‖edineniya I vzaimodeistviya s Osmanskoi imperiei (po dokumentam,

dogovoram I notam 1918–1920 gg.). Chast’ 1, 2 // Severo-Kavkazskii yuridicheskii Vestnik.

2015. №4. S.115–137; 2016. №.1. S.90–114.

4. Gaidar Bammat – izvestnyi I neizvestnyi: sbornik dokumentov I materialov / avtor-

sostavitel’ Khadzhi Murad Donogo. Baku : Azerbaidzhanskoe ist. O-vo, 2015. 458 s.

5. Daudov A. Kh., Meskhidze D. I. Natsional’naya gosudarstvennost’ gorskikh narodov

Severnogo Kavkaza (1917–1924). SPb: SPBGU, 2009. 222 s.

6. Dzidzoev V. D. Ot Soyuza ob‖edinennykh gortsev Severnogo Kavkaza I Dagestana do

Gorskoi ASSR (1917–1924 gg.) (Nachal’nyi etap natsional’no-gosudarstvennogo stroitel’stva

narodov Severnogo Kavkaza v KhKh veke). Vladikavkaz: SOGU, 2003. 210 s.

7. Dzidzoev V. D. Severnyi Kavkaz kak mikrosub‖ekt geopoliticheskogo protsessa (1917

– 1921 gg.) // Vestnik Vladikavkazskogo nauchnogo tsentra. 2004. №4. S.2-11.

8. Zhordaniya N. Moya zhizn’ / Perevod s gruzin. I. Zhordaniya. Stenford: Guverovskii

112roblem112e voiny, revolyutsii I mira, 1968. 130 s.

9. Kazharov A. G. Gorskaya intelligentsiya ob etnopoliticheskikh protsessakh na Sever-

nom Kavkaze: idei, proekty I itogi natsional’nogo samoopredeleniya v 1917–1918 gg. // Vestnik

Adygeiskogo gosudarstvennogo universiteta. 2017. Vyp.4. S.100–110.

10. Kazharov A. G. Soyuz ob‖edinennykh gortsev I problema avtonomii narodov Sever-

nogo Kavkaza v 1917–1920 gg. // Izvestiya Samarskogo nauchnogo tsentra Rossiiskoi akademii

nauk. 2011. №3. S.112–117.

11. Kazharov A.G. Formirovanie gorskoi ASSR I 112roblem natsional’nogo samoopre-

deleniya Kabardy I Balkarii (1920–1921 gg.) // Gumanitarnye I yuridicheskie issledovaniya.

2018. №1. S.48 – 53.

12. Kazharov A.G. Tsoloev T.S. Obshchestvenno-politicheskaya deyatel’nost’ gorskoi

112roblem112entsia na Severnom Kavkaze v usloviyakh russkoi revolyutsii 1917 g. // Gumani-

tarnye I yuridicheskie issledovaniya. 2017. №4. S.47 – 51.

http://noev/


113

13. Lakoba S. Abkhaziya posle dvukh imperii. XIX-XXI vv. M.: Materik, 2004. 208 s.

14. Lobanov V. B. Istoriya antibol’shevistskogo dvizheniya na Severnom Kavkaze, 1917-

1920 gg.: na materialakh Tereka I Dagestana. SPb: Poltorak, 2013. 424 s.

15. Markedonov S. M. Bol’shoi Kavkaz: starye konflikty I novyi geopoliticheskii dizain

URL: http://noev-kovcheg.ru/mag/2011-22/2932.html (Data obrashcheniya: 29.07.2018).

16. Muzaev T. M. Soyuz gortsev. Russkaya revolyutsiya I narody Severnogo Kavkaza.

M.: Patriya, 2007. 518 s.

17. Soyuz ob‖edinennykh gortsev Severnogo Kavkaza I Dagestana (1917–1918 gg.) I

Gorskaya Respublika (1918 – 1920 gg.). Dokumenty I materialy. Makhachkala: ALEF (IP Ovc-

hinnikov), 2013. 290 s.

18. Central State Archive 0f the Republic of Daghestan (TsGA RD). F.621.Op.1.

19. Central State Archive 0f the Republic of North Ossetia-Alania (TsGA RSO-A).

F.R.10. Op.1.

20. Central State Archive 0f the Republic of North Ossetia-Alania (TsGA RSO-A). F.R.9.

Op.1.

http://noev/


114

Орлов Д. С. (Бийск)

УДК 94(571.15)

АГРОТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА

В ЗЕРНОВОДСТВЕ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ

ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 1960-Х – ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 1980-Х ГГ. 1

В данной статье анализируется совершенствование агротехнологий в зерновой

отрасли Западной Сибири и влияние научных достижений на развитие зернопроизводст-

ва. Пришедшие в октябре 1964 г. к власти в СССР лидеры осудили субъективизм и во-

люнтаризм Н. С. Хрущева в руководстве сельским хозяйством. К его ошибкам в сфере аг-

ротехники относили повсеместное навязывание выращивания кукурузы, монокультуриза-

цию зернового хозяйства, ставку исключительно на пропашную систему земледелия, лик-

видацию чистых паров, минимизацию посевов трав, игнорирование почвозащитных тех-

нологий на целинных землях. С целью исправления допущенных в предыдущие годы ошибок

во второй половине 1960-х гг. началась разработка и внедрение зональных вариантов так

называемой улучшенной парозерновой системы земледелия. Ее составными частями в

Сибири являлись введение в севообороты чистых паров, широкого спектра пропашных

культур и трав, применение минеральных удобрений, агротехнических и химических мер

борьбы с сорняками, почвозащитной технологии, снегозадержание, полезащитное лесо-

разведение. В степных районах планировалось внедрить технологии, позволяющие полу-

чать стабильные урожаи во время засух, а в Томской и Тюменской областях должны бы-

ли реализовываться работы по осушению заболоченных почв. На материалах западноси-

бирских регионов изучается внедрение в земледелии парозерновой системы. Также рас-

сматриваются проблемы использования почвозащитных технологий, расширения объе-

мов парования пахотных земель, применения минеральных и органических удобрений. Вы-

является взаимосвязь между объемами производства в полеводстве и масштабами при-

менения почвозащитных технологий.

Ключевые слова: аграрная политика, сельское хозяйство, зерновая отрасль, агро-

технологии, почвозащитное земледелие, Западная Сибирь.

This article analyzes the improvement of agricultural technologies in the grain industry

of Western Siberia and the impact of scientific achievements on the development of grain pro-

duction. The leaders who came to power in the USSR in October 1964 condemned subjectivism

and voluntarism. N. S. Khrushchev in the management of agriculture. His mistakes in the field of

agricultural technology included the widespread imposition of the cultivation of maize, the

mono-culturalization of grain farming, the emphasis solely on the tillage system of farming, the

elimination of clean fumes, the minimization of grass crops, the ignoring of soil-protective tech-

nologies on virgin lands. In order to correct the mistakes made in previous years in the second

half of the 1960s. the development and introduction of zonal variants of the so-called improved

steam-grain farming system began. Its components in Siberia were the introduction of pure va-

pors into crop rotations, a wide range of row crops and grasses, the use of mineral fertilizers,

agrotechnical and chemical measures to control weeds, soil protection technology, snow reten-

1 Работа выполнена при поддержке РФФИ, проект 16-01-00067а «Зерновая проблема в Сибири в ХХ в.:

этапы и методы решения». Исследование выполнено в рамках реализации НИОКТР АААА-А18-

118092690051-2 «Развитие исторического мышления и правосознания в условиях модернизации системы

образования


115

tion, and forest protection. In the steppe areas, it was planned to introduce technologies that al-

low to obtain stable yields during droughts, and in the Tomsk and Tyumen regions, work on the

drainage of wetlands was to be implemented. The materials of the West Siberian regions study

the introduction of a steam-grain system in agriculture. It also addresses the problems of using

soil-protective technologies, increasing the fallowing of arable land, and using mineral and or-

ganic fertilizers. The relationship between the volume of production in the field and the scale of

application of soil-protective technologies is revealed.

Keywords: agrarian policy, agriculture, grain industry, agrotechnologies, soil protection

agriculture, Western Siberia.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-114-119

порная результативность освоения целинных и залежных земель показала, что экс-

тенсивные механизмы в сельском хозяйстве достигли своего предела. В правящих

кругах страны стала преобладать уверенность в необходимости перевода агропро-

изводства на путь интенсификации. Падение производства зерна в первой половине 1960-

х гг. наглядно продемонстрировало исчерпание возможностей экстенсивного развития по-

леводства. В связи с этим была разработана программа интенсификации отрасли. Основ-

ные направления перехода отрасли на путь интенсивного развития были сформулированы

в постановлении февральского (1964 г.) пленума ЦК «Об интенсификации сельскохозяй-

ственного производства на основе широкого применения удобрений, развития орошения,

комплексной механизации и внедрения достижений науки и передового опыта для быст-

рейшего увеличения производства сельскохозяйственной продукции» [13, с. 398-415].

Согласно директивам мартовского (1965 г.) пленума КПСС были реализованы ме-

роприятия по экономическому стимулированию и финансовой поддержке сельхозпред-

приятий. Повышались закупочные цены на зерновые культуры. Вводилась их зональная

дифференциация. Устанавливалась 50%-ная доплата за сдачу зерновых культур государ-

ству сверх плана. Планы продажи продукции животноводства и растениеводства объявля-

лись твердыми, устанавливались на всю пятилетку [19, с. 165].

Для нивелирования допущенных в предыдущие годы недостатков во второй поло-

вине 1960-х гг. была произведена разработка и внедрение зональных вариантов модерни-

зированной парозерновой системы земледелия. Ее составными частями стало внедрение в

севообороты чистых паров, пропашных культур и трав, использование минеральных

удобрений, агротехнических и химических мер борьбы с сорняками, почвозащитной тех-

нологии, снегозадержание, полезащитное лесоразведение [11, с. 229].

В середине 1960-х гг. Западная Сибирь была крупнейшей растениеводческой зоной

страны. В 1965 г. здесь посеяли 18 938 тыс. га пашни, или 9,1 % от общей посевной пло-

щади СССР. Базовой отраслью полеводства в Западной Сибири было выращивание зерно-

вых культур. Их доля в общей площади посева равнялась 70,5 %. Удельный вес посевных

площадей Западной Сибири в общей площади посевов в стране составлял 9,1 %, в посе-

вах зерновых культур – 10,4, пшеницы – 14,3 % [15, с. 216-217; 20, с. 114-117].

Вклад Западно-Сибирского экономического района в производство зерна в масшта-

бах СССР, значительно выросший во второй половине 1950-х гг., в первой половине 1960-

х гг. в связи с кризисом целинного земледелия снизился. В 1956–1960 гг. удельный вес

макрорегиона в общесоюзном валовом сборе составлял 11,9 %, в 1961–1965 гг. – 7,4, в от-

носительно урожайном 1964 г. – 8,9, в недородном 1965 г. – 5,3 % [1, с. 233; 20, с. 154-155;

22, с. С.11].

На динамику посевных площадей в Западной Сибири во второй половине 1960-х гг.

оказало влияние 6%-ное уменьшение объемов посевов. Однако основным фактором изме-

нения площади и структуры посева в эти годы являлся переход к парозерновой системе.

Всѐ бóльшие земельные массивы занимали чистые пары. В 1964 г. их удельный вес в

площади пашни составлял 4 %, в 1965 г. – 5,5, в 1967 г. – 9,2, в 1970 г. – 10,3 % [14, с. 169,

С


116

181; 15, с. 189, 201; 16, с. 171, 182; 19, с. 167, 173]. В зерновые севообороты включались

посевы пропашных культур и трав. Также колхозы и совхозы, получив некоторую хозяй-

ственную свободу, выводили из оборота малопродуктивные земли.

В целом за годы восьмой пятилетки производство хлеба в экономическом районе су-

щественно выросло. Среднегодовые валовые сборы увеличились на 39,9 %, а государст-

венные заготовки зерна – на 52 % (табл. 1). Самым весомым стал прирост зернового хо-

зяйства в Алтайском крае (+29 % прироста валового производства и +43% к закупкам) [22,

с. 129, 221]. В 1970 г. за успехи, достигнутые в годы восьмой пятилетки в развитии зерно-

вого хозяйства и других отраслей народного хозяйства, Алтайский край был награжден

вторым орденом Ленина.

Таблица 1

Урожайность, валовые сборы и государственные закупки зерновых культур

в Западной Сибири в 1961–1985 гг., по пятилетиям

Показатель 1961–

1965 гг.

1966–

1970 гг.

1971–

1975 гг.

1976–

1980 гг.

1981–

1985 гг.

Урожайность, ц/га 7,0 10,9 13 12,8 12,4

Валовой сбор, тыс. т 9 588 13 415 15 409 15 204 13 531

Государственные за-

купки, тыс. т 3 631,6 5 536,4 6 116 5 560,9 4 687,2

Рассчитано по: [18, с. 108, 110, 246; 21, с. 145, 154, 301].

Однако определяющее значение на динамику зернового хозяйства имели погодно-

климатические условия. К 1969 г. в Западной Сибири севообороты были введены на 85,6%

пашни, освоены же на 45,5 % пашни, причем хуже всего в Новосибирской и Томской об-

ластях – по 25 % к площади пашни [6, с. 1-2]. Негативно на урожайности хлебов сказы-

валось и продолжавшееся несоблюдение оптимального чередования культур. В Алтай-

ском крае пшеница продолжала занимать позицию монокультуры. В 1969 г. только около

40 % всей пшеницы в крае было размещено по лучшим предшественникам [2, д. 166, л. 3].

Самыми распространенными сортами пшеницы были устаревшие позднеспелые сорта

«Мильтрум-553» и «Диамант», среднеспелые «Саратовская-29», «Лютесценс-758», «Ска-

ла». В Алтайском крае в 1969 г. «Саратовская-29» размещалась на 54 % посевных площа-

дей зерновых, «Лютесценс-758» – на 26, «Харьковская-46» – на 6, «Скала» – на 8,2 % [4, с.

17-19; 7, с. 25].

На девятую пятилетку пришелся пик развития зернового хозяйства. В 1971-1975 гг.

(в среднем за год) был собрано 15 409 тыс. т. Урожайность выросла 13 ц/га, а закупки дос-

тигли 6116 тыс. т. (табл. 1).

Большую роль имело применение современных агротехнологий. Безотвальная об-

работка почвы с сохранением стерни на поверхности содействовала накоплению влаги,

снижала промерзание почвы и улучшала впитывание талых вод. В годы с малоснежной и

ветреной зимой безотвальная обработка существенно увеличивала влагозарядку почвы

весной. Из-за этого в первой половине вегетационного периода пшеница от июньской за-

сухи страдала меньше, чем при отвальной вспашке. Однако безотвальная вспашка пред-

полагала использование значительного комплекса сельхозмашин и плугов. Также на по-

лях с безотвальной вспашкой имело место ускоренное развитии сорняков. Во влагодоста-

точные годы отвальная вспашка и безотвальная давали сопоставимые урожаи [5, с. 15-17].

Значительный эффект для сохранения влаги имело создание лиманов. Лиманы и

гребнистая зябь давали больший эффект, чем весновспашка. Так, в колхозе им. Мичурина

Промышленновского района Кемеровской области применялись подобные технологии.

Лиманы нарезались обычным безотвальным плугом с четырьмя корпусами. На втором

корпусе предварительно наваривался отвал, который при проходе плуга создавал вал вы-


117

сотой до 20 см. При этом делался один проход вдоль и два поперек, что позволяло созда-

вать на пахоте клетки, называемые лиманами. Внутри них хорошо сохранялась стерня,

удерживался снег и талые воды. Урожайность в хозяйствах благодаря этой технологии

вырастала на 10–15 % [5, с. 19-20].

На почвах легкого механического состава и других, обладающих способностью по-

сле рыхления самоуплотняться, плоскорезная обработка оказывала положительное влия-

ние. Применение плоскорезов на тяжелосуглинистых и глинистых черноземах, с одной

стороны, обеспечивало сохранение стерни и защиту почвы от ветровой эрозии. Вместе с

тем водный режим на полях, обработанных таким способом, нарушался. Искусственно

созданная рыхлая прослойка в почве препятствовала оседанию взрыхленной части черно-

зема, нарушала механизм движения влаги за счет скопления ее в рыхлом слое и быстрого

испарения [8, с. 10-12]. Во второй половине 1970-х гг. продолжалась работа по улучшению агротехники

выращивания зерновых культур. В Алтайском крае в 1979 г. посевы зерновых защищалась стерней, буферными кулисами, лесополосами. Безотвальная обработка почвы осуществ-лялась на 3,6-4 млн га земли, посев противоэрозийными сеялками проводился на 3 млн га, 300-350 тыс. га посевов и паров размещались полосно. Было высажено около 100 тыс. га лесных защитных насаждений, 76 совхозов и колхозов имели их законченную систему [9, с. 8]. В 1980 г. севообороты в Алтайском крае были освоены на 5,8 млн га пашни, в 1981 г. – на 6,2 млн га. Под урожай 1980 г. минеральные удобрения применялись на площади 2 млн га, масса внесенных органических удобрений составила 6 млн т. Гербицидами обра-ботано 1 млн га. Безотвальная зябь вспахана на площади 3,2 млн га [3, д. 4210. Л. 249; д. 4651. Л. 183; д. 5118. Л. 182; д. 6585. Л. 86].

В годы десятой пятилетки наращивание производства зерна в Западной Сибири сменилось снижением. Среднегодовой валовой сбор уменьшился по сравнению с первой половиной 1970-х гг. на 1,3 % и составил 15 204 тыс. т. Спад в зернопроизводстве имел место в Алтайском крае, Кузбассе, Томской и Новосибирской областях. Среднегодовые закупки хлебов в целом по региону сократились на 9 % и составили 5 560,9 тыс. т.

Одной из причин сокращения производства зерновых в стране в целом, так же, как и в Сибири, являлись сдвиги в отраслевой структуре сельского хозяйства. В 1985 г. посе-вы пшеницы в СССР сократились по сравнению с 1980 г. на 18,2 %, зерновых культур в целом – на 6,8 %, а площади, занятые «второстепенными» хлебами и кормовыми культу-рами, увеличились на 3,9 и 4,3 % соответственно [22, с. 62, 68, 93]. Высокой была зависи-мость сельского хозяйства от погодных условий, приводившая к сильным недородам. В отправленной 28 августа 1982 г. в Политбюро ЦК КПСС от имени Л. И. Брежнева «Запис-ке по вопросам сельского хозяйства» указывалось, что в стране «до сих пор почти поло-вина площадей зерновых культур не получает минеральных удобрений. Плохо обеспече-ны хозяйства и машинами для внесения их в почву. А разве дело, что органические удоб-рения разбрасываются вилами или растаскиваются по полям бульдозерами? Колхозы и совхозы испытывают большую нужду в почвообрабатывающей и посевной технике для внедрения безотвальной системы обработки. Ее применение дает весомую прибавку к урожаю почти во всех зонах страны. Из года в год мы теряем много зерна из-за несовер-шенства уборочной техники» [12, с. 76]. Но основным системным фактором кризисных явлений в зерновом хозяйстве являлось несовершенство хозяйственного механизма в аг-рарном секторе, который не продуцировал должных экономических стимулов для нара-щивания производства.

Производство зерна в Западной Сибири в 1981–1985 гг. снизилось по сравнению с предыдущим пятилетием на 11 % (до 13 531 тыс. т), закупки – на 15,7 % (до 4 687 тыс. т) (табл. 1). Во всех регионах, кроме Тюменской области, имел место спад в производстве хлебов. Начавшаяся в Западной Сибири во второй половине 1970-х гг. стагнация зерново-го хозяйства сменилась спадом. В конце 1970-х – начале 1980-х гг. производство зерновых снизилось и по Советскому Союзу в целом. В одиннадцатой пятилетке зерна в стране со-


118

брали на 12,1 %, а заготовили на 14 % меньше, чем в десятой [22, с. 127, 219]. Увеличи-лись закупки зерна за границей.

Несмотря на снижение производства зерна в первой половине десятилетия, в сере-дине 1980-х гг. в зерновом хозяйстве Западной Сибири наметились определенные пози-тивные изменения, которые в последующие годы привели к наращиванию валовых сбо-ров. Продолжалась работа по улучшению агротехники выращивания зерновых. Больше внимания стало уделяться экологическим аспектам ведения земледелия. В зависимости от степени хозяйственной ценности земель, их противоэрозионной устойчивости и почвоза-щитной способности культур применяли разные технологии. Сильноэродированные вет-роударные пески, крутые склоны, эродирующие водотоки и водоводы, солонцовые пятна засеивались многолетними травосмесями. Подвижные пески закреплялись щелеванием и облесением. Для укрепления оврагов применялись обваловывание, выполаживание и об-лесение. В Алтайском крае в 1984 г. зернопаровые звенья трех-четырехпольные севообо-роты занимали почти 3 млн га, звенья с многолетними травами – 1 млн, двупольные с ку-курузой и зерновыми – 1,4 млн га, зернопаровые пятипольные с полем озимых – 750 тыс. га, прифермские трехпольные с однолетними травами на сенаж – 750 тыс. га, свеклович-ные четырехпольные – 360 тыс. га. В 1984 г. площадь чистых паров в крае довели до 1 млн га [10, с. 11-13].

Таким образом, агротехнологии оказали значительное влияние на развитие зерно-водства в регионе. Рост производства зерна в Западной Сибири в первой половине рас-сматриваемого периода обеспечивался мерами по рекультивации земель, ростом объемов парования и применением почвозащитных технологий. Существенное значение оказало наращивание инвестиций в аграрную сферу. На рубеже 1970-1980-х гг. внимание к ис-пользованию агротехнологий снизилось, что вместе с неблагоприятными погодными ус-ловиями и разбалансировкой хозяйственного механизма явилось причиной кризисных яв-лений в полеводстве. Во второй половине одиннадцатой пятилетки произошло частичное восстановление отрасли. Во второй половине рассматриваемого периода продолжилось устойчивое падение темпов производства и закупок зерновой продукции.


1. Андреенков С. Н. Колхозно-совхозная система в Сибири в 1946–1964 гг.: функ-

ционирование и реформирование. Институт истории СО РАН. Новосибирск: Сибпринт,

2016. 256 с.

2. ГААК (Государственный архив Алтайского края). Ф.П-1. Оп. 121.

3. ГААК. Ф.Р.-569. Оп. 13.

4. Земля сибирская, дальневосточная. 1968. № 1.

5. Земля сибирская, дальневосточная. 1968. №7.



8. Земля сибирская, дальневосточная. 1971. №1.



11. Ильиных В. А., Орлов Д. С. Зерновое хозяйство Алтайского края в 1950-1980-е

гг.: динамика, структурные изменения, факторы // Сибирская деревня. Сер. «Зерновая

проблема в XX в.». Новосибирск: Сибпринт, 2017. С. 211-243.

12. Ильиных В. А., Пивоваров Н. Ю. Зерновая проблема в СССР в начале 1980-х гг.

(Записка Л.И. Брежнева от 28 августа 1982 г. по вопросам развития зернового хозяйства) //

Гуманитарные науки в Сибири. 2017. Т. 24. № 1. С. 73-80.

13. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 9-е изд.

М: Политиздат, 1986. Т. 10. 494 с.

https://elibrary.ru/item.asp?id=30590689


119

14. Народное хозяйство РСФСР в 1964 г.: стат. ежегодник. М.: Госстатиздат ЦСУ

СССР, 1965. 576 с.

15. Народное хозяйство РСФСР в 1965 году: стат. ежегодник. М.: Госстатиздат

ЦСУ СССР, 1966. 616 с.


СССР, 1968. 631 с.


СССР, 1971. 488 с.

18. Развитие агропромышленного комплекса РСФСР: стат. сб. М.: Госкомстат

РСФСР, 1989. 688 с.

19. Сельское хозяйство Сибири в ХХ веке: проблемы развития и кризисы: [кол.

моногр.] / В. А. Ильиных, С. Н. Андреенков, В. М. Рынков и др. Новосибирск: Сибпринт,

2012. 408 с.

20. Сельское хозяйство СССР: стат. сб. М.: Статистика, 1971. 711 с.

21. Сельское хозяйство СССР (1965–1981 гг.): стат. сб. М.: Статистика, 1982. 365 с.

22. Сельское хозяйство СССР. Стат. сборник. М.: Финансы и статистика, 1988.

535 с.

References

1. Andreyenkov S. N. Kolkhozno-sovkhoznaya 119roblem v Sibiri v 1946-1964 gg .: funktsioniro-

vaniye I reformirovaniye. Institut istorii Sib. Otd-niya RAN. Novosibirsk: Sibprint, 2016. 256 s.

2. GAAK (Gosudarstvennyy arkhiv Altayskogo kraya). F.P-1. Op. 121.

3. GAAK. F.R.-569. Op. 13.

4. Zemlya sibirskaya, dal’nevostochnaya. 1968. № 1.







11. Il’inykh V. A., Orlov D. S. Zernovoye khozyaystvo Altayskogo kraya v 1950-1980-ye gg .: di-

namika, strukturnyye izmeneniya, factory // Sibirskaya derevnya Ser. «Zernovaya problema v XX v.». No-

vosibirsk: Sibprint,, 2017. S. 211-243.

12. Il’inykh V. A., Pivovarov N. YU. Zernovaya problema v SSSR v nachale 1980-kh gg. (Zapiska

L. I. Brezhneva ot 28 avgusta 1982 g. po voprosam razvitiya zernovogo khozyaystva) // Gumanitarnyye

nauki v Sibiri. 2017. T. 24. № 1. S. 73-80.

13. KPSS v rezolyutsiyakh I resheniyakh s‖yezdov, konferentsiy i plenumov TSK. 9-ye izd. M.:

Politizdat, 1986. T. 10. 494 s.

14. Narodnoye khozyaystvo RSFSR v 1964 g.: stat. yezhegodnik. M.: Gosstatizdat CSU SSSR,

1965. 576 s.

15. Narodnoye khozyaystvo RSFSR v 1965 godu: stat. yezhegodnik. M.: Gosstatizdat CSU SSSR,

1966. 616 s.


1968. 631 s.


1971. 488 s.

18. Razvitiye agropromyshlennogo kompleksa RSFSR: stat. sb. M.: Goskomstat RSFSR, 1989.

688 s.

19. Sel’skoye khozyaystvo Sibiri v KHKH veke: 119roblem razvitiya I krizisy: [kol. monogr.] /

V.A. Il’inykh, S. N. Andreyenkov, V.M. Rynkov [I dr.]. Novosibirsk: Sibprint, 2012. 408 s.

20. Sel’skoye khozyaystvo SSSR: stat. sb. M.: Statistica, 1971. 711 s.

21. Sel’skoye khozyaystvo SSSR (1965-1981 gg.): Stat. sb. M.: Statistica, 1982.365 s.

22. Sel’skoye khozyaystvo SSSR. Stat. sbornik. M.: Finansy I statistika, 1988. 535 s.


120

Очиров У. Б.

(Элиста)

УДК 94(47).084.8

АФЕРИСТ В БОЮ: ВОЕННАЯ БИОГРАФИЯ Н.Л. ИВАНОВА1

Статья посвящена изучению интересного феномена в истории Великой Отечест-

венной войны – участию мошенника в боевых действиях. Примером для изучения была из-

брана военная биография Николая Лиджиновича Иванова, который в личных корыстных

целях подделывал разного рода документы и предоставлял сильно приукрашенную инфор-

мацию о себе и своей деятельности. В результате этого он смог обмануть всех военно-

служащих, с которыми служил и сражался бок о бок и которым даже в голову не могла

прийти возможность такого обмана от товарища по оружию.

В 1934 г. Н. Л. Иванов подделал документы о получении высшего образования и

высшей вневойсковой подготовки, благодаря чему смог получить хорошую работу в дово-

енной Калмыкии: начальника районного отдела НКВД, завуча школы. В 1941 г. эта ложь

позволила ему получить первое офицерское звание – младшего лейтенанта, хотя ранее он

никогда не служил в армии. Далее он продемонстрировал впечатляющую карьеру: за 4

месяца прошел путь от командира взвода до комиссара полка, оставаясь в звании млад-

шего лейтенанта. За следующие три месяца он был повышен в звании на 4 ступени. Н. Л.

Иванов продолжал заниматься мошенничеством с документами и на войне: подделал

справки о ранениях, два наградных листа на ордена Красного Знамени. Враньем и поддел-

ками он занимался и позже, на спецпоселении. Благодаря этому после возвращения кал-

мыков на Родину, в условиях дефицита управленческих кадров Н. Л. Иванов оказался воз-

несен на высокие посты. Только благодаря случайности его удалось разоблачить. Пар-

тийная элита и бывшие собратья по оружию, потрясенные цинизмом его преступлений и

предательством их доверия, постарались максимально жестко наказать этого афери-

ста.

Ключевые слова: Великая Отечественная война, военная биография, Калмыцкая

АССР, политработник, подделка документов.

The article examines a peculiar phenomenon in the history of the Great Patriotic War –

participation of rogues in combat operations. The paper investigates the military career of Niko-

lai L. Ivanov who falsified different documents and submitted heavily embellished personal in-

formation, including that about his deeds and activities. As a result, he managed to deceive all

his comrades-in-arms so the latter could hardly even suppose the very possibility of such a dis-

honesty on behalf of their fellow officer.

In 1934, N.L. Ivanov forged documents of higher education and related paramilitary

training which allowed him to get a good position in pre-war Kalmykia – a head of a district de-

partment of the NKVD and a deputy school principal. In 1941, due to this lie he obtained the mi-

nor officer rank of sub-lieutenant without any actual service with troops. Afterwards he made an

impressive career: in just four months he was promoted from a platoon commander to a regi-

mental commissioner bearing the rank of sub-lieutenant only. Within the subsequent three

months he was promoted to four senior military ranks in a row. Still, N.L. Ivanov did forge pa-

pers even at war too: he falsified a number of certificates of wounds, two Order of the Red Ban-

ner award sheets. And he kept telling lies and forging papers in subsequent years when a depor-

1 Исследование проведено в рамках государственной субсидии – проект «Участники Великой

Отечественной войны – уроженцы Калмыкии: поиск, составление списков, анализ» (№ госрегистрации

АААА-А16-116053010033-1).


121

tee. So, after the return of the Kalmyks to their ancestral lands under the conditions of educated

staff shortage, N.L. Ivanov held some top positions, and a mere chance made it possible to un-

mask him. Being shocked by the cynicism of his crimes and betrayal of their trust, the party elites

and former comrades-in-arms made every effort possible to punish the swindler.

Key words: Great Patriotic War, military biography, Kalmyk ASSR, political worker,

forgery of documents.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-120-130

еликая Отечественная война 1941–1945 гг. является крупнейшим военным

конфликтом (и, надеюсь, таковым и останется) в истории нашей страны. В

этой войне наши предки не просто сражались и одержали победу над силь-

нейшим и опаснейшим противником, но и отстояли независимость нашей страны и буду-

щее ее народов от фашистского порабощения, явив миру многочисленные примеры геро-

изма и стойкости.

Среди этих народов были и калмыки, внесшие свой вклад в Победу над врагом. В

ходе войны в рядах Красной армии и флота (без учета партизан) из более чем 134,4 тыс.

калмыков, проживавших в СССР согласно данным Всесоюзной переписи 1939 г., несли

службу 25,8 тыс. человек [3, с. 57; 10, с. 345], то есть почти каждый пятый. Это очень вы-

сокий процент мобилизации даже с учетом того, что калмыки, высланные в 1943 г. в Си-

бирь по несправедливому и огульному обвинению, не призывались в 1944–1945 гг. Нема-

ло калмыков в годы войны за свои подвиги были отмечены государственными наградами.

Например, по соотношению количества Героев Советского Союза к численности народа

по переписи 1939 г. калмыки находятся на 6-м месте. Однако если этот показатель соотне-

сти с численностью народа по переписи 1959 г., то калмыки перемещаются на 2-е место

[13, с. 222–223]. Это перемещение объясняется чудовищными демографическими потеря-

ми (почти треть населения) в период депортации, от которых калмыки к 1959 г. так и не

оправились [10, с. 381], в то время как численность большинства народов СССР к указан-

ному году значительно превысила довоенные цифры. Столь значительное сокращение де-

лимого при сохранении цифры делителя и привело к заметному увеличению результата.

После ликвидации Калмыцкой АССР и высылки калмыков в Сибирь более двух третей

калмыков-военнослужащих были сняты с фронта и отправлены в Широклаг (где почти

половина из них умерли от тяжелейших условий труда и недоедания) или в Сибирь (инва-

лиды, демобилизованные и направленные на спецпоселение, и офицеры, направленные на

службу в тыл). Калмыки-военнослужащие, оставленные или укрытые своими командира-

ми на фронте, продолжали достойно сражаться. Почти каждый сороковой из оставшихся

офицеров был отмечен «полководческими» орденами Суворова, Кутузова и Александра

Невского, почти каждый сороковой из оставшихся сержантов и рядовых – орденом Славы,

притом, что в ряде случаев имели место «понижения» наград или отказ присуждения ор-

денов со стороны командования, в том числе и по национальному признаку [12, с. 232–

236].

Конечно же, почти все народы, участвовавшие в Великой Отечественной войне,

помимо своих героев, имели и антигероев, которые по принуждению или добровольно

стали сотрудничать с врагом и воевать на его стороне. Если говорить о калмыках, то исто-

рия калмыков-коллаборационистов, служивших в основном в так называемой «Калмыц-

кой части доктора Долля» (до сих пор часто именуемой «Калмыцким кавалерийским кор-

пусом», хотя она таковым не являлась ни по структуре, ни по численности), описана в ра-

ботах Й. Хоффмана, Э.-Б. М. Гучиновой, К. Н. Максимова [18; 4; 10, с. 326–337].

Однако палитра участников Великой Отечественной войны не была однозначно

черно-белой. Помимо героев Красной армии и коллаборационистов в войне участвовала и

большая масса людей, ничем особо не выделившихся, не отмеченных боевыми наградами

(прослужившие всю войну в тыловых округах, воевавшие, но ничем не отличившиеся,

В


122

павшие или пропавшие без вести в первых боях, умершие в концлагерях, в том числе и

советских, например, в Широклаге, и т.д.). Были военнослужащие, которые честно выпол-

няли свой патриотический долг, бескомпромиссно сражаясь с врагом, но совершали при

этом различные преступления, из-за чего потом подверглись остракизму со стороны своих

боевых товарищей. В последнем случае, если говорить о калмыках, то самым ярким и,

пожалуй, единственным в своем роде примером (ничего подобного в ходе многолетних

изысканиях по истории участия калмыков не только в войне 1941–1945 гг., но и во всех

войнах России мне найти не удалось) является военная биография Николая Лиджиновича

Иванова (1912–1978). Изучению этого уникального феномена и посвящена эта статья.

Первоначально его биография казалась почти идеальной для Советского государст-

ва: сын бедняка, рабфаковец, комсомолец и коммунист, сотрудник НКВД и школьный

учитель (а то и вовсе вузовский преподаватель); в ходе войны дослужился до гвардии

подполковника и был награжден четырьмя орденами (двумя – Красного Знамени, двумя –

Красной Звезды) и четырьмя медалями («За победу над Германией», «За оборону Моск-

вы», «За оборону Кавказа», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне»), в го-

ды депортации занимал достаточно высокие для опального спецпереселенца посты, а по-

сле восстановления Калмыцкой АССР был избран депутатом и (28 октября 1959 г.) пред-

седателем Президиума Верховного Совета Калмыцкой АССР [7, с. 625]. Де-факто Н. Л.

Иванов стал вторым человеком в республике (после первого секретаря обкома), а де-юре

так и вовсе первым. Внешне он выглядел очень импозантно, как раз для такой представи-

тельской должности – это был красивый и статный метис (потомок от смешанного брака

калмыка и русской), украшенный боевыми наградами, знаком «гвардия» и планками за

ранения.

Однако вскоре головокружительный взлет завершился столь же головокружитель-

ным падением. Уже в 1960 г. Иванова сняли с должности председателя Верховного Совета

и отправили в «почетную ссылку» – сначала инспектором министерства просвещения

Калмыцкой АССР, затем проректором по заочному обучению в Калмыцкий пединститут.

Н. Л. Иванов был вынужден начать новую карьеру, которая развивалась довольно успеш-

но: уже в 1966 г. в НИИ теории и истории педагогики АПН РСФСР ему присудили уче-

ную степень кандидата педагогических наук за диссертацию «Развитие школьного обра-

зования в Калмыцкой АССР (1917–1965 годы)» [6]. Однако в 1969 г. произошли события,

коренным образом изменившие судьбу Николая Лиджиновича и приведшие к его разо-

блачению.

Сын Н. Л. Иванова, обучавшийся тогда в Краснодарском мединституте, решил по-

ехать на майские праздники домой. По дороге он связался с какой-то компанией и поехал

с нею на пьянку, закончившуюся поножовщиной и убийством человека. Степень вины

молодого студента была не столь уж очевидной, но прокуратура, «невзирая на лица», аре-

стовала его и начала расследование. Отец, используя свои связи, попытался «надавить» на

следователя, даже стал угрожать ему. Однако сотрудников прокуратуры Калмыкии, мно-

гие из которых прошли войну и 13-летнюю ссылку, запугать было трудно. Они завели

уголовное дело на самого Н. Л. Иванова. В ходе расследования и выявились его мошенни-

чества, которые ушлый аферист начал проворачивать еще до войны. Свои «пять копеек»

добавили и ветераны 110-й Калмыцкой кавалерийской дивизии (в которой несколько не-

дель служил и Т. Ш. Самохин, являвшийся в 1963–1983 гг. прокурором Калмыкии), недо-

вольные тем, что Н. Л. Иванов в первых публикациях по истории Калмыцкой АССР в го-

ды Великой Отечественной войны именовался комиссаром вышеуказанного национально-

го соединения [8, с. 27], незаслуженно оттеснив политработников, реально занимавших

эту должность. На самом деле Николай Лиджинович был заместителем начальника полит-

отдела дивизии и лишь три недели после гибели первого комиссара С. Ф. Заярного и до

назначения нового комиссара В. А. Максютова временно исполнял эти обязанности как

старший из политработников соединения. Расследование по военной линии показало, что


123

Н. Л. Иванов подделал две справки по ранению и наградные листы на два ордена Красно-

го Знамени.

21 июня 1969 г. мошенника арестовали и предъявили ему обвинение по четырем

статьям Уголовного кодекса РСФСР 1960 г.: 170.1 (злоупотребление властью или служеб-

ным положением, совершенное из личной заинтересованности и причинившее сущест-

венный вред государственным или общественным интересам); 181.2 (заведомо ложное

показание свидетеля, соединенные с обвинением в особо опасном государственном или

ином тяжком преступлении либо с искусственным созданием доказательств обвинения);

193.1 (угроза убийством, нанесением тяжких телесных повреждений или уничтожением

имущества путем поджога по отношению к должностному лицу, примененная в целях

прекращения служебной деятельности); 196.3 (использование заведомо подложного доку-

мента). Прокурорские работники и партийная элита республики оказались настолько шо-

кированы цинизмом этих преступлений (в общем, не таких уж и тяжких), что они поста-

рались добиться для бывшего председателя Президиума Верховного Совета Калмыцкой

АССР максимально возможного срока. Уголовный кодекс 1960 г., созданный в рамках по-

слесталинского курса на гуманизацию общественной жизни, весьма лояльно относился к

впервые осужденным по «легким» статьям: статья 24 кодекса предписывала при осужде-

нии к отбыванию наказания в колонии не направлять таких преступников в колонии стро-

го и особого режима, а статья 40 предписывала при наличии преступлений по разным

статьям, совершенных впервые, определять наказание путем поглощения менее строгих

наказаний более строгими наказаниями. Однако 26 декабря 1969 г. Элистинский город-

ской суд, сложив все сроки наказания по этим статьям по верхним пределам и без погло-

щения, приговорил Н. Л. Иванова к 8 годам в колонии строгого режима [2].

За прошедшие полвека эта история подзабылась, окуталась толстым слоем домы-

слов и выдумок. Многие участники тех событий уже умерли, а дожившие до нынешних

дней с большой неохотой вспоминают об этой истории, полагая, что о таком персонаже,

позорящем военную историю калмыков, лучше всего позабыть, и как можно скорее. До-

кументы, свидетельствующие о преступлении (уголовное дело, личное дело и документы

партийного учета и т.д.), ныне закрыты согласно законам об охране персональных дан-

ных. В результате этого некоторые исследователи истории Великой Отечественной вой-

ны, не знающие об этом уголовном деле или имеющие искаженную информацию, «обе-

ляющую» изучаемого персонажа, пытаются возвеличить образ Н. Л. Иванова как кавалера

четырех боевых орденов (ведь количество калмыков, отмеченных 4 орденами и больше,

не превышает и двух десятков). Поэтому данная статья, в которой предпринята попытка

объективно оценить его военные подвиги, призвана предупредить ошибочное восхваление

«героев» подобного рода.

Автор данной статьи об этой истории впервые услышал в 2005 г. За это время слу-

чалось слышать разные суждения и оценки, подчас противоположной направленности.

Из-за отсутствия доступа к документам исследование биографии изучаемого персонажа

растянулось почти на полтора десятка лет; все это время приходилось распутывать и пау-

тину лжи, сплетенную Н. Л. Ивановым, и сеть слухов и выдумок, сложившихся вокруг не-

го за прошедшие годы. Мною проводились опросы и записи воспоминаний очевидцев тех

событий, других людей, слышавших об этом от очевидцев, выявлялись и изучались не-

многие доступные документы, в которых прямо или косвенно затрагивались различные

аспекты изучаемой темы. Сравнение и анализ всего комплекса источников позволили в

конечном итоге в общих чертах реконструировать биографию Н.Л. Иванова.

Николай (Намса) Лиджинович Иванов родился 5 мая 1912 г. в семье калмыка-

казака станицы Денисовской (Богшракинской) Сальского округа Войска Донского. Через

два года его отец Лиджа Доржинович Иванов умер. Матери, Анастасии Варфоломеевне,

пришлось одной воспитывать детей (она умерла в 1936 г.). После Гражданской войны она,

как и многие уцелевшие донские калмыки, переехала в станицу Новониколаевскую (быв-


124

ший хутор Денисовской станицы). Сам Николай поступил на учебу в школу крестьянской

молодежи в слободе Мартыновка. В 1928 г. он стал членом ВЛКСМ, окончил 6 классов

Мартыновской школы, и поступил на рабфак при Саратовском госуниверситете. В 1929 г.

в университете на педагогическом факультете открылась калмыцкая секция для подготов-

ки учителей-филологов и историков, куда абитуриентов-калмыков зачисляли по целевому

набору и собеседованию. Однако будущий учитель и политработник, закончив рабфак в

1930 г. и решив поступать в Саратовский университет, избрал для поступления не кал-

мыцкое отделение, а физико-математический факультет. Чем на самом деле Н. Л. Иванов

занимался в 1-й половине 1930-х гг.? Поступал ли он вообще в университет, а затем был

отчислен? Или вовсе не учился там? Единственное, что известно точно, – его диплом об

окончании Саратовского университета в 1934 г. был подделан. При этом аферист утвер-

ждал, что он прошел в этом вузе высшую вневойсковую подготовку и получил звание

офицера запаса [2]. Дед автора статьи – У. У. Очиров (в будущем один из первых препо-

давателей и первый декан Калмыцкого госуниверситета) – в 1930–1933 гг. прошел полный

курс обучения на калмыцком отделении Саратовского госуниверситета, но в своих воспо-

минаниях он никогда не упоминал о вневойсковой подготовке во время учебы. Нет отме-

ток об этом обучении в его военном билете и в иных документах, сохранившихся в семей-

ном архиве и музее университета. В сентябре 1941 г. У. У. Очиров ушел на фронт рядо-

вым и оставался в этом звании до 1944 г., когда был отправлен в Сибирь по национально-

му признаку [11, с. 13–15]. Не имели офицерских званий и другие выпускники калмыцко-

го отделения [14, с. 88].

После якобы окончания вуза жизнь Николая Лиджиновича круто меняется: его на-

правляют слушателем в Высшую школу НКВД в Москве. Через год он вернулся в Калмы-

кию и был назначен начальником Малодербетовского улусного отдела НКВД. Однако на

новом работе карьера у мошенника не задалась, и через год он уходит из органов госбезо-

пасности. В сентябре 1936 г. Н. Л. Иванов был назначен завучем школы в райцентре За-

падного улуса – поселке Башанта (ныне г. Городовиковск), в которой и проработал вплоть

до начала войны. В своей автобиографии, сохранившейся в военкомате и написанной до

ареста в 1969 г., Николай Лиджинович утверждал, что был не завучем, а директором шко-

лы, а в 1939–1941 гг. работал старшим преподавателем и заведующим некоей кафедрой

некоего института [2]. Следует заметить, что в Калмыкии в 1939–1941 гг. было только два

института (учительский и педагогический), которые находились почти в 400 км от Башан-

ты, где Н.Л. Иванов стал членом ВКП(б) (в декабре 1939 г.), женился (в январе 1940 г.) и

был призван в РККА (в июне 1941 г.). К тому же ученых-калмыков тогда было немного, и

их имена, в том числе заведующих кафедрами обоих институтов, известны специалистам

по истории образования Калмыкии. Так что эту ложь опровергнуть нетрудно. Более дос-

товерным выглядит утверждение об окончании Университета марксизма-ленинизма в

Сталинграде в 1939 г. [2]. Это был заочный партийный вуз, в который принимали без эк-

заменов при наличии высшего образования и даже без членства в партии, а его выпускни-

ки получали высшее политическое образование.

24 июня 1941 г. Н. Л. Иванов был призван Западным РВК Калмыцкой АССР, где он

сразу, как прошедший высшую вневойсковую подготовку, получил знаки различия млад-

шего лейтенанта. Из военкомата его направили в Орловский военный округ, где Иванов

получил назначение в Воронежскую область командиром сабельного взвода в 111-й кава-

лерийский полк 31-й кавалерийской дивизии. Однако формируемое соединение явно ис-

пытывало дефицит кадров, поэтому 7 июля после прибытия в дивизию младший лейте-

нант Иванов был назначен сразу командиром эскадрона. Каким-то чудом этот лжеофицер

в течение двух месяцев командовал эскадроном, но так и не был разоблачен. То ли он

имел какой-то объем знаний о военной службе, то ли сумел как-то обмануть начальство.

Однако изображать из себя командира дальше было рискованно, и Николай Лиджинович

вспомнил о другом своем дипломе с высшим политическим образованием и решил перей-


125

ти на политическую работу. 9 сентября 1941 г. младший лейтенант Иванов был назначен

старшим инструктором политотдела 31-й кавдивизии [2].

Перевод он совершил вовремя: 30 сентября вермахт начал операцию «Тайфун». 31-

я кавдивизия к тому времени числилась в составе 49-й армии Резервного фронта, но

3 октября в связи с прорывом Гудериана на Брянском фронте это соединение перебросили

в район Белѐв – Козельск и передали в состав 50-й армии, выходящей из окружения.

10 октября 31-я кавдивизия вступила в бой с танковыми полчищами Гудериана. Соедине-

нию подполковника М. Д. Борисова пришлось выдержать тяжелейшие арьергардные бои

до самой Тулы, участвовать в успешных боях под Венѐвым и Мордвесом, где оно взаимо-

действовало с 1-м гвардейским кавкорпусом П. А. Белова. 18 декабря 31-я кавдивизия бы-

ла включена в состав подвижной группы В. С. Попова, начавшей преследование врага. В

конце декабря соединение Борисова, пройдя за 3 дня с боями 90 км, ворвалась в Калугу и

накануне Нового года освободила ее. За эти бои 31-я кавдивизия получила звание 7-й

гвардейской [1].

4 ноября младший лейтенант Н. Л. Иванов был назначен комиссаром 111-

го кавалерийского полка, с которым прошел боевой путь от Тулы и до Калуги. Сам Ива-

нов уверял, что неоднократно отличился в этих боях и был представлен Военным советом

50-й армии к ордену Красного Знамени. Он утверждал, что во время рейда к Калуге он за-

менил тяжело раненного командира полка (находясь по-прежнему в звании младшего лей-

тенанта!) и под его командованием полк уничтожил до батальона мотопехоты и до 7–8

танков, а также захватил богатые трофеи. А в уличных боях в самой Калуге, в районе ле-

сопильного завода, он лично уничтожил 11 немецких офицеров и солдат [15, д. 203, л.

214]. Достоверность этих утверждений остается крайне спорной. С другой стороны, если

посмотреть на документы 1943 г., характеризующие военную службу Н. Л. Иванова (к до-

кументам 1941 и 1942 гг. доверия мало), то очевидно, что изучаемый персонаж не был

трусом и не отсиживался в штабе дивизии (хотя служебные обязанности позволяли это), а

часто бывал в боевых порядках батальонов и рот, в том числе и в ходе атак противника.

Какова бы ни была реальная деятельность Н. Л. Иванова в ходе Битвы под Москвой,

23 января 1942 г. приказом № 045 Западного фронта ему было присвоено звание «полит-

рук»: в петлицах вместо одного «кубаря» теперь появилось три [2].

Тем временем на территории Калмыкии началось формирование национальных со-

единений – 110-й и 111-й Калмыцких кавалерийских дивизий, для которых инспекция ка-

валерии РККА начала собирать калмыков-офицеров по всей стране. Среди направленных

в Калмыкию был и Н. Л. Иванов, 7 марта 1942 г. назначенный зам. начальника политотде-

ла 110-й кавдивизии. Одновременно с этим приказом Николая Лиджиновича произвели в

батальонные комиссары (то есть он «перепрыгнул» еще через две ступени и стал носить в

петлицах две «шпалы», что приравнивалось к званию майора). Таким образом, Н. Л. Ива-

нов за полтора месяца сделал головокружительную карьеру, поднявшись из младших лей-

тенантов в батальонные комиссары, «перепрыгнув» через 4 ступени.

В новом соединении афериста тоже никто не разоблачил. По всей видимости, его

работой начальство было довольно (что свидетельствует о наличии какого-то объема зна-

ний по этой профессии), поскольку Н. Л. Иванова не отчислили из соединения как неко-

торых других провинившихся офицеров. Кроме того, он смог наладить дружеские отно-

шения со многими своими земляками, в первую очередь со своими одностаничниками,

самым старшим из которых был зам. командира дивизии полковник В. А. Хомутников.

Во второй половине июля 1942 г. 110-я Калмыцкая кавдивизия вступила в свой

первый бой с самым элитным соединением вермахта – дивизией «Великая Германия».

Калмыцким кавалеристам пришлось оборонять участок длиной 58 км между станицами

Раздорская и Багаевская по берегу Дона. Превосходство противника было слишком вели-

ко, но бойцы национального соединения смело вступили в бой и удерживали позиции в

течение шести суток, отступив от Дона последними и лишь по приказу вышестоящего ко-


126

мандования, буквально выскользнув из намечающегося кольца. При этом штабу 110-й

кавдивизии пришлось несколько часов отбивать танковые атаки «Великой Германии»,

прикрывая вывод полков из болотистой поймы Дона. В ходе этих боев соединение понес-

ло огромные потери, в том числе и в управлении. Комиссар дивизии С. Ф. Заярный, от-

стреливавшийся от фашистов до последнего патрона (но тогда в дивизии об этом известно

не было), погиб, а начальник политотдела дивизии А. И. Заднепрук был тяжело ранен [5].

Действия Н. Л. Иванова в эти дни в воспоминаниях ветеранов описываются противоречи-

во. Если же верить наградному листу от 16 августа, то 23–25 июля он находился в составе

группы капитана А. К. Темирова (3 и 4-й эскадроны 311-го кавполка), которая блокирова-

ла плацдарм напротив Мелиховской, а 25–30 июля был послан в тыл для сбора тыловых

подразделений. Учитывая, что 25 июля «Великая Германия» уже прорвалась в тыл 110-й

кавдивизии, а 26 июля к ней добавилась 16-я моторизованная дивизия, задача была крайне

сложной. Тем не менее, согласно наградному листу от 16 августа, Н. Л. Иванов собрал аж

542 человека с 3 орудиями, 8 минометами и 12 пулеметами и вывел их с поля боя [15, д.

203, л. 213–213об.]. Указанные цифры с учетом больших потерь 110-й кавдивизии выгля-

дят невероятными. Единственным объяснением этого (при условии, что в наградном листе

написана правда) может быть включение в состав указанной группы большого количества

«окруженцев», отбившихся от других частей.

В дальнейшем 110-й кавдивизии, которую возглавил В. А. Хомутников, предстоял

тяжелый многосоткилометровый переход по степи по маршруту Сальск – Башанта – Во-

рошиловск – Моздок под ударами люфтваффе и арьергардными боями с «панцерваффе».

В наградном листе от 16 августа утверждается, что 2 августа в районе хотона Бичкн-Кѐл

Западного улуса Калмыцкой АССР Иванов в одиночку вступил в бой с 7 автоматчиками

противника, убил одного офицера и ранил солдата, после чего немцы отступили [15, д.

203, л. 213об.]. В реальности бой проходил немного иначе. Группа бойцов во главе с Ива-

новым рассеялась по хотону. Незаметно для наших бойцов подъехала немецкая разведка

на мотоциклах. Николай Лиджинович выстрелом из окна убил одного из солдат против-

ника, после чего те, не желая ввязываться в бой, укатили. Иванов собрал свою группу и,

бросив двух своих «безлошадных» бойцов, ускакал к главным силам 110-й кавдивизии [9].

Как бы то ни было, после выхода 110-й кавдивизии к основным силам Закавказско-

го фронта Н. Л. Иванов оказался старшим из политработников, был повышен в должности

до начальника политотдела и, временно исполняя обязанности комиссара, 16 августа со-

чинил на себя роскошный наградной лист, представляющий его к ордену Красного Знаме-

ни. Хомутников подписал его, но требовалась также подпись комиссара. При этом Иванов

не имел права сам подписывать наградной лист на себя. Ему следовало бы дождаться при-

бытия нового комиссара, но был риск, что тот не подпишет документ, поскольку не был

свидетелем указанных «подвигов». Аферист поступил иначе: сначала поставил перед «за-

деланной» в наградном листе должностью и фамилией комиссара С. Ф. Заярного (погиб-

шего еще 26 июля) пометку «за», а затем зачем-то подделал подпись Заярного, причем

очень неумело [15, д. 203, л. 213об.]. В 1969 г., когда уже все знали о гибели комиссара,

эта подделка была очевидной, но в 1942 г. на подпись комиссара никто не обратил внима-

ния. 3 октября командующий 44-й армией генерал-майор К. С. Мельник поддержал это

предложение, но 5 ноября зам. командующего Закавказского фронта «понизил» награду

до ордена Красной Звезды. Однако в приказе № 015/н от 31 января 1943 г. Закавказского

фронта Н. Л. Иванов оказался почему-то награжден орденом Красного Знамени [15, д.

203, л. 215об.–216об.].

В ноябре 1942 г. ряд командиров Закавказского фронта был представлен к награ-

дам за свои подвиги, совершенные в 1941 г. – начале 1942 г. Среди них оказался и Н.Л.

Иванов, которого Хомутников вновь представил к ордену Красного Знамени, но уже за

бои в составе 31-й кавдивизии в конце 1941 г. В принципе все указанные представления

31 января 1943 г. тем же приказом № 015/н были реализованы без «понижений», но на-


127

градной лист на Н. Л. Иванова почему-то оказался без пометок вышестоящих инстанций и

был объединен с наградным листом от 15 августа [15, д. 203, л. 213–216об.]. После этого

Н. Л. Иванов стал носить два ордена Красного Знамени. Какие-то другие наградные доку-

менты на второй орден найти не удалось. В своей автобиографии он утверждал, что вто-

рой орден Красного Знамени был получен в июле 1943 г., но ни точную дату, ни номер

приказа аферист так и не указал. Характерно, что в последующих наградных листах в гра-

фе «чем ранее награжден» указывался лишь один орден Красного Знамени [16, д. 50, л.

149; 17, д. 3119, л. 51].

В учетной карточке Н. Л. Иванова есть отметка о присвоении ему звания батальон-

ного комиссара по приказу № 01010/п от 1 сентября 1942 г. почему-то Южного фронта

(расформированного еще в конце июля), хотя это звание он получил еще в марте. Воз-

можно, копия приказа Сталинградского округа о присвоении звания была утеряна, и Ни-

колай Лиджинович обзавелся новым документом, возможно, также поддельным. Осенью

1942 г. после упразднения института комиссаров звания политработников стали унифици-

роваться с общеармейскими. 9 ноября по приказу № 086/п Закавказского фронта Н. Л.

Иванову было присвоено звание майора [2]. В феврале 1943 г. 110-я Калмыцкая кавдиви-

зия ввиду больших потерь и фактической утраты национального состава была расформи-

рована и обращена на пополнение 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийско-

го корпуса. Николай Лиджинович также был зачислен в офицерский резерв корпуса

(именно там он получил знак «гвардия»), однако так и не дождался вакансии, соответст-

вующей его званию и предыдущей должности. 4 апреля его отчислили в резерв Полит-

управления Южного фронта [2].

В мае 1943 г. на базе 52-й и 98-й стрелковых бригад, ранее участвовавших в осво-

бождении Калмыкии от оккупантов, было сформировано новое соединение – 127-я (бу-

дущая Чистяковская) стрелковая дивизия (3-го формирования). Начальником политотдела

и замполитом командира дивизии назначили гвардии майора Н. Л. Иванова. Вновь сфор-

мированное соединение сражалось на Миус-фронте, в том числе у Саур-могилы, освобож-

дало западный Донбасс, после чего в конце сентября 1943 г. вместе со всей 58-й армией

было выведено в резерв. В ходе этих боев Н. Л. Иванов добился высоких показателей в

партийно-комсомольской работе, неоднократно появлялся на передовых позициях, в том

числе подвергшихся сильным атакам противника, и, демонстрируя личную храбрость и

хладнокровие, организовывал командиров и бойцов на отражение вражеских атак. 28 ав-

густа вместе с начдивом он шел в боевых порядках наступающих подразделений, был ра-

нен, но поля боя не покинул. 15 июля Главное политическое управление Красной армии

присвоило Иванову звание гвардии подполковника, а начдив представил своего замполита

к ордену Отечественной войны 1-й степени, который 28 октября командование 58-й армии

«понизило» до Красной Звезды. Однако 15 ноября это объединение было расформирова-

но, а приказ о награждении офицеров такого ранга мог выпустить только командующий

фронтом или приравненный к нему. В конце концов эту функцию взял на себя Президиум

Верховного Совета СССР, утвердивший вышеуказанное решение 4 июня 1944 г. [16, д. 50,

л. 149-149об.].

В ноябре 1943 г., когда 1-й Украинский фронт осуществил форсирование Днепра и

освободил Киев, в его полосу перебросили новые резервы, в том числе и 127-ю дивизию,

вошедшую в состав 1-й гвардейской армии. В боях на Правобережной Украине Иванов

снова продемонстрировал высокие показатели в партийно-комсомольской работе, неодно-

кратно появлялся в боевых порядках батальонов и рот, в том числе и в период атак про-

тивника. Новый начдив представил Иванова к ордену Красной Звезды. Командарм

А.А. Гречко с этой оценкой согласился, и 3 января 1944 г. командующий фронтом

Н.Ф. Ватутин приказом № 09/н наградил Н. Л. Иванова указанным орденом [17, д. 3119,

л. 51–51об.].


128

В марте 1944 г. началось массовое снятие калмыков с фронтов. 3 марта Н. Л. Ива-

нов был отчислен в тыловой Сибирский военный округ. По прибытию в Сибирь в мае

1944 г. гвардии подполковника Иванова уволили в запас по статье 43«а» (за невозможно-

стью использования в связи с сокращением штатов или реорганизацией). Местом спецпо-

селения ему был определен пос. Павловск Алтайского края, где он устроился на работу

начальником военной кафедры Алтайского сельскохозяйственного института, но уже в

январе 1945 г. стал директором местного зооветтехникума. В 1949 г. за перерасход 1400

руб. (выданных, по его словам, на премирование студентов и оказание матпомощи сту-

дентам-сиротам) и несданный пистолет Иванов оказался под следствием, был исключен из

партии и понижен в должности с директора до старшего зоотехника. В 1952 г. перешел на

работу старшим зоотехником-экономистом зерносовхоза «Алтай» Смоленского района, а

в 1953 г. – начальником планово-экономического отдела Горно-Алтайского областного

многопромыслового союза. Для спецпереселенца это были достаточно высокие посты.

Тем не менее аферист не был удовлетворен своим положением и позже снова стал приви-

рать, утверждая, что в этот период окончил аспирантуру сельскохозяйственного институ-

та, сдал кандидатский минимум и получил ученое звание доцента, не имея при этом ни

одной научной публикации. В том же 1953 г. Н. Л. Иванов вернулся к работе учителя

средней школы райцентра Чоя [2].

К тому времени ему был всего 41 год, но здоровье оказалось подорванным – мучи-

ла бронхиальная астма. В 1957 г. военно-врачебная комиссия Туркестанского военного

округа, опираясь на справки о ранениях, оформила его как инвалида войны 3-й группы. Во

время следствия в 1969 г. выяснилось, что предъявленные справки о легкой контузии 25

ноября 1941 г. в боях за Калугу (очевидно, в документе ошибка, и речь идет о декабре) и

легком ранении 24 августа 1943 г. в боях под Сталино (Донецк) сделаны на одной машин-

ке, заполнены одним почерком, подписаны одним и тем же лицом от имени 249-го мед-

санбата (который числился в 127-й стрелковой дивизии 2-го формирования, созданной в

марте 1942 г., и 3-го формирования, но не существовал в 1941 г.) и заверены печатью мед-

санроты 52-й стрелковой бригады. При этом в справке 1941 г. воинское звание Иванова

(который тогда был младшим лейтенантом) указано «гвардии подполковник». Военно-

медицинский архив эти ранения не подтвердил, так как документы 249-го медсанбата к

ним не поступали, а по их общему учету Н. Л. Иванов не проходил [2].

После возвращения в Калмыкию его награды, дипломы, рассказы о звании доцента

и оконченной аспирантуре, произвели впечатления на оргкомитет по переселению калмы-

ков, и Иванова назначили зав. городским отделом народного образования. Карьера его

быстро пошла в гору, но чем она закончилось, мы уже рассказали в начале статьи. Конеч-

но, инвалиду, у которого к тому же ухудшилось зрение, было довольно тяжело в колонии

строгого режима. Н. Л. Иванов стал добиваться амнистии, обращался с письмами ко всем

высшим должностным лицам страны, апеллируя к своей военной службе, ранениям, инва-

лидности, и в конечном итоге добился от Л. И. Брежнева снижения наказания до 5 лет в

колонии общего режима, которые стал отбывать в Приморско-Ахтарске, в теплом клима-

те. После отбытия более половины срока наказания 25 ноября 1972 г. он был условно-

досрочно освобожден и вернулся в Калмыкию.

Следует отметить, что согласно приговору суда, Н. Л. Иванова обязали возместить

государству незаконно полученную пенсию инвалида войны. Однако в колонии он не ра-

ботал, пенсию себе не оформлял, принципиально требуя восстановления военной пенсии,

и никаких денежных средств, принадлежащих ему, найти не удалось. Тем не менее воен-

комат начал настаивать на возмещении понесенного ущерба. Но Николай Лиджинович не

смутился и повел с военкоматом войну на измор, забрасывая жалобами все руководящие

инстанции и средства массовой информации страны. Он писал Г. К. Жукову, А. А. Гречко,

Д. Ф. Устинову, Л. И. Брежневу, в «Правду» и т. д. Только в 1972–1975 гг. он отправил

6 заявлений министру обороны, 11 – командующему Северо-Кавказским военным окру-


129

гом, 9 – в республиканский военкомат, 3 – в Калмыцкий обком КПСС. Каждый раз после

жалоб приезжали проверяющие комиссии, отнимавшие у военкоматовских сотрудников

довольно много времени. В конце концов военкомат предложил за невозможностью вос-

требования списать указанные средства в убыток [2].

Николай Лиджинович Иванов умер 26 ноября 1978 г.


1. 7-я гвардейская кавалерийская дивизия. Режим доступа: URL:

http://www.tankfront.ru/ussr/kd/gvkd07.html.

2. Архив военного комиссариата Республики Калмыкия.

3. Всесоюзная перепись населения 1939 года. Основные итоги / Сост. Ю.

А. Поляков, В.Б. Жиромская, А. А. Исупов, И. Н. Киселев. М.: Наука, 1992. 256 с.

4. Гучинова Э.-Б. Улица «Kalmuk Road»: История, культура и идентичности в кал-

мыцкой общине США. СПб.: Алетейя, 2004. 340 с.

5. Заярный С. А., Очиров У. Б. Дивизия «Великая Германия» против 110-й Калмыц-

кой кавдивизии // Magna adsurgit: historia studiorum. 2017. № 2. С. 38–68.

6. Иванов Н. Л. Развитие школьного образования в Калмыцкой АССР (1917–1965

годы): автореф. дис. ... канд. пед. наук. М., 1966. 22 с.

7. История Калмыкии с древнейших времен до наших дней: в 3 т. Т. 2. Элиста: Ге-

рел, 2009. 840 с.

8. Калмыкия в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.: документы и материа-

лы / Сост. М. Л. Кичиков, Б. С. Санджиев, Ю. О. Оглаев. Элиста: Калм. кн. изд-во, 1966.

552 с.

9. Личный архив автора. Письмо С. А. Заярного.

10. Максимов К. Н. Великая Отечественная война: Калмыкия и калмыки. Изд. 2-е,

доп. и испр. М.: Наука, 2010. 406 с.

11. Один из патриархов калмыковедения: к 100-летию У. У. Очирова / Сост. У. Б.

Очиров, С. Э. Лиджи-Горяева. Элиста: ЗАОр «НПП Джангар», 2011. 368 с.

12. Очиров У. Б. База данных калмыков – кавалеров ордена Славы: опыт составле-

ния и статистический анализ // Русская старина. 2016. №3 (19). С. 218–239.

13. Очиров У. Б. Вклад калмыцкого народа в Победу в Великой Отечественной

войне 1941–1945 гг. // Вклад репрессированных народов СССР в Победу в Великой Оте-

чественной войне 1941–1945 гг.: монография. Т. I. Элиста: ЗАОр «НПП «Джангар», 2010.

С. 173–264.

14. Сартикова Е. В. Кадровое обеспечение образовательной системы Калмыкии

(1920–1941 гг.) // Известия Волгоградского государственного педагогического универси-

тета. 2011. № 3. С. 86–89.

15. ЦАМО (Центральный архив Министерства обороны РФ). Ф. 33. Оп. 682525.

16. ЦАМО. Ф. 33. Оп. 686043.

17. ЦАМО. Ф. 33. Оп. 686044.

18. Hoffmann J. Deutsche und Kalmyken 1942 bis 1945. Freiburg: Verlag Rombach,

1974. 214 s.

References

1. 7-ya gvardejskaya kavalerijskaya diviziya. URL:

http://www.tankfront.ru/ussr/kd/gvkd07.html.

2. Arhiv voennogo komissariata Respubliki Kalmykiya.

3. Vsesoyuznaya perepis' naseleniya 1939 goda. Osnovnye itogi / Sost. Yu. A. Polyakov,

V. B. Zhiromskaya, A. A. Isupov, I. N. Kiselev. M.: Nauka, 1992. 256 s.


130

4. Guchinova E.-B. Ulica «Kalmuk Road»: Istoriya, kul'tura i identichnosti v kalmyckoj

obshchine SShA. SPb.: Aletejya, 2004. 340 s.

5. Zayarnyj S. A., Ochirov U. B. Diviziya «Velikaya Germaniya» protiv 110-j Kalmyckoj

kavdivizii // Magna adsurgit: historia studiorum. 2017. № 2. S. 38–68.

6. Ivanov N. L. Razvitie shkol'nogo obrazovaniya v Kalmyckoj ASSR (1917–1965 gody):

Avtoreferat dis. na soiskanie uchenoj stepeni kandidata pedagogicheskih nauk / APN RSFSR.

Nauchno-issledovatel'skij institut teorii i istorii pedagogiki.. M.: [b. i.], 1966. 22 s.

7. Istoriya Kalmykii s drevnejshih vremen do nashih dnej: v 3 t. T. 2. Elista: Gerel, 2009.

840 s.

8. Kalmykiya v Velikoj Otechestvennoj vojne 1941–1945 gg.: dokumenty i materialy /

sost.: M.L. Kichikov, B. S. Sandzhiev, Yu. O. Oglaev. Elista: Kalm. kn. izd-vo, 1966. 552 s.

9. Lichnyj arhiv avtora. Pis'mo S.A. Zayarnogo.

10. Maksimov K. N. Velikaya Otechestvennaya vojna: Kalmykiya i kalmyki. Izd. 2-e, dop.

i ispr. M.: Nauka, 2010. 406 s.

11. Odin iz patriarhov kalmykovedeniya: k 100-letiyu U. U. Ochirova / Sost. U. B. Ochi-

rov, S. E. Lidzhi-Goryaeva. Elista: ZAOr «NPP Dzhangar», 2011. 368 s.

12. Ochirov U. B. Baza dannyh kalmykov – kavalerov ordena Slavy: opyt sostavleniya i

statisticheskij analiz // Russkaya starina. 2016. №3 (19). S. 218–239.

13. Ochirov U. B. Vklad kalmyckogo naroda v Pobedu v Velikoj Otechestvennoj vojne

1941–1945 gg. // Vklad repressirovannyh narodov SSSR v Pobedu v Velikoj Otechestvennoj

vojne 1941–1945 gg. Monografiya. T. I. Elista: ZAOr «NPP «Dzhangar», 2010. S. 173–264.

14. Sartikova E. V. Kadrovoe obespechenie obrazovatel'noj sistemy Kalmykii (1920–1941

gg.) // Izvestiya Volgogradskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta. 2011. № 3.

S. 86–89.

15. Central'nyj arhiv Ministerstva oborony RF. F. 33. Op. 682525.




131

ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

Малютина Т. П.

(Воронеж)

УДК 94(470)«1941»

«ЗАСТЕНЧИВЫЕ» РУМЫНЫ В БОЯХ ПОД ОДЕССОЙ

(АВГУСТ-ОКТЯБРЬ 1941 Г.)

Статья посвящена одной из героических страниц Великой Отечественной войны –

обороне Одессы (5 августа – 16 октября 1941 г.). В научный оборот впервые вводятся

румынские документы, хранящиеся в трофейном фонде Центрального архива Министер-

ства обороны РФ. Они позволяют проследить, как реагировало румынское командование

на ситуацию на фронте, какие методы идеологической пропаганды использовались для

повышения морального духа войск, исходя из каких соображений разрабатывались на-

ступательные операции. В сентябре 1941 г. маршал Румынии Й. Антонеску объяснял не-

удачи своих войск под Одессой тем, что они привыкли воевать только с кадровыми воен-

ными. Одессу же защищали сборные части, состоявшие из рабочих, учащихся военных

школ, моряков, санитаров, шоферов, подростков и пожилых людей. Потому румынские

дивизии, которые успели повоевать на Пруте, в Бессарабии и на Днестре, оказались вро-

де бы в замешательстве. «Это говорит о нашей застенчивости», – таков вывод Й. Ан-

тонеску. После ухода советских частей из Одессы румыны заняли город. Автор приводит

данные о том, как «застенчивые» захватчики преобразились в безжалостных оккупан-

тов и совместно с немецкими союзниками уже без всякого стеснения и жалости мстили

одесситам.

В статье развенчивается миф современных румынских исследователей о том, что

румыны под Одессой сдерживали значительный контингент советских войск, тем самым

облегчив немцам продвижение в глубь советской территории. Проводится мысль о том,

что все было наоборот. Одесса директивой Ставки ВГК была оставлена «крепостью» в

тылу противника с целью отвлечения как можно больших сил фашистов от наступления

на главном направлении. И защитники города достойно выполнили поставленную задачу.

Ключевые слова: 1941 г., оборона Одессы, 4-я румынская армия, Й. Антонеску, Н.

Чуперкэ, И. Якобич.

The article is devoted to one of the heroic pages of the Great Patriotic War – the defense

of Odessa (August 5 – October 16, 1941). Author introduces the Romanian documents which are

stored in the trophy Fund of the Central archive of the Ministry of defense of the Russian Feder-

ation into scientific circulation for the first time. They allow us to see how the Romanian com-

mand reacted to the situation at the front, what methods of ideological propaganda were used to

improve the morale of the troops, how offensive operations were developed. In September 1941,

Marshal of Romania I. Antonescu explained the failure of his troops near Odessa that they used

to fight only with the military personnel. Odessa was defended by the national teams consisting

of nurses, workers, students of military schools, sailors, drivers, old men. That’s why Romanian

divisions, which fought on the river Prut, in Bessarabia and the Dniester were confused. «It

speaks of our shyness», - this is the conclusion of I. Antonescu. After leaving the Soviet troops

Odessa Romanians occupied the city. Author gives an example how «shy» aggressors were

transformed into ruthless invaders and together with the German allies without any shyness and

pity avenged inhabitants of Odessa.


132

The article refutes the theory of modern Romanian researchers that Romanians near

Odessa attracted to yourself a large contingent of Soviet troops, what made it easier for the

Germans to advance to the Soviet territory. The idea is that everything was the opposite. Odessa,

according to the Directive of Stavka VGK, was left behind the enemy lines in order to distract as

much as possible the forces of the fascists from the attack on the main direction. And the defend-

ers of the city adequately fulfilled the task.

Key words: 1941, defense of Odessa, 4th

Romanian army, I. Antonescu, N. Ciuperca, I.,

Iacobici.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-131-141

начение обороны Одессы в стратегии боевых действий Красной Армии 1941 г.

переоценить сложно. Ставка ВГК приняла решение оставить в тылу против-

ника укрепленный город с флотом и войсками с целью отвлечения как можно

больших сил фашистов от наступления на главных направлениях. Для этой цели Одесса

подходила лучше всего. Советское командование рассчитывало, что быстро взять город

неприятелю не удастся. Поддержать защитников, снабжать необходимым можно было

морем. Советская авиация с крымских аэродромов сможет с неба над Одессой громить

фашистов [4, с. 290]. Не случайно в директиве Ставки от 5 августа 1941 г. значилось:

«Одессу не сдавать и оборонять до последней возможности, привлекая к делу Черномор-

ский флот» [6, с. 44].

В свою очередь фашистское командование рассчитывало захватить Одессу с ходу –

уже к 10 августа силами 4-й румынской армии [6, с. 53]. В дальнейшем кондукэтор Румы-

нии маршал Й. Антонеску назначал новые сроки взятия города – 23, 25, 27 августа [6, с.

165]. Но защитники Одессы своим героизмом и мужеством каждый раз срывали замыслы

румын. Крепость у моря оттянула на себя до 18 дивизий немецко-румынских войск общей

численностью свыше 300 тысяч военнослужащих на 73 дня (с 5 августа по 16 октября

1941 г.) [11, с. 25-26].

История обороны Одессы и участия румынских войск в боях на советско-

германском фронте отражены в многочисленных мемуарах и исследованиях [2; 5; 9; 12;

15; 16; 19]. Документы трофейного фонда Центрального архива Министерства обороны

РФ, на основе которых написана данная статья, позволяют проследить, как румынское

командование пыталось держать под контролем ситуацию на фронте, какие методы идео-

логической пропаганды использовались для повышения морального духа войск, исходя из

каких соображений разрабатывались наступательные операции.

В 20 числах августа Й. Антонеску с королем Михаем прибыли на фронт под Одес-

су, рассчитывая с триумфом, как победители, въехать в город. Но, видя, что ситуация от

победной весьма далека, кондукэтор пришел в ярость и негодование: «Разве не стыдно,

что армия, в 4-5 раз превосходящая армию противника в численном отношении, в количе-

стве частей и вооружения, была дезорганизована и разбита советскими подразделениями.

Вместо того чтобы завоевать себе славу, армия завоевала позор… Мне стыдно за вас пе-

ред народом» [17, л. 23-24].

Немецкое командование четко отслеживало ситуацию с Одессой. В дневнике на-

чальника Генерального штаба сухопутных войск вермахта Ф. Гальдера отмечено: «20 ав-

густа. Одесса все еще продолжает вызывать беспокойство. К северо-западной окраине го-

рода подошла только одна румынская пограничная дивизия. Пока еще вызывает сомнение

вопрос, доросли ли румынское командование и его войска до выполнения такой задачи».

«21 августа… Румыны считают, что им удастся занять Одессу только в начале сентября.

Это слишком поздно. Без Одессы мы не можем захватить Крым» [3, с. 291, 293].

Чтобы заставить свои войска действовать более решительно, Антонеску издает

грозные приказы: «Командиров, части которых не наступают со всей решительностью,

снимать с постов, предавать суду, лишать права на пенсию. Солдат, не идущих в атаку с

З


133

должным порывом или оставляющих оборонительную линию, лишать земли и пособий

семьям» [6, с.165].

Трусы должны получать «пулю в затылок как жалкие существа, не оправдавшие

доверия Родины» без всякого снисхождения. Если к трусам не было применено соответст-

вующее наказание, то в этом целиком виноваты командиры.

Командиры также виноваты, если они принимают обратно в часть раненых в руку

или в ступню ноги. «Если бы мы твердо и уверенно шли вперед, если бы каждый боец

проявлял собственную инициативу, тогда противник давно бы был сломлен и побежден»

[17, л. 24].

Причины поражений румынских войск под Одессой Антонеску в начале сентября

1941 г. связывал прежде всего с двумя факторами. Во-первых, с тем, что в Одессе проти-

востоят румынским подразделениям не только кадровые военные, но и сборные части, со-

стоявшие из рабочих, учащихся военных школ, моряков, шоферов, санитаров, подростков

и стариков. Пытаясь оправдать неудачи своих войск, Антонеску отмечал, что румыны

оказались просто не готовы воевать с подобным контингентом. Дивизии, которые успели

повоевать на Пруте, в Бессарабии и на Днестре оказались в замешательстве. «Это говорит

о нашей застенчивости», – таков вывод румынского маршала [17, л. 23].

Второй, с точки зрения кондукэтора, важной причиной были «комиссары-евреи».

«Бои в Одессе с избытком доказали, что Сатана – это еврей. Он и только он, как стадо бы-

ков, гонит славян на смерть до последнего патрона. Отсюда наши огромные потери… Не

будь комиссаров-евреев, мы давно были бы в Одессе» [13, с. 234].

Министр обороны Румынии генерал И. Якобич в своей директиве от 7 сентября

1941 г. указал на еще одну причину неудач румынской армии под Одессой. Она заключа-

лась в проблемах с артиллерией. «Мы имеем большое количество полевой и тяжелой ар-

тиллерии и боеприпасов. Это должно было бы позволить быстро продвигаться, однако у

нас дело идет неважно. За последние дни продвижение имеет либо местный характер, ли-

бо идет очень медленными темпами. Причина этого заключается в недостаточной органи-

зации артиллерии и в плохом ведении артиллерийского огня» [17, л. 30].

И. Якобич констатировал, что вместо того чтобы вести своевременно и точно силь-

ный и массивный огонь по целям, румынская артиллерия ведет рассеянную и редкую

стрельбу. Для решения этой проблемы, с точки зрения генерала, необходимо поддержи-

вать постоянную связь между пехотными и артиллерийскими подразделениями. Артилле-

рийские наблюдатели-корректировщики должны располагаться на линии наступления пе-

хотных подразделений для непосредственного наблюдения за стрельбой, для изменения

направления огня в тот момент, когда пехота атакует тот или иной объект, чтобы облег-

чить продвижение пехотным частям и, наконец, чтобы вести точную стрельбу по наме-

ченным целям.

Ведение артиллерийского огня требуется синхронизировать с продвижением пехо-

ты, так как он крайне необходим в момент, когда пехота делает сильный бросок в сторону

цели.

Если цели противника замаскированы или не могут быть обстреляны артиллерией

поддержки по каким-то другим причинам, необходимо, по мысли И. Якобич, артиллерий-

ские батареи непосредственного сопровождения выдвигать в тылы пехоты.

Тщательная подготовка артиллерийского огня должна быть предметом заботы ко-

мандиров всех подразделений, так как от нее во многом зависит результат наступления.

Командиры дивизий должны постоянно контролировать ход этой подготовки, обращая

особое внимание на то, чтобы стрельба была интенсивной и сильной по целям, которые

препятствуют дальнейшему продвижению. Ни в коем случае не следует «рассеивать огонь

повсюду».

И. Якобич обращал внимание на то, что «русские открывают огонь только на близ-

ких дистанциях». Они ведут упорные бои шаг за шагом. У них хорошее вооружение и


134

четко проработанное размещение боевых позиций. При том характере борьбы, которая

сложилась под Одессой, только массивная артиллерийская поддержка пехоты может

обеспечить победу наступающим румынским частям [17, л. 30-32].

Несмотря на то, что, с точки зрения румынского генерала, их артиллерия не оказы-

вала достаточную помощь пехоте в наступательных операциях, она все же наносила серь-

езный урон защитникам города. 3 сентября 1941 г. Военный совет Одесского оборони-

тельного района докладывал в Ставку, что батареи противника обстреливают Одессу

очень интенсивно. «За последние десять дней имеем только раненых 10 тысяч человек» [1,

с. 112].

Современные исследователи видят причины поражения румын под Одессой в дру-

гом. На ошибки румынского командования и недостаточный уровень подготовки и воо-

ружения румынских войск указывают В. А. Савченко и А. А. Филипенко [13, с. 382]. Ру-

мынская военно-тактическая мысль не изобиловала выдумками и была весьма прямоли-

нейна. За обязательной артподготовкой следовали атаки пехоты, которые «отбивались за-

щитниками Одессы артиллерийским огнем и штыковыми ударами», считает И. Б. Мощан-

ский [10, с. 82-83].

Желая сплотить свою армию и привести ее к победе, 3 сентября 1941 г. Антонеску

приказывает, чтобы дисциплина в армии соблюдалась всеми – от командиров до солдат.

Тех, кто нарушает дисциплину, следует сразу отдавать под суд. «Каждый в отдельности и

все вместе должны уверенно идти вперед к победе. Командиры крупных соединений по-

дают личный пример» [17, л. 24].

4 сентября 1941 г. командующий 4-й румынской армией корпусной генерал Н. Чу-

перкэ в оперативном донесении, характеризуя обстановку на фронте, отмечал, что про-

движение румынских войск было приостановлено «с непропорциональными потерями».

Из-за этого передовые румынские дивизии оказались в «сложном физическом и мораль-

ном состоянии». Дивизии второй линии их сменить не могли из-за того, что не были пол-

ностью укомплектованы.

Единственным выходом из сложившейся ситуации, по мнению Н. Чуперкэ, была

бы быстрая (в течение 6 дней) перегруппировка сил для подготовки наступления на зара-

нее определенном участке прорыва. Его необходимо проводить силами шести ударных

дивизий: 3-й, 6-й, 7-й, 14-й, 21-й и охранной. Для полного укомплектования требовалось в

3-ю дивизию перебросить один полк из 5-й дивизии, 7-й дивизии придать один полк по-

граничников, 14-й дивизии передать 11-й гусарский полк, выведенный из состава 7-й ка-

валерийской бригады. 6-ю дивизию усилить одним полком из 8-й дивизии. 21-я и охран-

ная дивизии были почти полностью укомплектованы.

Дивизии, которые передадут свою пехоту ударным соединениям, должны оставать-

ся на фронте с оборонительными задачами.

Н. Чуперкэ видел два возможных варианта наступления – с северного или южного

фланга.

Наступление с севера стратегически выгодно, так как две из шести ударных диви-

зий уже находятся на исходных позициях и рядом проходит ось армейских коммуника-

ций. Но с тактической точки были и некоторые недостатки. Так, по данным румынской

разведки, защитники Одессы были значительно сильнее в этом районе, чем на юге.

Н. Чуперкэ считал, что если наступать с северного фланга, то продвижение на

Одессу надо производить слева вдоль населенных пунктов, расположенных на западном

берегу Хаджибеевского лимана, что составило бы серьезную угрозу противнику. По за-

вершении этой операции останется еще 10-12 км к городу.

Наступление с юга, с точки зрения Н. Чуперкэ, более выгодно. Здесь исходные по-

зиции ближе к городу. Соответственно, если перебросить ударную группировку с правого

фланга и создать прочный оборонительный рубеж между сектором наступления и Хаджи-

беевским лиманом, это принесет румынам успех, и Одесса будет быстро захвачена.


135

Обязательным условием подготовки наступления Н.Чуперкэ считал сохранение и

оборону имеющихся румынских позиций без ведения изматывающих атак, которые, по

сути, из-за недостаточных сил и подготовки безрезультатны и приводят лишь к напрасно-

му кровопролитию[17, л. 13-17].

Но Й. Антонеску не согласился с предложениями Н. Чуперкэ по ряду причин. Во-

первых, он выразил опасение, что предлагаемая реорганизация армии приведет к оконча-

тельной потере боевых качеств ряда дивизий. Во-вторых, перегруппировка сил потребует

слишком много времени. И, наконец, сама идея концентрированного удара шестью диви-

зиями в одном направлении опасна, так как слишком высок риск. В случае если наступле-

ние не удастся, противник, применив контрудар, сможет прорвать оборону на любом ос-

лабленном участке фронта, в связи с тем, что ее будут держать дивизии неполного соста-

ва. Тогда румынские войска не только не захватят Одессу, но и будут отброшены с зани-

маемых рубежей [17, л. 18-19].

Румынское командование для того чтобы ускорить захват Одессы, обратилось за

помощью к немецким союзникам, особо рассчитывая на пикирующие бомбардировщики

Ю-87, необходимые для борьбы с военными кораблями Черноморского флота, и тяжелую

артиллерию. Но немецкое командование согласилось ввести в бой только два штурмовых

и четыре саперных батальона, три дивизиона тяжелой артиллерии [17, л. 25].

7 сентября 1941 г., чтобы дать время прибыть немецким частям, маршал Антонеску

принял решение о начале наступления на Одессу утром 10 сентября. В первой фазе боя

следовало уничтожить советские подразделения западнее Дальник. Во второй фазе боя –

прорвать фронт противника между Гниляково и Дальник и между Дальник и Татарка. За-

нять лучшие боевые позиции, идущие от Сухого озера к северу.

В связи с этим 1-му армейскому корпусу (в составе 8-й дивизии, 7-й кавалерийской

бригады, отряда полковника Ефтимиу и 1-го усиленного полка) ставилась задача обеспе-

чивать безопасность южного фланга армии, имея в резерве 8-ю дивизию в районе Ленин-

таль.

11-му армейскому корпусу (в составе 14-й дивизии, охранной дивизии и 1-й погра-

ничной дивизии) был дан приказ как можно точнее определить направление возможных

контрударов противника и блокировать их на фронте к западу Дальник. Во второй фазе

боя следовало атаковать основными силами в районе между Дальник и Татарка, чтобы

продвинуться к Одессе.

3-му армейскому корпусу (3-я, 7-я и 6-я дивизии) в плане наступления отвели зада-

чу по овладению перекрестком дорог между Кобаченко и Дальник, а затем развивать ус-

пех и достичь Кобаченко (южный рубеж) и Дальник (северный рубеж).

4-й армейский корпус (11-я дивизия, 9-я кавалерийская бригада и 2-й усиленный

полк) получал приказ очистить железную дорогу западнее Гниляково, после – поддержи-

вать огнем левый фланг 3-го армейского корпуса, а затем по возможности обеспечить его

продвижение вперед.

1-й кавалерийской бригаде следовало вначале удерживать захваченные позиции и

действовать со всей тяжелой артиллерией в районе между Хаджибеевским лиманом и же-

лезной дорогой (особенно в направлении населенных пунктов Гниляково и Кобаченко)

для защиты левого фланга наступающего 4-го армейского корпуса.

5-му армейскому корпусу было приказано оставаться в обороне, действуя всей ар-

тиллерией в направлении Одессы.

Резервы армии не должны были вводиться в бой без разрешения генерального шта-

ба. В резервы вошли 5-я и 21-я дивизии, которые могли быть использованы только в со-

ставе 3-го или 11-го армейских корпусов. Большую часть тяжелой артиллерии сконцен-

трировали в секторе 11-го армейского корпуса (напротив Южного сектора советской обо-

роны), откуда она могла прикрывать фланги 3-го армейского корпуса [17, л. 25-26].


136

9 сентября 1941 г. генерала Н. Чуперкэ отстранили от командования 4-й румынской

армией. На его место назначили генерала И. Якобич. Он доложил Антонеску о том, что

немецкие моторизованные части начнут прибывать с 12 сентября 1941 г. Немецкий гене-

рал А. Хауффе предложил их использовать во второй фазе боя, т.е. «после взятия бли-

жайших высот западнее Гниляково – Дальник, что будет составлять первую фазу боя и

должно быть выполнено румынскими частями». Генерал Якобич эту идею поддержал, так

как понимал, что, выполнив задачи первой фазы боя, румынские дивизии будут измотаны

и обескровлены. Им потребуется 2-3-дневный отдых. А немецкие подразделения, вступив

в этот момент в бой, дадут возможность продолжить наступление.

Якобич распорядился, чтобы 6-я и 21-я дивизии были в резерве до начала второй

фазы боя. 5-я дивизия передавалась в резерв 3-го армейского корпуса. 8-я дивизия подго-

товлена к переходу в резерв 1-го армейского корпуса на южном участке фронта, чтобы

принять участие в бою только в случае мощных действий противника. 11-я дивизия нахо-

дилась на правом фланге, чтобы прикрывать левый фланг 3-го армейского корпуса в ходе

наступления.

4-я армия получила приказ сконцентрировать все силы в секторе наступления и

обеспечить прочную оборону на остальных участках фронта, создав при этом «неисчер-

паемый резерв» [17, л. 20-21].

Маршал Румынии Антонеску одобрил перегруппировку румынских войск, указав,

что требуется установить связь с немецкими частями и следить за тем, чтобы не развер-

нуть войска раньше намеченного срока.

По мнению Антонеску, активные боевые действия не следует предпринимать

раньше, чем указанные части будут уже сформированы и займут определенный боевой

порядок в соответствующих секторах.

Таким образом, «мы будем иметь больше времени для реорганизации крупных со-

единений, и наступление сможет продолжаться, пока не будет достигнута конечная цель».

Антонеску особо отмечал, что захватить Одессу как можно быстрее надо не только с во-

енной, но и с политической точки зрения [17, л. 27-28].

Из-за ожидания прибытия немецких подразделений начало генерального наступле-

ния на Одессу было перенесено с 10-го на 11-е, а потом и на 12 сентября 1941 г.

12 сентября 1941 г. после 15-минутной артподготовки румынские войска пошли в

атаку. Румынским командованием отмечалось, что наступление в этот день прошло ус-

пешно по всему фронту. Чтобы развить и закрепить успех, было решено продолжить на-

ступательную операцию с 9 утра 13 сентября.

Поздним вечером 12 сентября надлежало провести артподготовку, а затем дать

возможность войскам отдохнуть и передислоцировать подразделения. Утром до начала

наступления планировалось провести проверку взаимодействия частей.

1-му армейскому корпусу вместе с 8-й дивизией ставилась задача захватить плато

северо-восточнее линии Ленинталь-Гросс-Либенталь (высоты 54,5–65,4), обеспечив тем

самым наступление 11-го армейского корпуса.

3-й армейский корпус получил приказ использовать в качестве ударной силы 5-ю

дивизию, которой следовало как можно дальше вклиниться в позиции защитников Одес-

сы. 9-я кавалерийская бригада в ночь с 12 на 13 сентября должна была передислоциро-

ваться в район Васильевка.

Артиллерия 3-го армейского корпуса усиливалась 47-м и 51-м артиллерийскими

дивизионами тяжелой артиллерии 4-й армии; артиллерия 1-го армейского корпуса усили-

валась двумя артиллерийскими дивизионами 1-го артиллерийского полка тяжелой артил-

лерии 11-го армейского корпуса [17, л. 1-2].

14 сентября 1941г., после двухдневных боев, румынское командование отмечало,

что пехота противника оказывает дерзкое сопротивление. Советские подразделения рас-

полагают недостаточным количеством артиллерии, которая каждый день несет значитель-


137

ные потери. Авиация противника «имеет превосходство над нашей, но появляется в воз-

духе на очень короткое время. Действия ее несут только моральный характер. Сопротив-

ление противника нашим атакам имеет местное значение».

Румынские войска, с точки зрения их командования, отличались тем, что пехота

имела слабые «наступательные способности» и слабые фланги. Но она хорошо взаимо-

действовала с артиллерией (видимо, были учтены замечания генерала Якобича). Артилле-

рия характеризовалась как «многочисленная и мощная», но имела ограниченное количе-

ство боеприпасов.

Всем дивизиям было приказано особое внимание обратить на тщательную подго-

товку наступательных боевых действий, поддерживать их артиллерией и тяжелым воору-

жением пехоты.

Армейские корпуса прорыва получали такое количество дивизий, которое давало

возможность своевременной замены дивизий первой линии и резерва, за счет чего «можно

будет поддерживать мощный кулак в течение 2-3 дней и оказывать неотложную помощь в

случае создавшегося кризисного положения».

Армейские корпуса на второстепенных участках фронта были обязаны защищать

фланги соседей, находящихся в районе наступления. В случае необходимости – поддер-

жать атаки и продвижение фронта.

Данные меры, по мысли румынского командования, должны были помочь избежать

ошибок в дальнейшем и привести к успеху с минимальными потерями в живой силе и

технике [17, л. 11-12].

21-23 сентября 1941 г. у Григорьевки был высажен первый на Черном море в ходе

Великой Отечественной войны советский морской десант, ставший полной неожиданно-

стью для румын. Используя фактор неожиданности, десантники стремительным натиском

отбросили захватчиков с занимаемых выгодных позиций, откуда ими обстреливался город

и порт.

Пораженный происшедшим, 23 сентября Антонеску писал: «Наши войска должны

быть как никогда подготовлены к внезапной высадке войск противника». Не исключена

возможность, что противник может иметь успех и в дальнейшем, если «наши войска бу-

дут застигнуты врасплох» [17, л. 9].

Анализируя бои под Одессой, кондукэтор не может понять, «каким образом про-

тивник, который располагает плохо подготовленными и неоднородными войсками, под-

держивает строгую дисциплину на поле боя, в то время как наши части пренебрегают

элементарными правилами маскировки» [17, л. 10].

На 27 сентября 1941 г. боевой порядок 4-й румынской армии был следующий (с

востока на запад). В первой линии находились 5-й армейский корпус (в составе отряда

подполковника Константинеску, 15-й и 13-й дивизий), 4-й армейский корпус (1-я кавале-

рийская бригада, 11-я, 3-я и 2-я дивизии), 3-й армейский корпус (5-я дивизия, дивизия по-

граничников), 1-й армейский корпус (21-я, 6-я дивизии), 11-й армейский корпус (8-я, 7-я

дивизии, 7-я кавалерийская бригада). Во второй линии – 9-я кавалерийская бригада, 2-я и

охранная дивизии. В резерве армии оставалась 14-я дивизия.

С 27 на 28 сентября 1941 г. румынским командованием было приказано провести

следующую передислокацию: 10-й пехотной дивизии сменить 7-ю и 8-ю дивизии. Охран-

ной дивизии утром 28 сентября достичь района Кагальник – Толмачев.

В ночь с 28 на 29 сентября 1941 г. 1-й дивизии надлежало сменить 13-ю дивизию,

которую направляли на перегруппировку севернее и западнее Александровки в район Се-

вериновки для пополнения личного состава. 13-й дивизии после смены следовало про-

должать оперативно подчиняться 5-му армейскому корпусу. Подразделения 13-й дивизии,

находившиеся в отряде Хаги-Бей (1-й кавалерийской бригады), должны были быть смене-

ны 1-м и 2-м усиленными полками при согласовании с 4-м и 5-м армейскими корпусами.


138

К 1 октября эти сменные подразделения 13-й дивизии необходимо было перевести в район

дислокации дивизии.

В ночь с 29 на 30 сентября на фронте 4-го армейского корпуса 2-й дивизии было

приказано сменить 3-ю дивизию. 3-я дивизия направлялась на перегруппировку в район

Виноградар-Выгода – Н.Петровский – Николаевка.

6-я дивизия сменяла в секторе обороны 21-ю дивизию, которая в ночь с 28 на 29

сентября направлялась в район Немцево. 6-я дивизия переходила в подчинение 11-му ар-

мейскому корпусу.

В это же время в 3-й армейский корпус передавалась 18-я дивизия для смены 5-й

дивизии, которая переходила в распоряжение армии [17, л. 3-5].

В связи с ухудшением обстановки на южном крыле советско-германского фронта,

прорывом фашистами Перекопских укреплений и изоляции Крыма с суши 30 сентября

1941 г. Ставка отдала приказ об эвакуации войск из Одессы. В то же время Гитлер решил

дополнительно усилить румынские войска под Одессой немецкими подразделениями. 5

октября 1941 г. фюрер писал Антонеску: «После блестящей победы под Киевом я считаю

правильным предложить Вам перебросить под Одессу еще больше тяжелой артиллерии и,

если потребуется, целую пехотную дивизию сейчас же, как только таковая высвободится.

Надеюсь, это облегчит румынским войскам наступление на Одессу и поможет избежать

лишней крови». При этом Гитлер настаивал, что наступательный натиск следует усилить в

полосе 5-го румынского армейского корпуса, чтобы приблизиться к побережью Черного

моря с северо-востока и взять под плотный сосредоточенный артиллерийский огонь пор-

товые сооружения города. С точки зрения фюрера, эта локальная победа впоследствии ос-

ложнит положение защитников Одессы, так как «противник будет лишен возможности

перебрасывать подкрепления, снабжение морским путем». Гитлер отмечал, что «нельзя

также недооценивать и чисто психологического влияния от захвата этого большого горо-

да». Он поручил генерал-фельдмаршалу фон Рундштедт связаться с Антонеску для урегу-

лирования оперативных вопросов между находящимися под Одессой румынскими и не-

мецкими наступающими силами [18, л. 107-108].

А в это же время эвакуация советских войск из Одессы готовилась и шла в режиме

строгой секретности. В начале октября 1941 г. румынское командование подобного разви-

тия событий даже не предполагало. В румынском оперативном приказе № 73 от 5 октября

1941 г. отмечалось: «Полученные за сегодняшний день сведения позволяют сделать вы-

вод, что противник подготовил развертывание своих основных сил». Крупным соединени-

ям была поставлена задача организовать и провести разведку с целью проверить наличие,

силу и готовность советских частей к боевым действиям. Дивизиям надлежало отразить

возможное наступление, немедленно перейти в контрнаступление и развивать успех

дальше [17, л. 6].

В 9 часов утра 16 октября от пирсов Одесского порта ушел последний советский

сторожевой катер. Румыны же осмелились вступить в город только в конце дня. Это не

помешало фашистской пропаганде трубить о «грандиозной победе», в высокопарных сло-

вах расписывая «доблесть» румынских войск в боях за Одессу [8, с. 210].

Антонеску как маршал-победитель получил свыше 190 поздравительных писем, в

числе отправителей которых были А. Гитлер, Б. Муссолини, Геринг, Кейтель, Риббен-

троп, фон Манштейн, фон Киллингер, И. Якобич, П. Думитреску, румынский патриарх и

др. Гитлер писал, что завоевание Одессы румынскими войсками под командованием Ан-

тонеску – это «исторический акт, достойный великого народа». Муссолини утверждал,

что «известие об оккупации Одессы вызвало ликование итальянцев» [22].

Советское информбюро сообщило о проведенной эвакуации войск из Одессы 17

октября 1941 г. Отмечалось, что все подразделения, выполнив свою задачу в этом районе,

были переброшены кораблями Черноморского флота на другие участки фронта «в образ-

цовом порядке и без каких-либо потерь». Четко прозвучало, что распространяемые немец-


139

ким радио слухи о вынужденной эвакуации защитников Одессы под напором немецко-

румынских войск «лишены всякого основания». Эвакуация советских войск из района

Одессы «была проведена по решению Верховного командования Красной Армии по стра-

тегическим соображениям» [14, с. 424].

Румынские историки видят во взятии Одессы историческое событие, укрепившее

безопасность румынских нефтепромыслов, устранившее возможность внезапного удара

советских частей по правому флангу фашистских войск, действовавших в районе Азов-

ского моря и северного Крыма. Ну и что любопытно: решающим значением битвы под

Одессой указывается отвлечение значительного контингента советских вооруженных сил

и практически всего Черноморского флота от активного противодействия немецким на-

ступательным группировкам. Благодаря этому немцы смогли захватить Киев и продви-

нуться на значительные расстояния в глубь советской территории [20, с. 393]. Румынский

исследователь, выдвинувший данное утверждение, явно имел желание придать важность и

значимость факту взятия города (пусть и после ухода его защитников). Но в угоду своей

концепции он несколько лукавит. По утверждению Й. Антонеску, высказанному еще в

1941 г., румынская армия превосходила в численности защитников города в 4-5 раз. Со-

ветские историки доказали, что противник под Одессой имел шестикратное превосходст-

во [8, с. 207]. Уже этих цифр достаточно, чтобы опровергнуть тезис о «продуктивности»

румынской помощи немцам под Одессой.

Захват Одессы был «пирровой победой» для румын. За 73 дня боев они, по собст-

венному признанию, потеряли свыше 70 тысяч солдат и офицеров убитыми и ранеными

[21, с. 544]. Их месть Одессе была жестокой. За 30 месяцев оккупации (с 16 октября 1941

г. по 10 апреля 1944 г.) «застенчивые» захватчики воинства Антонеску совместно с не-

мецкими союзниками истребили (по сообщению Чрезвычайной государственной комис-

сии от 14 июня 1944 г.) в Одесской области более 200 тысяч советских граждан [7, с. 376].


1. Азаров И. И. Осажденная Одесса. М., 1962 . 212 с.

2. Алещенко Н. М. Они защищали Одессу. М.: ДОСААФ, 1970. 192 с.

3. Гальдер Ф. Военный дневник. Ежедневные записи начальника Генерального

штаба Сухопутных войск 1939-1942 гг. Т. III. От начала восточной кампании до наступле-

ния на Сталинград (22.06.1941 — 24.09.1942). М.: Воениздат, 1971. 391 с.

4. Деревянко К. И. На трудных дорогах войны. Подвиг Одессы. М.: Вече, 2015.

384 с.

5. Карев Г. А. Одесса – город-герой. М.: Воениздат, 1978. 176 с.

6. Крылов Н. И. Не померкнет никогда. М.: Воениздат, 1984. 558 с.

7. Кто был кто в Великой Отечественной войне 1941-1945. Люди. События. Факты:

Справочник / Под ред. О. А. Ржешевского. – 2-е изд., доп. М.: Республика, 2000. 431 с.

8. Левит И. Э. Вступление Румынии в войну против Советского Союза // Кресто-

вый поход на Россию: сборник статей. М.: Яуза, 2005. С. 195-269.

9. Малютина Т. П. Приграничные сражения на советско-румынской границе 22

июня – 2 июля 1941 г. // Военно-исторический журнал. 2013. № 6. С. 10-15.

10. Мощанский И. Б. Города-крепости. М.: Вече, 2009. 224 с.

11. Одессы оборона 1941 // Советская военная энциклопедия (в 8 тт.) / Под ред.

Н.В. Огаркова. Т. 6. М.: Воениздат, 1978. С. 23-32.

12. Пензин К. В. Черноморский флот в обороне Одессы (1941 г.). М.: Воениздат,

1956. 125 с.

13. Савченко С. А., Филипенко А. А. Оборона Одессы. 73 дня героической обороны

города. М.: Центрполиграф, 2011. 447 с.

14. Симонов К. М. 100 суток войны. М.: Вече, 2016. 480 с.


140

15. Усыченко Ю. И. Одесса. Страницы героической защиты и освобождения горо-

да-героя 1941-1944. М.: Политическая литература, 1978. 174 с.

16. Филоненко С. И. От Прута и Днестра до Дона и Волги: Разгром армий сателли-

тов фашистской Германии под Сталинградом и Воронежем (ноябрь 1942 года – февраль

1943 года). Воронеж: Изд-во ВГУ, 1999. 256 с.

17. ЦАМО РФ (Центральный архив Министерства обороны Российской Федера-

ции). Ф. 500. Оп. 12462. Д. 470.

18. ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 472.

19. Юновидов А. С. Оборона Одессы. 1941. Первая битва за Чѐрное море. М.: Вече,

2011. 432 с.

20. Aurel Р. Acţiunile Aeronauticii Române în operaţia ofensivă de la Odessa din anul

1941 (8 august – 16 octombrie 1941) // 70 de ani de la intrarea României în al Doilea război

mondial. Contribuția forțelor aeriene române în 140roblem140 anului 1941. Bucureşti, 2012 Рр.

392-398.

21. Hitchins K. Rumania 1866 – 1947. Bucureşti, 1994. 660 р.

22. Stănescu M. De ce trebuia cucerită Odessa de Armata Română [Электронный

ресурс]. URL: https://www.historia.ro/sectiune/general/articol/de-ce-trebuia-cucerita-odessa-de-

armata-romana (дата обращения 17.07.2018).

References

1. Azarov I.I. Osazhdennaya Odessa. M., 1962. 212 s.

2. Aleshchenko N.M. Oni zashchishchali Odessu. M.: DOSAAF, 1970. 192 s.

3. Gal’der F. Voennyj dnevnik. Ezhednevnye zapisi nachal’nika General’nogo shtaba Su-

hoputnyh vojsk 1939-1942 gg. M.: Voenizdat, 1971. Tom III. Ot nachala vostochnoj kampanii do

nastupleniya na Stalingrad (22.06.1941 — 24.09.1942). 391 s.

4. Derevyanko K.I. Na trudnyh dorogah vojny. Podvig Odessy. M.: Veche, 2015. 384 s.

5. Karev G.A. Odessa – gorod-geroj. M.: Voenizdat, 1978. 176 s.

6. Krylov N.I. Ne pomerknet nikogda. M.: Voenizdat, 1984. 558 s.

7. Kto byl kto v Velikoj Otechestvennoj vojne 1941-1945. Lyudi. Sobytiya. Fakty: Spra-

vochnik / Pod red. O.A. Rzheshevskogo. – 2-e izd., dop. M.: Respublika, 2000. 431 s.

8. Levit I.E. Vstuplenie Rumynii v vojnu protiv Sovetskogo Soyuza // Krestovyj pohod na

Rossiyu: Sbornik statej. M.: Yauza, 2005. S. 195-269.

9. Malyutina T.P. Prigranichnye srazheniya na sovetsko-rumynskoj granice 22 iyunya – 2

iyulya 1941 g. // Voenno-istoricheskij zhurnal. 2013. № 6. S. 10-15.

10. Moshchanskij I.B. Goroda-kreposti. M.: Veche, 2009. 224 s.

11. Odessy oborona 1941 // Sovetskaya voennaya enciklopediya (v 8 tt.) / pod red. N.V.

Ogarkova. T. 6. M.: Voenizdat, 1978. S. 23-32.

12. Penzin K.V. Chernomorskij flot v oborone Odessy (1941 g.). M.: Voenizdat, 1956.

125 s.

13. Savchenko S.A., Filipenko A.A. Oborona Odessy. 73 dnya geroicheskoj oborony go-

roda. M.: ZAO Izdatel’stvo Centrpoligraf, 2011. 447 s.

14. Simonov K.M. 100 sutok vojny. M.: Veche, 2016. 480 s.

15. Usychenko Yu.I. Odessa. Stranicy geroicheskoj zashchity I osvobozhdeniya goroda-

geroya 1941-1944. M.: Politicheskaya 140roblem140en, 1978. 174 s.

16. Filonenko S.I. Ot Pruta I Dnestra do Dona I Volgi: Razgrom armij satellitov fa-

shistskoj Germanii pod Stalingradom I Voronezhem (noyabr’ 1942 goda – fevral’ 1943 goda).

Voronezh: Izdatel’stvo Voronezhskogo gosudarstvennogo universiteta, 1999. 256 s.

17. CAMO RF (Central’nyj arhiv Ministerstva oborony Rossijskoj Federacii). F. 500.

Op. 12462. D. 470.

18. CAMO RF. F. 500. Op. 12462. D. 472.

https://www.historia.ro/sectiune/general/articol/de-ce-trebuia-cucerita-odessa-de-armata-romana

https://www.historia.ro/sectiune/general/articol/de-ce-trebuia-cucerita-odessa-de-armata-romana


141

19. Yunovidov A.S. Oborona Odessy. 1941. Pervaya bitva za Chyornoe more. Moskva:

Veche, 2011. 432 s.

20. Aurel R. Acţiunile Aeronauticii Române în operaţia ofensivă de la Odessa din anul

1941 (8 august – 16 octombrie 1941) // 70 de ani de la intrarea României în al Doilea război

mondial. Contribuția forțelor aeriene române în 141roblem141 anului 1941. Bucureşti, 2012 Rr.

392-398.

21. Hitchins K. Rumania 1866 – 1947. Bucureşti, 1994. 660 r.

22. Stănescu M. De ce trebuia cucerită Odessa de Armata Română [Elektronnyj resurs].

URL: https://www.historia.ro/sectiune/general/articol/de-ce-trebuia-cucerita-odessa-de-armata-

romana (data obrashcheniya 17.07.2018).

https://www/


142

Птицын А. Н.


УДК 94 (436)

ПРИЧИНЫ И ПРЕДПОСЫЛКИ МАССОВОЙ ЭМИГРАЦИИ НАСЕЛЕНИЯ

АВСТРО-ВЕНГРИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX – НАЧАЛЕ ХХ В.

В статье исследуются истоки формирования массового эмиграционного движе-

ния в Австро-Венгерской монархии. Данное государство являлось одним из основных до-

норов международной миграции. В период дуализма (1867–1918) из него переселилось за

рубеж 5,5 мл. человек. Эмигрантом стал каждый десятый житель страны. Массовая

эмиграция была вызвана целым комплексом причин и предпосылок. Главную роль играли

социально-экономические причины. В стране наблюдался значительный демографический

прирост, однако в социально-экономической сфере существовали серьезные трудности.

Модернизационные процессы в Австро-Венгрии носили незавершенный характер. Боль-

шинство населения страны составляли сельские жители. Стимулом для их эмиграции

были малоземелье, аграрное перенаселение и хозяйственное разорение. Безработица и

тяжелое материальное положение вызывали переселение за границу промышленных и

сельскохозяйственных рабочих. Переизбыток в стране специалистов экономического

профиля, преподавателей и музыкантов стимулировал эмиграцию представителей дан-

ных профессиональных групп. Большое значение для формирования эмиграционного трен-

да имели и неэкономические предпосылки. Прежде всего следует отметить либерализа-

цию эмиграционного законодательства, осуществленную в 1867 г. Также стимулом для

переселения являлись такие факторы, как национальное неравноправие народов Австро-

Венгрии, острые национальные конфликты и распространение панславистской идеоло-

гии. Определенную роль сыграли и психологические предпосылки эмиграции, на формиро-

вание которых влияло общественное мнение и соответствующая агитация. Внешние

предпосылки для переселения создавала политика ряда государств, которые целенаправ-

ленно привлекали на свою территорию иностранных переселенцев (США, Канады, стран

Латинской Америки, России и др.). В результате массового переселения в этих странах

сложились национальные общины эмигрантов из Австро-Венгрии.

Ключевые слова: Австро-Венгрия, эмиграция, миграционные процессы, переселен-

цы, демография, модернизация.

The article examines the origins of the formation of a mass emigration movement in the

Austro-Hungarian monarchy. This state was one of the main donors of international migration.

During the period of dualism (1867–1918) 5.5 million people emigrated from it. Every tenth res-

ident of the country became an emigrant. Mass emigration was caused by a whole complex of

causes and prerequisites. The main role was played by socio-economic reasons. There was a

significant demographic increase in the country, however, in the socio-economic sphere there

were serious difficulties. The modernization processes in Austria-Hungary were incomplete. The

majority of the country’s populations were rural residents. The incentive for their emigration

was low-land, agrarian overpopulation and economic ruin. Unemployment and a difficult finan-

cial situation caused the emigration of industrial and agricultural workers. The overabundance

of economic specialists, teachers and musicians in the country stimulated the emigration of rep-

resentatives of these professional groups. Great importance for the formation of the emigration

trend had non-economic prerequisites. First of all, it should be noted the liberalization of the

emigration legislation, implemented in 1867. The incentives for emigration were the national in-

equality of the peoples of Austria-Hungary, acute national conflicts and the spread of pan-Slavic

ideology. A certain role was played also by the psychological preconditions of emigration, the

formation of which was influenced by public opinion and corresponding agitation. The external


143

prerequisites for resettlement were created by the policies of a number of states that purposely

attracted foreign settlers to their territory (the USA, Canada, Latin America, Russia, etc.). As a

result of mass resettlement, the national communities of emigrants from Austria-Hungary were

formed in these countries.

Key words: Austro-Hungarian, emigration, backgrounds, migration processes, immi-

grants, demography, modernization.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-142-150

системе международных миграций второй половины XIX – начала ХХ в.

Австро-Венгерская монархия играла роль одного из главных доноров. Мас-

штабы и удельный вес австро-венгерской эмиграции постоянно возрастали.

Так, доля габсбургских подданных среди всех европейцев, переселившихся на другие кон-

тиненты, составляла: в 1871–1875 гг. – 2,8 %, в 1881–1885 гг. – 5 %, в 1891–1895 гг. –

9,3 %, в 1901–1905 гг. – 19,3 %, в 1911–1915 гг. – 18,1 % [9, р. 232].

Всего за полувековой период существования дуалистической Австро-Венгрии

(1867–1918 гг.) из нее эмигрировало около 5,5 млн человек. Основная часть этих пересе-

ленцев (примерно 4,4 млн человек) перебралась за океан – преимущественно в США, а

также в Канаду, страны Латинской Америки и Австралию. Более миллиона габсбургских

подданных переселилось те же годы в различные европейские страны, главным образом в

Германию, а также в другие страны Западной Европы, Россию и балканские государства

[9, р. 230-231; 10, р. 402-403].

В дуалистической монархии эмиграция стала массовым явлением, оказавшим серь-

езное влияние на различные аспекты жизни ее народов. По степени вовлеченности насе-

ления в эмиграционное движение это государство не знало себе равных – в рассматривае-

мый период его покинуло в общей сложности около 10 % от общей численности жителей

[8, s. 35].

Формирование феномена австро-венгерской массовой эмиграции объясняется це-

лым рядом внешних и внутренних факторов – экономических, социальных, демографиче-

ских, правовых, этнополитических, идейно-политических, психологических и др. Причи-

ны возникновения данного явления имели комплексный характер.

Как и другие страны мира, Габсбургская монархия была вовлечена в глобальные

экономические и социальные процессы, благодаря которым и сформировалась во второй

половине XIX в. система массовых международных миграций. В ее становлении значи-

тельную роль сыграли следующие факторы: повсеместное развертывание модернизацион-

ных процессов, утверждение капиталистической системы хозяйства, формирование миро-

вого рынка, подъем международной торговли, освоение и заселение новых территорий,

революция в области морского и сухопутного транспорта, неравномерность демографиче-

ского роста и экономического развития в различных регионах мира и т. д. В то же время

проявления глобальных тенденций на австро-венгерской почве имели свою специфику.

При этом ряд эмиграционных факторов был напрямую связан с особенностями историче-

ского развития дуалистической монархии.

Собственно эмиграция была лишь частью заграничного миграционного движения

австро-венгерского населения, которое было вовлечено в различные формы временных

переселений – временную трудовую миграцию, коммерческую миграцию, учебную ми-

грацию, туризм и т. п. Однако достаточно часто временный выезд за границу в итоге пе-

рерастал в полноценную эмиграцию. Так обстояло дело со многими из временных трудо-

вых мигрантов, успешно адаптировавшихся в стране пребывания. Коммерческая миграция

также зачастую приводила к постоянному поселению в месте осуществления своей эко-

номической деятельности. Лица, получавшие образование за границей, также весьма час-

то трудоустраивались в стране своего обучения и на родину не возвращались.

В


144

В систему внешних миграций следует включать еще и реэмиграцию – возвращение

на родину эмигрантов после того, как они прожили за границей достаточно длительный

срок. Эта форма миграционного движения также была присуща населению Габсбургской

монархии в рассматриваемое время, однако она охватывала лишь часть эмигрантов и не

могла принципиально повлиять на сложившиеся миграционные тренды [13, р. 64].

Переселения габсбургских подданных за границу в более ранние эпохи – в XVII–

XVIII вв. – были вызваны преимущественно религиозными и политическими причинами.

Так, среди эмигрантов того времени преобладали протестанты, а также широко были

представлены православные, поскольку Габсбурги в своей политике ориентировались на

католиков [14, s. 6].

В эпоху дуализма на первый план вышли социально-экономические причины эмиг-

рации. Формированию устойчивого эмиграционного тренда в Австро-Венгрии способст-

вовало прежде всего сочетание среднего по мировым меркам уровня экономического раз-

вития страны и высокого уровня демографического прироста, что не позволяло обеспе-

чить работой и необходимыми благами всех жителей. Переизбыток трудовых ресурсов,

безработица, относительное перенаселение стали важнейшими стимулами для выезда

габсбургских подданных за границу. Австро-венгерское эмиграционное движение было

направлено в те страны, где существовал дефицит трудовых ресурсов и экономика разви-

валась быстрыми темпами. В структуре австро-венгерской эмиграции безраздельно доми-

нировала трудовая миграция [8, s. 41; 11, р. 168].

В рассматриваемый период Габсбургская империя являлась одним из крупнейших

государств Европы. По размеру своей территории она занимала на континенте второе ме-

сто после России, а по численности жителей – третье место после России и Германии. Од-

нако по основным экономическим показателям она находилась лишь на 6-8 местах в мире,

уступая США, Германии, Великобритании, Франции и России, а по некоторым позициям

– еще и Бельгии с Италией. В целом темпы экономического роста в Австро-Венгрии в

рассматриваемый период были ниже, чем в ведущих западных странах и в России [5, с.

565].

В то же время население Австро-Венгрии росло быстро, его численность составля-

ла: в 1869 г. – 35,7 млн, в 1900 г. – 45,2 млн, в 1914 г. – 52,7 млн человек [11, с. 77]. Таким

образом, за 35 лет количество жителей увеличилось в полтора раза, прирост населения со-

ставлял в среднем полмиллиона человек в год, причем без учета значительной эмиграции.

Высокий уровень рождаемости и значительная доля молодежи в составе населения фор-

мировали в Габсбургской монархии, как и в других европейских странах в то время, си-

туацию так называемого «демографического давления», для которой были характерны пе-

ренаселенность и безработица.

В отличие от демографического, собственно экономическое развитие Австро-

Венгрии характеризовалось множеством проблем и трудностей, связанных прежде всего с

особым, «догоняющим» характером процесса ее модернизации. Это государство, как и

Россия, относилась ко «второму эшелону» капиталистического развития, и модернизаци-

онные процессы в ней запаздывали по сравнению с ведущими западными странами.

В целом австро-венгерская модернизация протекала медленно, противоречиво и

непоследовательно, что было обусловлено такими факторами, как невысокий уровень

экономического развития страны, сохранение феодальных пережитков, слабость нацио-

нальной буржуазии, многонациональный характер населения, острые национальные про-

тиворечия и конфликты, значительные региональные диспропорции и т. д. Примечатель-

но, что модернизационные процессы в монархии Габсбургов даже ко времени ее распада

не были окончательно завершены и в дальнейшем продолжались уже в рамках новых го-

сударств, возникших на ее обломках. Причудливое сочетание традиций и новаций состав-

ляло главную отличительную особенность развития Австро-Венгрии в рассматриваемую

эпоху [5, с. 566].


145

После революции 1848–1849 гг. в Габсбургской монархии была проведена аграрная

реформа, покончившая с феодальными отношениями в целом, но сохранившая ряд пере-

житков. Крестьяне освободились от власти помещиков и получили в собственность не-

большие земельные наделы, но значительная часть земельного фонда продолжала оста-

ваться в руках дворянства и аристократии. Так, в начале ХХ в. в австрийской половине

дуалистической монархии 3 % крупнейших землевладельцев владели в совокупности 40 %

всей земли [4, с. 183].

Аграрная реформа способствовала переходу сельского хозяйства в габсбургских

землях на капиталистические рельсы. Но в новых условиях наиболее эффективными ока-

зались хозяйства крупных землевладельцев, а множество крестьянских хозяйств в услови-

ях возросшей конкуренции и малоземелья разорились. Высокий уровень рождаемости в

сельской местности вел к так называемому «аграрному перенаселению», дроблению кре-

стьянских участков, увеличению доли малоземельных и безземельных крестьян. Особенно

тяжелым было положение сельских жителей в горных районах империи, где природные

условия просто не позволяли прокормить наличное население, при этом следует отметить,

что горы и предгорья занимали больше половины территории страны. За счет разорявше-

гося крестьянства формировался многочисленный сельский и городской пролетариат. До-

ля сельскохозяйственных рабочих в начале ХХ в. составляла в австрийской половине мо-

нархии 35 % всего населения [4, с. 182].

Многие сельские жители Австро-Венгрии, столкнувшиеся с экономическими труд-

ностями, искали выход в эмиграции. Крупнейшими социальными группами в структуре

австро-венгерской эмиграции были как раз крестьяне (малоземельные или безземельные)

и сельскохозяйственные рабочие. Сельские жители, составлявшие большинство в импе-

рии, численно преобладали и среди эмигрантов.

Внешними факторами, способствовавшими миграции сельского населения Габс-

бургской монархии, являлась острая потребность стран Северной и Южной Америки, а

также России в освоении новых земель, поэтому земельные участки они предоставляли

переселенцам бесплатно или на льготных условиях. Эмигранты из перенаселенных стран

Европы получали возможность стать там самостоятельными хозяевами, чего они не могли

сделать на родине.

Переселенцы из числа сельского населения габсбургских земель направлялись

главным образом в США и Канаду, где становились фермерами, сельскохозяйственными

и промышленными рабочими. Десятки тысяч австро-венгерских сельскохозяйственных

рабочих ежегодно выезжали на заработки в Германию и другие европейские страны, где

их труд оплачивался гораздо лучше, чем на родине. В Россию в рассматриваемый период

в качестве колонистов переселялись чехи, в качестве сельскохозяйственных рабочих – ру-

сины, румыны, поляки и чехи.

В XIX в. в Габсбургской монархии, как и в других европейских странах, интенсив-

но протекал процесс индустриализации. К концу века она занимала 7-е место в мире по

объему промышленного производства. В ходе индустриализации в Австро-Венгрии сфор-

мировался рабочий класс, насчитывавший несколько миллионов человек. Однако положе-

ние австро-венгерских рабочих по сравнению с их коллегами в ведущих западных странах

было гораздо худшим – это касалось как размера зарплаты, так и условий труда и быта. В

качестве примера можно привести следующий факт. В конце XIX в. литейщики высокой

квалификации на металлургическом заводе Эмиля Шкоды в чешском г. Пльзень, отли-

вавшие стволы корабельных орудий по иностранным заказам, получали зарплату в преде-

лах тогдашнего прожиточного минимума [3, с. 46]. В 1906 г. австрийская газета «Арбай-

тер-Цайтунг» констатировала, что «зарплата не может и наполовину удовлетворить по-

требности рабочего, если даже он будет скромным потребителем» [4, с. 181].

Индустриализация в Австро-Венгрии, как и в других странах, была тесно связана с

урбанизацией и изменением социальной структуры. Развертывание данных процессов


146

привело к существенному росту такого показателя, как миграционная мобильность насе-

ления. По данным первой всеобщей переписи австро-венгерского населения, осуществ-

ленной в 1869 г., 80 % жителей страны проживали в той же местности, где они родились.

Два десятка лет спустя перепись 1890 г. зафиксировала этот показатель уже на уровне

65 % [7, р. 5].

Вызванный индустриализацией лавинообразный рост населения городов и фаб-

ричных поселков приводил к перенаселенности, скученности, нищете, обострению соци-

альных проблем. Во многих промышленных районах монархии существовал избыток тру-

довых ресурсов, связанный как с притоком приезжих из деревень, так и со значительным

естественным приростом. Этим обуславливался высокий уровень безработицы. Так, насе-

ление чешского промышленного города Пльзеня за последнюю треть XIX в. выросло в 4,3

раза – с 16 тыс. до 68 тыс. человек. В то же время основное промышленное предприятие

этого города – металлургический завод Шкоды – даже в период экономического подъема

мог обеспечить работой не более тысячи человек [3, с. 46].

Низкие зарплаты австро-венгерских промышленных рабочих, тяжелые условия их

жизни, высокий уровень безработицы являлись мощными побудительными мотивами для

эмиграции представителей этой социальной группы. В то же время промышленные пред-

приятия США, Германии, России и других европейских стран, нуждавшиеся в квалифи-

цированных рабочих руках, могли предложить австро-венгерским рабочим гораздо луч-

шие условия, чем на родине.

Как и в других странах, в Австро-Венгрии индустриализация вела к разорению

многочисленных ремесленников и кустарей, которые пополняли ряды пролетариата и ар-

мию безработных. Представители этой группы населения также довольно часто отправи-

лись в эмиграцию [4, с. 185]. Там они либо продолжали работу по специальности (в част-

ности, в России работало множество словацких ремесленников-металлистов), либо стано-

вились промышленными рабочими.

На распространение среди населения дуалистической монархии настроений в поль-

зу эмиграции заметное влияние оказывали нестабильность ее экономического развития,

непрерывно переживаемые экономические и финансовые трудности. До самого конца

XIX в. Австро-Венгрия не имела устойчивой денежной единицы и страдала от частых фи-

нансовых кризисов и высокой инфляции. Процессы экономической модернизации шли

весьма неравномерно, экономические подъемы чередовались с периодами спада и стагна-

ции [4, с. 78].

Вовлечение Габсбургской монархии в системы международного разделения труда

и мировой торговли вели к росту конкуренции с другими государствами, причем по мно-

гим позициям она эту конкуренцию проигрывала. Это обстоятельство, в свою очередь,

вызывало обострение существовавших экономических проблем.

Некоторые австро-венгерские предприниматели, столкнувшись с трудностями на

родине, предпочитали переносить свою деятельность в другие страны, где имелось боль-

ше возможностей для открытия новых предприятий, реализации различных проектов, по-

лучения более значительной прибыли. В частности, в государствах Балканского полуост-

рова и в России габсбургскими подданными был основан целый ряд промышленных и

иных предприятий, причем их персонал также часто приглашался из австро-венгерских

земель.

Развитие торгово-экономических отношений с другими странами мира и включе-

ние Австро-Венгрии в мировую систему торговли привело к значительному росту ком-

мерческой миграции ее поданных. Следует заметить, что подавляющее большинство

кратковременных поездок за рубеж жителей дуалистической монархии приходилось как

раз на долю торговцев. При этом часть торговцев оставалась в других странах на постоян-

ной основе, чтобы обеспечивать регулярные коммерческие операции. По мере развития

торгово-экономических связей державы Габсбургов с другими странами на их территории


147

появлялось все больше австро-венгерских торговцев и представителей компаний. Это чет-

ко прослеживается на примере России. Так, накануне Первой мировой войны только в

Москве действовали постоянные представительства 38 австро-венгерских промышленных

и торговых компаний [1].

Еще один многочисленный отряд эмигрантов из габсбургских земель составляли

квалифицированные специалисты экономической, образовательной и культурной сфер –

инженеры и технические специалисты, преподаватели, музыканты и др. Представители

интеллектуальных и творческих профессий активно покидали Австро-Венгрию из-за того,

что были не востребованы на родине либо искали для себя лучших условий. Это было свя-

зано с относительным переизбытком в габсбургских землях подобных специалистов, а

также с низким уровнем их доходов по сравнению с зарубежными коллегами. Таким обра-

зом, трудовая эмиграция из Австро-Венгрии сопровождалась еще и «утечкой умов и та-

лантов», что серьезно ослабляло потенциал страны.

Множество австро-венгерских специалистов в различных областях, включая все-

мирно известных ученых, изобретателей, музыкантов, архитекторов, в рассматриваемый

период работали за рубежом. При этом интеллектуалы и специалисты славянского проис-

хождения предпочитали выезжать в Россию, где они неизменно встречали благожелатель-

ный прием. Российское министерство народного просвещения в рассматриваемый период

организовало кампанию по приглашению в нашу страну нескольких сотен австро-

венгерских учителей славянского происхождения, которую координировал его представи-

тель в Вене протоиерей М. Ф. Раевский [2].

Социальный состав австро-венгерской эмиграции имел сложный характер и соот-

ветствовал социальной структуре страны в целом. Среди лиц, покидавших родину, были

представлены почти все слои австро-венгерского общества: аристократы-космополиты,

представители торговой и промышленной буржуазии, лица интеллектуальных и творче-

ских профессий, специалисты различного профиля, крестьяне, ремесленники, сельскохо-

зяйственные и промышленные рабочие и т. д.

Количественный анализ социального состава эмиграции позволил современным

австрийским исследователям сделать весьма интересный вывод о том, что среди пересе-

ленцев были широко представлены не только выходцы из социальных низов, как было

принято считать ранее, но и представители промежуточных социальных групп, обладав-

шие более высокой мобильностью и располагающие определенными средствами для осу-

ществления переезда. Впрочем, подавляющее большинство среди переселенцев составля-

ли именно представители трудовых слоев населения, и лишь небольшая их часть принад-

лежала к среднему и верхнему классам [7, р. 17-18].

Массовую эмиграцию граждан Дунайской монархии, помимо социально-

экономических причин, стимулировали также внеэкономические факторы: правовые, эт-

нополитические, идейно-политические, психологические и другие.

В 1867 г. в Габсбургской монархии были приняты основные конституционные за-

коны, вводившие новое государственное устройство. Империя была преобразована в дуа-

листическую монархию, упрочен парламентский строй, утверждены основные граждан-

ские права и политические свободы. «Основной государственный закон об общих правах

граждан», принятый 21 декабря 1867 г., ввел для габсбургских подданных свободу пере-

движения внутри страны и свободный выезд за рубеж. Право покидать родину получили

все жители страны, но с одной оговоркой: молодые военнообязанные мужчины вначале

должны были отбыть воинскую повинность [12, s. 64]. Введение данной законодательной

нормы стало одной из важнейших предпосылок для формирования массовой австро-

венгерской эмиграции.

В рассматриваемый период в большинстве стран мира существовала свобода въез-

да и поселения для всех иностранцев. При этом в ряде государств, заинтересованных в


148

притоке иммигрантов (США, Канада, государства Латинской Америки, Россия), проводи-

лась государственная политика, целенаправленно ориентированная на их привлечение.

Важнейшей особенностью, отличавшей Габсбургскую монархию от других стран

Европы, являлся ее многонациональный характер, причем среди множества населявших

страну народов ни один не составлял большинства. Однако правами национальной авто-

номии в полной мере пользовались лишь венгры, частично – хорваты и поляки, остальные

же народы ее были лишены. В рассматриваемый период в различных регионах страны

бушевали достаточно острые национальные конфликты (в чешских землях, Галиции, в

Венгерском королевстве и других). Этнополитические противоречия и конфликты явля-

лись одним из факторов, подрывающих общественную стабильность и стимулирующих

переселение из охваченных ими австро-венгерских регионов [5, с. 566].

Следует отметить, что в эмиграционное движение были активно вовлечены все на-

роды дуалистической монархии, в том числе и доминирующие – австро-немцы и венгры.

Однако для некоторых национальностей был характерен более высокий уровень эмигра-

ционной мобильности, чем в среднем по стране. К ним, в частности, относились славян-

ские народы монархии – чехи, словаки, русины, поляки, хорваты, боснийцы, а также евреи

[10, р. 411-412]. Здесь, очевидно, сказались как особенности социально-экономического

развития регионов, где они проживали, так и существовавшие там этнополитические про-

блемы и конфликты.

Следует отметить, что собственно политическая эмиграция из Австро-Венгрии, где

существовал достаточно либеральный режим, была невелика. В частности, из-за пресле-

дований со стороны властей в Россию и другие страны был вынужден переселиться ряд

деятелей национальных движений славянских народов империи – русинов и словаков, хо-

тя их количество и было небольшим.

Гораздо большее значение, чем собственно политический фактор, имели идейно-

политические предпосылки эмиграции. В частности, именно ими во многом объясняется

массовое переселение в Россию представителей славянской интеллигенции Австро-

Венгрии. Среди последней были широко распространены идеи славянского единства и

славянской солидарности. Причем в данном случае идейно-политический фактор пере-

плетался с социально-экономическими причинами. Так, в письмах австро-венгерских учи-

телей славянского происхождения, переселявшихся в Россию, как правило, приводились

две побудительные причины для этого: стремление получить хорошее место службы и

желание своей работой содействовать делу просвещения великой славянской державы и

таким образом работать на благо всего славянства [2].

Идейно-политические причины входили в число эмиграционных стимулов и для

определенной части других иммигрантов, помимо интеллигенции, но они носили лишь

вспомогательный характер, уступая экономическим факторам. Свидетельством «идейно-

политической ангажированности» части австро-венгерских эмигрантов являются факты

создания ими в странах своего пребывания национальных организаций и органов перио-

дической печати, выдвигавших лозунги национально-политического характера. Особенно

активизировалась эта деятельность в годы Первой мировой войны.

Важную роль при формировании эмиграционных трендов в Габсбургской монар-

хии играли еще и психологические причины. Формирование психологической готовности

к эмиграции является весьма сложным делом, оно предполагает стремление резко изме-

нить ход своей жизни, порвать с привычным окружением и начать свою жизнь «с чистого

листа. Появлению и распространению подобных установок среди австро-венгерского на-

селения способствовали определенные личностные качества самих индивидов, формиро-

вание соответствующего общественного мнения и распространение общественных на-

строений, сила примера других людей, преимущественно родственников или знакомых,

уже осуществивших данный шаг.


149

Главное условие для формирования психологической готовности к переселению –

это наличие у индивида внутренней неудовлетворенности своим положением и своими

перспективами в стране проживания. В Австро-Венгрии, в силу особенностей ее социаль-

но-экономического и политического развития, людей с подобными настроениями было

предостаточно. В этой стране в рассматриваемый период получила широкое распростра-

нение «эмиграционная модель» поведения, при которой люди, столкнувшиеся экономиче-

скими и прочими проблемами, предпочитали искать выход в эмиграции.

Заметное влияние на формирование эмиграционных настроений в Австро-Венгрии

оказывало общественное мнение. Формально эмиграция осуждалась и представителями

правительственных кругов империи, и лидерами различных национальных движений – за

то, что она ослабляла страну в целом и ее отдельные народы в частности. Однако факти-

чески отношение к эмиграции и эмигрантам в Австро-Венгрии и на официальном, и на

обыденном уровне было толерантным, а выезд за границу для трудоустройства рассмат-

ривался как обычное дело [6, s. 173].

Огромную роль играла так называемая «сила примера». Благодаря массовому ха-

рактеру австро-венгерской эмиграции у подавляющего большинства потенциальных пере-

селенцев перед глазами были живые примеры их родственников и знакомых, ранее пере-

бравшихся за рубеж. В этой связи следует отметить, что австро-венгерская эмиграция, как

правило, имела сетевую структуру и состояла преимущественно из родственников и зна-

комых разной степени близости (соседей, односельчан, коллег по учебе и работе и т.д.).

При этом само переселение происходило не одномоментно, а волнами: вначале первый

эшелон эмигрантов осуществлял переезд и первоначальную адаптацию, а позднее за ним

следовали второй и последующие эшелоны. В частности, подобная схема переселения бы-

ла характерна для австро-венгерской эмиграции в Россию и была свойственна представи-

телям различных ее социально-профессиональных групп.

Формированию массовых настроений в пользу эмиграции способствовала активная

деятельность на территории Австро-Венгрии международных переселенческих компаний.

Они вели агитацию в пользу переселения, формировали эмиграционную инфраструктуру

и организовывали сам переезд. За определенную, причем не особенно высокую плату они

оказывали будущим эмигрантам целый ряд услуг по организации переезда в другую стра-

ну: выбор места для переселения, помощь в оформлении необходимых документов, по-

купку билетов на поезда и пароходы, сопровождение переселенцев, содействие в их раз-

мещении на перевалочных пунктах и в первоначальном обустройстве на новом месте. По-

скольку доходы этих компаний зависели от численности клиентов, они вели активную

агитацию в пользу переселения и старались завербовать как можно больше потенциаль-

ных эмигрантов. Не случайно многие современники именно агитацию в пользу переселе-

ния считали одной из основных ее причин [6, s. 175].

Таким образом, во второй половине XIX – начале ХХ в. в Австро-Венгрии сформи-

ровалось массовое эмиграционное движение. Причины и предпосылки этого были обу-

словлены спецификой развития данной страны в условиях незавершенной модернизации,

а также были связаны с тенденциями глобального развития в тот период. В итоге эмигран-

том стал каждый десятый житель дуалистической монархии, а во многих странах сформи-

ровались национальные общины переселенцев из данного государства.


1. Германские и австрийские фирмы в Москве. Указатель австро-венгерских и

германских промышленно-торговых и торговых фирм в Москве на 1914 год. М.:

Московский отдел Всероссийского национального союза, 1914. 147 с.

2. Зарубежные славяне и Россия. Документы архива М. Ф. Раевского. 40-80-е гг.

XIX в. М.: Наука, 1978. 576 с.


150

3. Муратов А., Муратова Д. Чешские промышленные предприятия в Киеве 100 лет

назад. Ч. 1 // Русское слово (Прага). 2011. № 1. https://

www.aidm.eu/ruslo/RuSlo.01.2011.pdf (дата обращения: 10.07.2018).

4. Полтавский М. А. История Австрии. Пути государственного и национального

развития. Ч. 2. М.: Б.и., 1992. 343 с.

5. Травин Д. Я., Маргания О. Л. Европейская модернизация. Кн.1. М.: Изд-во АСТ,

2004. 665 с.

6. Doubek V. Čecká emigrace do Ruska v druhé polovinĕ 19. Století. Dobové interpritace

// 150 let Slovanského sjezdu (1848). Historie a současnost. Praha: Národní Knihovna ČR, 2002.

S. 171-194.

7. Ehmer J., Steidl A., Zeitlhofer H. Migration Patterns in Late Imperial Austria // KMI

Working Paper Series. 2004. № 3. P. 1-33.

URL:https://www.oeaw.ac.at/fileadmin/kommissionen/

KMI/Dokumente/Working_Papers/kmi_WP3.pdf (дата обращения: 11.07.2018).

8. Faßmann H. Auswanderung aus der österreichisch-ungarischen Monarchie 1869-1910

// Auswanderungen aus Österreich. Von der Mitte des 19. Jahrhunderts bis zur Gegenwart.

Wien-Köin-Weimar: Böhlau-Verlag, 1996. S. 33-56.

9. International Migrations. Vol. I. Statistics / Ed. W.F. Willcox. New York: National

Bureau of Economic Research, 1929. 1110 p.

10. International Migrations. Vol. II. Interpretations / Ed. W.F. Willcox. New York: Na-

tional Bureau of Economic Research, 1931. 672 p.

11. May A.J. The Habsburg Monarchy 1867-1914. Cambridge (Mass.): Harvard Univer-

sity Press, 1960. 368 р.

12. Staatsgrundgesetz über die allgemeinen Rechte der Staatsbürger. 21 Dezember 1867

// Texte zur Österreichischen Verfassungs-Gtschichte. Von der Pragmatischen Sanktion zur

Bundesverfassung (1713-1966). Wien: Geyer-Edition, 1970. S. 64-70.

13. Steidl A., Stockhammer E., Zeitlhofer H. Relations among Internal, Continental and

Transatlantic Migration in Late Imperial Austria // Social Science History. 2007. Volume 31. Is-

sue 1. P. 58-69.

14. Vaculik J. Češi v cizinĕ. 1850-1938. Brno: Masarykova univerzita, 2009. 116 s.

References

1. Germanskie I avstrijskie firmy v Moskve. Ukazatel’ avstro-vengerskich I germanskich

promyshlenno-torgovych I torgovych firm v Moskve na 1914 god. M.: Moskovskij otdel Vseros-

sijskogo nacional’nogo sojuza, 1914. 146 s.

2. Zarubezhnye slavjane I Rossija. Dokumenty archiva M. F. Rajevskogo. 40-80-e gg.

XIX v. M.: Nauka, 1978. 576 s.

3. Muratov A., Muratova D. Cshechskie promychlennye predprijatija v Kieve 100 let na-

zad. Csh. 1 // Russkoje slovo (Praga). 2011. №1. URL: //

https://www.aidm.eu/ruslo/RuSlo.01.2011.pdf (data obraschenija 10.07.2018).

4. Poltavskij M. A. Istorija Avstrii. Puti gosudarstvennogo I nacionalnogo razvitija. Csh.

2. M.: B. i., 1992. 343 s.

5. Travin D. Y., Marganija O. L. Evropejskaja modernizacija. Kn.1. M.: Izd-vo AST,

2004. 665 s.

http://www.aidm/

../../user/AppData/Roaming/Microsoft/Word/https

https://www/


151

Ряполов В.В. (Елец)

УДК 947 (5)

ГЕРМАНО-БРИТАНСКИЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ

НА СРЕДНЕМ ВОСТОКЕ В КОНЦЕ ХIХ – НАЧАЛЕ ХХ ВВ.

В конце XIX в. постепенно нарастали германо-британские противоречия, привед-

шие в итоге к Первой мировой войне. Они проявлялись не только в Европе, но и в других

регионах мира. Статья посвящена рассмотрению широкого спектра отношений двух ве-

ликих держав, Германии и Великобритании, по вопросам колониальной политики на

Среднем Востоке. Данный регион в конце XIX – начале XX вв. являлся удобным стратеги-

ческим плацдармом для подхода к границам колониальных владений Англии в Индии и вла-

дений России на Кавказе и в Туркестане. Немецкие политики и дипломаты внимательно

следили за развитием англо-российского геополитического противостояния на Среднем

Востоке и в Центральной Азии, рассчитывая использовать противоречия этих держав в

интересах Второго рейха. Усиление экономического влияния и активная разведыватель-

ная деятельность кайзеровской Германии в Азии вызывали обострение противоречий с

Великобританией – крупнейшей колониальной державой того времени. В статье приме-

няются разнообразные материалы из отечественных архивов, многие из которых были

ранее недоступны для российских исследователей, а также труды отечественных и не-

мецких ученых разных лет. В отличие от прежних работ, посвященных данной теме, ав-

тор пытается проследить эволюцию германо-британских отношений в Азии на протя-

жении длительного времени – от образования Второго рейха до окончания Первой миро-

вой войны. Значительное внимание в статье уделяется также идеологической пропаган-

де.

Ключевые слова: Германия, Бисмарк, Второй рейх, Великобритания, Восток, экс-

пансия, колонии, империализм.

At the end of the XIX century, German-British contradictions gradually developed, leading

to the First World War. They manifested themselves not only in Europe, but also in other regions

of the world. The article is devoted to a wide range of relations between the two great powers,

Germany and Great Britain, on the issues of colonial policy in the Middle East. This region in

the late XIX – early XX centuries. was a convenient strategic base for approaching the borders

of the colonial possessions of England in India and the possessions of Russia in the Caucasus

and Turkestan. German politicians and diplomats closely followed the development of the Anglo-

Russian geopolitical confrontation in the Middle East and Central Asia, hoping to use the con-

tradictions of these powers in the interests of the Second Reich. The intensification of economic

influence and the active intelligence activities of Kaiser Germany in Asia caused an escalation of

contradictions with Great Britain, the largest colonial power of the time. The article uses a va-

riety of materials from domestic archives, many of which were previously inaccessible to Rus-

sian researchers, as well as the works of Russian and German scientists of different years. Un-

like previous works devoted to this topic, the article traces the evolution of German-British rela-

tions in Asia for a long time from the formation of the Second Reich to the end of the First World

War. Considerable attention is also paid to ideological propaganda.

Key words: Germany, Bismarck, Second Reich, Great Britain, East, expansion, colonies,

imperialism.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-151-159


152

ермания и Великобритания в конце ХIХ – начале ХХ вв. относились к держа-

вам, которые оказывали значительное влияние на развитие международных от-

ношений не только в Европе, но и далеко за ее пределами. Германская империя,

созданная к 1871 г. «железом и кровью», вступила позже других европейских

держав на путь колониальных захватов. Тем не менее она активно старалась наверстать

упущенное за предыдущие десятилетия. Европейские колониальные государства, и преж-

де всего Великобритания, скоро убедились, какой опасный конкурент появился у них в

борьбе за раздел колоний. Так, например, крупнейший английский политик и лидер бри-

танской оппозиции Бенджамин Дизраэли прямо провозгласил, что «Бисмарк – это новый

Наполеон, который должен быть обуздан…» [6, с. 20].

Более того, Второй рейх (Германская империя 1871-1918 гг.) вскоре стал явно претен-

довать на мировое господство. Рост великодержавных амбиций молодого государства

подтверждают слова статс-секретаря по иностранным делам князя Бернгарда фон Бюлова,

который был приверженцем агрессивной внешней политики: «…ныне, благодаря своим

интересам, а также благодаря ресурсам своей политической мощи, Германская империя

стала мировой державой в том смысле, что Германия может простирать свою руку к са-

мым отдаленным областям и что нигде германским интересам не может быть безнаказан-

но нанесен ущерб» [3, с. 71]. Вскоре за бравурными словами будущего рейхсканцлера по-

следовали конкретные действия: Германия стала производить захваты территорий в раз-

ных регионах планеты (в частности, в Африке, Южной Америке) или создавать свои сфе-

ры влияния в них (в Азии, Океании).

На пути к мировому господству Германия вполне справедливо видела своего

основного конкурента в Британской империи, владевшей в то время мировыми

территориями общей площадью примерно в 30 млн кв. км. Изучая экспансию

кайзеровского рейха на Средний Восток, немецкий историк второй половины ХХ в. Г.

Шельген подчеркивал, что Германия в своих отношениях с Англией стремилась «держать

ее в определенных рамках путем создания угрозы ее интересам в Азии с помощью третьих

держав» [16, с. 258].

Несомненно, что к таким державам в то время относилась Российская империя,

занимавшая территорию свыше 22 млн кв. км. Германские политики и дипломаты с

пристальным вниманием наблюдали за развитием так называемой «Большой игры», т.е.

противоборства России и Англии в Центральной Азии и на Среднем Востоке. В условиях

обострившегося англо-русского соперничества в 70-80-х гг. ХIХ в. бисмарковская

дипломатия планировала с выгодой для себя стать своеобразным арбитром между

Англией и Россией и вынудить каждую из сторон предоставить ряд уступок Германии в

некоторых областях. Однако сам рейхсканцлер Отто фон Бисмарк, говоря в целом о

восточных районах, заявлял следующее: «Я не вижу в этом никакого интереса для

Германии… по крайней мере, такого, за которого можно было бы заплатить здоровыми

костями хотя бы одного доблестного померанского мушкетера» [8, с. 340]. Поэтому

дипломатия Второго рейха в 1870-1880-х годах проявляла осторожность и предпочитала

отказываться от неоднократных и казавшихся первоначально выгодными предложений из

Лондона о совместной эксплуатации Персии, например, или английского приглашения

для Германии выступить посредником в разрешении центральноазиатского пограничного

конфликта с Россией.

В конце лета 1873 г. Бисмарк получил письмо от английского банкира барона Рейтера.

Автор этого послания красноречиво величал рейхсканцлера «единственным человеком,

который в состоянии разрешить среднеазиатскую проблему», и даже прямо предлагал

частично поучаствовать в своем предприятии в Персии [7, с. 14]. За спиной П. Рейтера

стояли влиятельные финансовые и, возможно, правительственные круги, желавшие

разведать с помощью частного лица намерения Германии на Среднем Востоке. Ответ

Г


153

Бисмарка был отрицательным. Судя по всему, в его внешнеполитические планы тех лет не

входило обострение отношений ни с Англией, ни с Россией. Поэтому опытный и

расчетливый дипломат предпочел подождать дальнейшего развития событий в этом

нарастающем конфликте и уже потом воспользоваться его результатами с учетом

интересов молодой кайзеровской империи. Роль «вершителя судеб Азии», которую

фактически предлагал Рейтер, его явно не привлекала, потому что она внесла бы

напряженность и возможный раскол в союз трех императоров (России, Германии, Австро-

Венгрии). Как известно, он был заключен в том же 1873 г. и имел в глазах «железного

канцлера» большое значение для будущего утверждения гегемонии Германии в Европе.

Поэтому Бисмарк в то время более был склонен проводить скрытую антибританскую

политику в Азии, нежели антироссийскую, чтобы сохранить главную «мечту своей

жизни» – вышеуказанный союз [11, с. 38].

Независимая позиция соответствовала интересам Германии больше, чем положение

младшего партнера «хозяйки» Индии. По этому поводу Бисмарк недвусмысленно намекал

коллегам в Лондоне, что «…Индию так же, как Константинополь, легче защищать от

русской опасности на польской границе, чем на афганской» [2, с. 530]. Обобщая

вышеизложенное, следует подчеркнуть, что германская дипломатия, обращаясь к

азиатским вопросам в 70-80-е гг. XIX в., проявляла обычно большую осторожность и

предпочитала использовать выжидательную тактику. Однако это ни в коем случае не

приводило к пассивности в ее деятельности, а вынуждало дипломатический корпус

применять более широкий арсенал методов и средств.

Тем не менее в планы германского правительства не входил отказ от своих

геополитических интересов в Азии, и поэтому уже в середине 80-х гг. ХIХ в. под

влиянием широко развернувшейся колониальной пропаганды в правящих сферах и

промышленных кругах Второго рейха постепенно стал проявляться растущий интерес к

торгово-экономическим контактам со Средним Востоком. Этот регион, несмотря на свою

удаленность от Европы, привлекал представителей немецкого капитала своими

огромными природными ресурсами, дешевым трудом, предполагавшим значительную

финансовую выгоду, обширными рынками сбыта, удобным географическим положением

на перекрестках основных торговых путей, ведущих в области Центральной Азии и

Индии, а также важностью своего стратегического положения на подступах к владениям

царской России и Англии. В общем, экономические интересы были тесно взаимосвязаны с

геополитической ситуацией в регионе и ею определялись. В руководстве рейха четко

понимали, что прямое военно-политическое вмешательство немцев в эти регионы вызвало

бы неизбежное столкновение с Англией или Россией, позиции которых там были пока еще

достаточно прочными. Поэтому молодая кайзеровская империя в 1880-е гг. всячески

стремилась не допустить подчиненного положения по отношению к Англии с ее богатым

опытом колониальной державы и проводила сначала экономическое зондирование

регионов, а затем уже приступала к постепенному созданию, укреплению и защите

собственных торгово-промышленных позиций в Азии. Для этого использовались

различные методы косвенной экспансии, которые не были направлены непосредственно

на захват территорий и создание колониальных режимов.

С учетом геополитических реалий того времени любые экономические маневры

германского монополистического капитала за пределами Европы были продиктованы

масштабными стратегическими замыслами Второго рейха и, как правило, подчинены им.

В связи с этим обращают на себя внимание планы строительства немецкими компаниями

железных дорог, которые в перспективе связали бы Германию с Ближним Востоком, а

также обеспечили бы доступ к побережью Персидского залива и районам Центральной

Азии. Безусловно, подобные проекты имели не только экономическое, но и военно-

стратегическое предназначение как для самой Германии, так и для находившейся к началу

XX в. под ее влиянием Османской империи. В конечном итоге постройка таких дорог со


154

всеми их боковыми ответвлениями означала бы выход на колониальную периферию

Англии и России, что создавало угрозу британскому господству в Индии, а русскому – на

Кавказе и в Туркестане. В случае войны построенные железнодорожные магистрали

могли обеспечить быструю транспортировку немецких и турецких войск к театрам боевых

действий. Очевидно, что немцы планомерно пытались создать благоприятные условия для

возможного в будущем прорыва в Центральную Азию с целью установления своего

протектората в этом регионе или его отдельных районах. Резонно предположить, что

достижение этой цели являлось частью внешнеполитической стратегии германского

империализма в Первой мировой войне, впрочем, как и возможность соединения

вышеуказанной территории с Южным Китаем, Индокитаем и Сиамом. Успешная

реализация такой стратегии привела бы к образованию обширной Германской

колониальной империи в Азии или к одной из так называемых «Великих (Срединных)

Германий», как планировалось, например, в Африке. Соответственно, это ускорило бы

крах британского имперского господства на Востоке.

Необходимо подчеркнуть, что специфика германской политики на Среднем Востоке и

в Центральной Азии во многом обуславливалась тем, что страны этих регионов в

большинстве своем еще не стали к тому времени полноценными владениями

империалистических государств и находились на положении полуколоний. Несмотря на

определенную степень зависимости от ведущих европейских держав, некоторые из них

сохранили известную политическую самостоятельность. Для Германии, опоздавшей к

колониальному разделу мира, экономическая экспансия в такие страны представлялась

более эффективной и рентабельной, чем освоение захваченных ею в 1880-1890-х гг.

колоний в Юго-Западной и Восточной Африке, а также в Океании. Кроме того, были

очевидны политические и стратегические преимущества немецкой экспансии в Азию. На

Среднем Востоке еще сохранялись определенные возможности для сравнительно

«мирной» борьбы за передел сфер влияния, в то время как любая попытка присоединения

чужих колоний означала бы военное столкновение с метрополиями.

Таким образом, немцы в 80-е гг. ХIХ в. стали составлять конкуренцию англичанам не

только с помощью прямых аннексий в Африке, но и «мирным путем» проникая на

Средний Восток, приближаясь к границам британских владений в Индии. Необходимо

заметить, что начало заокеанской германской экспансионистской политики,

обеспокоившей Англию, сопровождалось в самой Германии ростом колониальной

пропаганды и публичными высказываниями в откровенно антибританском духе. Так,

например, в ноябре 1884 г. известный немецкий историк и публицист Генрих Трейчке на

страницах редактируемого им журнала «Preussische Jahrbücher» («Прусский ежегодник») в

статье «Первые попытки германской колониальной политики» резюмировал следующее:

«Англия является средоточением варварства в международном плане, только благодаря ей

одной морская война и поныне носит характер морского разбоя. Английские высокомерие

и третирование других народов таковы, что термин «шовинизм» для их характеристики

чересчур мягок. Британская империя должна погибнуть» [13, с. 10]. Еще один активный

апологет германской колониальной экспансии, профессор Берлинского университета

Эмиль Декерт примерно тогда же буквально провозгласил лозунг: «"Германский орел"

должен действовать рядом с "британским львом", а не следовать за ним и подбирать

объедки» [13, с. 18].

Высказывания подобного рода так же, как и первые колониальные успехи

кайзеровской империи, вызвали серьезную обеспокоенность политиков и дипломатов

Великобритании. В условиях постепенно укреплявшихся в 1880-е гг. позиций Германии в

Европе, увеличения мощи сухопутных вооруженных сил, роста ее торговой конкуренции

становилось понятно, почему все эти факторы очень быстро привели к возникновению и

обострению в дальнейшем германо-британского антагонизма. Об этом свидетельствует

тот факт, что в течение лета 1884 г. правительство Второго рейха получило 28


155

письменных нот от английского кабинета. Это больше в сравнении с объемом

дипломатической корреспонденции из Лондона, полученной германским министерством

иностранных дел за предыдущие 23 года [1, д. 17, л. 143]. Проанализировав

внешнеполитическую деятельность Германии тех лет, обозреватель российского журнала

«Вестник Европы» сообщил следующее: «Англичане чувствуют, что свободные еще

страны света могут в конце концов разделиться между немецкой и английской нациями…

Когда Германия робко сделала первый шаг через океан, английские государственные

люди тотчас же увидели перед собой развернувшуюся проблему, будет ли мир

принадлежать английской или немецкой культуре, и они испугались неловких движений

проснувшегося исполина» [12, с. 17].

Однако рейхсканцлер Бисмарк неоднократно заявлял, что колониальная политика для

Германии не является приоритетной, потому что политические риски перевешивают

незначительные финансовые выгоды от приобретения заморских владений. Возможно, он

пытался тем самым усыпить своих британских коллег с берегов Темзы и подчеркивал

исключительный европоцентризм внешней политики рейха, обусловленный его

географическим положением. В дальнейшем международная ситуация изменилась в связи

с ростом колониальных противоречий Англии с Россией и Францией. Используя

обширный арсенал дипломатических средств (методы уговоров, умолчаний о своих

истинных намерениях, фальсификации документов, филиппик в рейхстаге и в официозной

печати), Бисмарк старался убедить англичан признать закономерным постепенное

вступление немцев на путь территориальных приобретений [12, с. 14]. Кроме того, он

пытался представить колониальную политику «торговым предприятием», инициативой

частных деятелей, коммерсантов и развеять тем самым опасения Англии по поводу

растущих экспансионистских устремлений Германской империи.

Таким образом, немецкому правительству к концу 1880-х гг. удалось в некоторой

степени, если не успокоить, то хотя бы ослабить бдительность англичан и, пользуясь

этим, приступить к реализации грандиозного плана сооружения единой сети железных

дорог, призванных соединить Германию с Турцией, Сирией, Месопотамией и далее

вплоть до степей и гор Центральной Азии. В условиях геополитической масштабности

проекта и возможности установления германского контроля над столь обширной

территорией вновь наметилось осложнение германо-британских отношений. Поэтому

если в 1888-1889 гг. Англия недооценивала значение германской активизации в Турции и

не видела значительной угрозы своим интересам в Азии, то в 1890-е гг. англичане

испытывали уже более серьезные опасения. Началась так называемая «политика

Багдадской железной дороги» [6, с. 137]. Немецкое правительство, несмотря на отставку

Бисмарка, по-прежнему пыталось приуменьшить значение вышеуказанной железной

дороги, подчеркивая лишь ее экономическую необходимость, и доказать «безопасность»

для британских позиций в регионе. В связи с этим рассматривался даже проект разделения

этой магистрали на четыре секции с передачей строительства каждой из них под контроль

одной из великих держав, интересы которых затрагивал данный проект. Однако вскоре

«рельсовые» переговоры были приостановлены из-за Франции, а Англию в первые годы

ХХ столетия охватила «антигерманская лихорадка». Дело в том, что сооружаемая

немцами Багдадская магистраль ставила под вопрос британские позиции в районе

Персидского залива, который в Лондоне зачастую называли «индийской Темзой».

Продолжение строительства железной дороги означало не только значительное

расширение германской торговой экспансии, но и предоставляло руководству Второго

рейха возможность перебросить в случае необходимости войска буквально к границам

Британской Индии. Понятно, что безопасность этой ценной колонии рассматривалась в

Англии в тесной взаимосвязи с возраставшей «германской угрозой» на Востоке. Вскоре

работы по сооружению Багдадской дороги и связанные с ней «рельсовые» переговоры

приостановились, а Германия, по словам известного отечественного историка Б. М.


156

Туполева, начала свой прорыв в Персию, воспользовавшись тем обстоятельством, что из

великих держав она появилась здесь последней и могла выдавать себя за

«освободительницу» мусульман от европейского империализма [14, с. 82-83].

О том, что Германия на рубеже ХIX-XX вв. имела длительный и устойчивый интерес

к британским владениям в Азии, свидетельствуют некоторые документальные материалы.

Так, например, в одном анонимном источнике немецкого происхождения «Взгляд

германца на оборону Индии», который перевел на русский язык подполковник

Генерального Штаба Смагин, сообщается: «Обладание Индией для Англии вопрос жизни

и смерти… Пока Англия владеет Гератом («ворота Индии»), вторжение в Индию

представляется предприятием почти невозможным» [4, с. 26, с. 40]. К аналогичным

выводам пришел также германский ученый, доктор Е. Юнг, который представил

подробное описание пограничной провинции Индии Пенджаба и провел его

многостороннее изучение, в том числе с военно-исторической точки зрения [15, с. 61-70].

Изучение немцами азиатских территорий, находившихся в орбите британского

влияния, активно продолжалось накануне Первой мировой войны. Районы Восточного

Ирана, Афганистана и Западной Индии посетила длительная «географическая»

экспедиция германского офицера О. Нидермайера. А другому германскому офицеру Э.

Цугмайеру было поручено в ходе путешествия тщательно обследовать британский

Белуджистан. Как признавал позднее сам О. Нидермайер, задачи этих поездок отнюдь не

сводились к простой рекогносцировке местности. Они включали в себя определенный

анализ политических настроений среди мусульманского настроения, идеологическую

пропаганду с напоминанием о симпатиях кайзера к миру ислама, а также оценку

возможностей и перспектив германской военно-политической деятельности в этих

областях. Уже в годы войны разведывательная группа под командованием того же

Нидермайера организовала специальный «канал», по которому германские и австрийские

военнопленные, работавшие на строительстве Термезской железной дороги бежали на

свободу – в Афганистан и Кашгарию. Следует заметить, что в начале ХХ в. поездки и

заграничные командировки германских офицеров под различными безобидными

предлогами, например, для изучения языка, на маневры, лечиться, к родным, в качестве

туриста и т.д., были вполне типичным явлением. Так, в 1909 г. русская контрразведка

установила, что командированный в Россию и Китай лейтенант 2-го Саксонского полка

Эрих Баринг под предлогом охоты в Туркестане и Сибири занимался изучением русских

границ с Персией и Монголией [5, с. 16].

Судя по отзывам англичан, разведывательная служба Второго рейха на азиатских

театрах Первой мировой войны была профессионально организована и поэтому

добивалась высоких результатов. Конечно, немцы изучали обширные территории вблизи

не только русских, но и английских владений. Так, в Палестине успешно работали

германские агенты Прейссер и Франкс. Их слаженных действий очень опасалась

английская контрразведка. А в Персии на протяжении большей части войны доставил

много хлопот и беспокойства англичанам германский агент Вильгельм Васмус. Масштаб

и степень опасности его деятельности для англичан характеризует тот факт, что на всех

двухнедельных английских разведывательных схемах расположения противника

неизменно через всю южную Персию красными буквами проходила надпись:

«ВАСМУС». Это означало, что весь вышеуказанный район находился под влиянием и

фактическим управлением молодого германского консула Васмуса. Последний в

представлении англичан был олицетворением ловкости, хитрости, выдержки и символом

всей опасности германской системы «Drang nach Osten». С целью ликвидации такого

серьезного противника англичане назначали за его голову высокие награды, однако

прекрасное знание местных обычаев, языка, дружба с вождями многих племен и

природная изобретательность помогали Васмусу спастись. Его агентурная сеть была

хорошо организована, охватывала обширную территорию на юге страны и работала так,


157

что он был в курсе большинства британских военных операций в Индии и знал

дислокацию англичан на многих азиатских фронтах [5, с. 72-74].

В архивных фондах имеются материалы с информацией о местопребывании,

деятельности и различных поездках многих германских подданных не только в Персии, но

и в районах Центральной Азии. Однако вопрос об их поголовной или частичной

причастности к тайной агентуре пока еще предстоит тщательно изучить будущим

исследователям. Так, например, архивные материалы свидетельствуют, что германские

ученые профессор Грюнведель и этнолог Порт в начале лета 1905 г. вели научные

исследования в Кашгаре, а германский посол успешно ходатайствовал о разрешении на их

проезд по Средней Азии и возвращение обратно тем же путем [9, д. 3315, л.л. 19, 21]. При

этом надо учесть, что Германия внимательно и серьезно относилась к подобного рода

«путешествиям» и «исследованиям» и поэтому маловероятно, чтобы без определенной

политической цели посол стал бы ходатайствовать о содействии этим ученым.

Британские разведывательные службы в это время тоже активно направляли своих

сотрудников в различные районы Афганистана, Ирана и Туркестана. Они старались,

вероятно, опередить немцев в достижении определенных целей или помешать каким-либо

образом германской пропаганде, которая активно велась в Азии накануне и в годы Первой

мировой войны [9, д. 4412, л. 14]. В архивных материалах отражены многочисленные

факты задержания английских агентов, деятельность которых была направлена на

ослабление позиций царской России, а также Германии в регионах Центральной Азии и

Среднего Востока. В этой связи обращает на себя внимание деятельность туркмена Ходжи

Назара, который в процессе расследования признал себя завербованным британским

агентом [9, д. 1019, л. 5]. А в сообщениях штабс-капитана Канатова характеризуется,

например, агитация немцев в Кабуле против англичан в 1915 году [10, д. 1892, л.л. 38-40].

Поэтому, наверное, можно сделать вывод и о германо-британском соперничестве

разведывательных служб в начале ХХ в.

Таким образом, все вышеизложенное позволяет проследить определенную эволюцию

противоречий между Германской и Британской империями на Среднем Востоке в конце

ХIХ – начале ХХ вв. Они стали постепенно зарождаться еще в 1870-е гг., затем нарастали

в связи со строительством Багдадской железной дороги, а впоследствии осложнялись все

более активным проникновением Германии в Азию, на подступы к британским владениям

и в конечном итоге привели человечество к Первой мировой войне. Необходимо обратить

внимание также на широкий спектр англо-германских противоречий и соперничества в

странах Востока. Они касались не только торговых операций, проникновения капитала, но

и распространялись также на сферу деятельности разведывательных служб и даже

морского соперничества в бассейне Индийского океана, которое нашло свое отражение в

исследовании известного российского историка Б. М. Туполева [14, с. 214]. Тем не менее

открыто антибританский курс официальными правящими кругами кайзеровской империи

никогда до 1914 г. не провозглашался. Поэтому Германия старалась в основном

использовать в своих интересах англо-русский антагонизм в Центральной Азии и на

Среднем Востоке, а собственно германо-британские разногласия в этом регионе

оставались до Первой мировой войны более или менее завуалированными или же

акцентировались на других аспектах нараставшего противостояния (например, на гонке

морских вооружений). Однако они все же в 1914 г. подтолкнули мир к войне, которая в

итоге закончилась поражением Второго рейха. Данная статья представляет собой только

попытку выявить истоки и сущность противоречий Германии и Великобритании в Азии, а

более полное и тщательное исследование связанных с этим проблем требует специального

монографического изложения.


158


1. АВПРИ (Архив внешней политики Российской империи). Ф. 133. Оп. 470. 2. Бисмарк О. Воспоминания, мемуары: в 2 т. Т. 2. / Пер. с нем. М.: АСТ; Мн.:

Харвест, 2002. 560 с.

3. Бюлов Б. Внешняя политика Германии / Перевод, под ред. и с предисл. П. Бицил-

ли. Одесса: Книгоиздательство А. А. Ивасенко, 1915. 87 с.

4. Взгляд германца на оборону Индии / Сборник географических, топографических

и статистических материалов по Азии. Вып. 46. СПб.: Военно-ученый комитет Главного

штаба, 1891. С. 25-47.

5. Звонарев К. К. Агентурная разведка. В 2 т. Т. 2: Германская агентурная разведка

до и во время войны 1914-1918 гг. М.: IV упр. штаба РККА, 1931. 163 с.

6. История дипломатии / Под ред. В.П. Потемкина. В 3 т. Т. 2. Дипломатия в новое

время (1872-1919 гг.) / Сост. В. М. Хвостов и И. И. Минц. М.-Л.: ОГИЗ, 1945. 424 с.

7. Истягин Л. Г. Германское проникновение в Иран и русско-германские противо-

речия накануне первой мировой войны. М.: Наука, 1979. 234 с.

8. Палмер А. Бисмарк / Пер. с англ. И. С. Соколовой, Т. С. Бушуевой и др. Смо-

ленск: Русич, 1998. 544 с.

9. РГВИА (Российский государственный военно-исторический архив). Ф. 400.

Оп. 1. 10. РГВИА. Ф. 1396. Оп. 2.

11. Ряполов В. В. Центральная Азия в политике кайзеровской Германии. М.: РИОР:

ИНФРА-М, 2012. 116 с.

12. Троян С. С. Политическая борьба в Германии по вопросам колониальной поли-

тики (середина 80-х – начало 90-х гг. XIX в.). Черновцы: ЧГУ им. Ю. Федьковича, 1993.

81 с.

13. Троян С. С. Становление и развитие идей немецкого колониализма в 40-х – се-

редине 80-х годов XIX в. Черновцы: ЧГУ им. Ю. Федьковича, 1993. 48 с. 14. Туполев Б. М. Германский империализм в борьбе за «место под солнцем»: Гер-

манская экспансия на Ближнем Востоке, в Восточной Африке и в районе Индийского

океана в конце XIX – начале ХХ вв. М.: Наука, 1991. 296 с.

15. Юнг Е. Пенджаб / Сборник географических, топографических и статистических

материалов по Азии. Вып. 46. СПб.: Военно-ученый комитет Главного штаба, 1891.

16. Schöllgen G. Imperialismus und Gleichgewicht: Deutschland, England und die orien-

talische Frage, 1871-1914. München: Oldenbourg, 1984. 501 s.

References

1. AVPRI (Foreign Policy Archive of the Russian Empire). F. 133. Op. 470.

2. Bismarck O. Memoirs, memoirs: in two volumes. T. 2. / Trans. with him. Moscow:

AST; Mn.: Har-West, 2002. 560 p.

3. Bulov B. Foreign policy of Germany / Translation, ed. and with the pref. P. Bicilli.

Odessa: Book publishing. Ivasenko, 1915. 87 p.

4. The German's view on the defense of India / A collection of geographical, topographic

and statistical materials on Asia. Issue. 46. SPb.: Military-Scientific Committee of the Main

Staff, 1891. pp. 25-47.

5. Zvonarev K. K. Intelligence intelligence. In 2 volumes vol. 2: German intelligence in-

telligence before and during the war of 1914-1918. М .: IV упр. Headquarters of the Red Army,

1931. 163 pp.

6. History of diplomacy / Ed. V. P. Potemkin. In 3 volumes, T. 2. Diplomacy in modern

times (1872-1919). Comp. V.M. Khvostov and I.I. Mintz. M.-L .: OGIZ, 1945. 424 p.


159

7. Istyagin L. G. German penetration into Iran and the Russo-German contradictions on

the eve of the First World War. Moscow: Nauka, 1979. 234 p.

8. Palmer A. Bismarck / Transl. with English. I. S. Sokolova, Т. S. Bushuyeva and others.

Smolensk: Ru-sich, 1998. 544 p.

9. RGVIA (Russian State Military-Historical Archive). F. 400. Op. 1.

10. RGVIA. F. 1396. Op. 2.

11. Ryapolov V. V. Central Asia in the policy of Kaiser Germany. M.: RIOR: INFRA-M,

2012. 116 p.

12. Troyan S. S. Political struggle in Germany on the issues of colonial policy (in the

mid-80s - early 90s of the XIX century). Chernivtsi: Chelyabinsk State University. Yu. Fedko-

vych, 1993. 81 p.

13. Troyan S. S. Formation and development of the ideas of German colonialism in the

40's - mid-80's of the XIX century. - Chernivtsi: Chelyabinsk State University. Yu. Fedkovych,

1993. 48 pp.

14. Tupolev B. M. German imperialism in the struggle for a "place under the sun": Ger-

man expansion in the Middle East, East Africa and the Indian Ocean at the end of the XIX - ear-

ly XX centuries. Moscow: Nauka, 1991. 296 p.

15. Jung E. Punjab / Collection of geographical, topographic and statistical materials on

Asia. Issue. 46. SPb .: Military-Scientific Committee of the General Staff, 1891.

16. Schöllgen G. Imperialismus und Gleichgewicht: Deutschland, England und die

oriental-ische Frage, 1871-1914. München: Oldenbourg, 1984. 501 s.


160

Чернова Л. Н.

(Саратов)

УДК 9 (410. III) 13/15: 316/344/42

ДЖЕНТРИ В АНГЛИИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XV ВЕКА

(НА ПРИМЕРЕ СЕМЬИ АМБУРГ)

В статье рассматривается социальный облик джентри первой половины XV сто-

летия. Автор систематизирует имеющиеся в историографии критерии принадлежности

к джентри и применяет их к семье Амбург. В статье показано, что по уровню доходов,

структуре земельных владений и методам хозяйствования Амбурги принадлежали к мел-

ким джентри. Именно земля представляла для них наибольшую ценность как маркер со-

циального статуса и главный источник доходов. Как отмечается в статье, хозяйство

Амбургов было ориентировано на товарное производство, а с городом их связывали не

только экономические интересы, но и родственные отношения. Автор статьи приводит

ряд аргументов, показывающих, что интересы Амбургов в первую очередь были сконцен-

трированы в графствах, в которых находились их земли – Эссексе, Хартфордшире и Уо-

рикшире. Они были интегрированы в социальную жизнь своих графств за счет разветв-

ленных родственных, матримониальных, соседских и дружеских связей, объединявших

джентри. При этом важное значение имели отношения джентри с их лордами. В соот-

ветствии с моделью поведения джентри в ходе длительного судебного разбирательства

из-за наследства Амбурги пытались заручиться покровительством влиятельных аристо-

кратов, которым противодействовали другие знатные семьи. В силу этого в споре за на-

следство Амбурги делали ставку прежде всего на судебные инстанции, и лишь затем – на

социальные и патронатные связи. Речь идет о влиянии частной власти на официальные

(судебные) процессы в условиях нарастания социально-политической нестабильности в

Англии на протяжении первой половины XV столетия. Важно, что такая практика при-

нималась как неотъемлемая часть механизма функционирования власти. Джентри пер-

вой половины XV в. были включены во властную систему своих графств, осуществляя

полномочия в качестве землевладельцев, а также за счет личных связей и службы у лор-

дов и короля. По мнению автора, материал корреспонденции Амбургов позволяет гово-

рить о соответствии социальных характеристик джентри первой половины

XV столетия выработанным в историографии критериям.

Ключевые слова: Англия, джентри первой половины XV в., землевладение, город-

ская собственность, товарное производство, социальная идентичность, социальные свя-

зи, покровительство, властные полномочия.

The article deals with the social characteristics of the gentry of the first half of the 15th

century. The author systematizes the criteria of belonging to the gentry in historiography and

applies them to the Armburgh family. The article shows that Armburgh belonged to lesser gentry

according to the income level, the structure of their land holdings and methods of management.

It was the land that was of the greatest value to them as a marker of social status and the main

source of its income. The economy of the Armburghs was focused on commodity production but

they were connected with the city not only by their economic interests, but also by family rela-

tions. The author of the article gives a number of arguments showing that the interests of the

Armburghs were primarily concentrated in the counties in which their lands were located – Es-

sex, Hertfordshire and Warwickshire. They were integrated into the social life of their counties

due to numerous family, matrimonial, neighborly and friendly relations that united the gentry. At

the same time gentry relations with their lords were of great importance. In accordance with the

gentry’s model of behavior during a lengthy trial because of the inheritance the Armburghs

sought to secure the protection of influential aristocrats who were opposed by other noble fami-


161

lies. Because of this, in the dispute over the inheritance the Armburghs were primarily focused

on the courts and only then – on social relations and patronage. We are talking about the influ-

ence of private power on official (judicial) processes in the conditions of growing social and po-

litical instability in England during the first half of the 15th

century. It is important that this prac-

tice was adopted as an integral part of the mechanism of the functioning of power. Gentry of the

first half of 15th

century were included in the power system of their counties, exercising their au-

thorities as landowners, and due to personal relations and service to their lords and the king. In

the author’s opinion, the material of the Armburgh Papers allows to talk about the compliance

of the social characteristics of the gentry of the first half of the 15th

century to the criteria devel-

oped in historiography.

Keywords: England, gentry of the first half of the 15th

century, landownership, urban

property, commodity production, social identity, social relations, patronage, public authority.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-160-170

емногим более 10 лет назад П. Ю. Уваров написал о том, что «… вопросы о

социальной структуре общества, об его устройстве, о существующих в нем

иерархиях и о способах социальной категоризации не только не сняты с по-

вестки дня, но… вновь возвращаются в поле зрения исследователей, относящихся к мето-

дологическому авангарду…» [10, с. 181]. Представляется, что данное утверждение в пол-

ной мере сохраняет свою актуальность и в наши дни. В связи с этим обращение к соци-

альной истории английского XV столетия, а точнее – первой его половины, является

вполне оправданным.

В историографии данное столетие получило образно-символические названия

«темного века», «века парадоксов», «века амбиций» [5; 20; 29]. И все они призваны под-

черкнуть сложный, по сути, переходный характер этого времени, в течение которого анг-

лийское общество переживало глубокую внутреннюю трансформацию, а его традицион-

ные структуры наполнялись новым содержанием [20; 35].

Происходившие социальные изменения наиболее выпукло воплотились в англий-

ском джентри, которое в недалеком будущем станет главной опорой пришедших к власти

Тюдоров [1]. Мы же обратимся к раннему периоду истории джентри, истоки которого

британские исследователи обнаруживают в середине – второй половине XIV столетия [18;

17; 16; 30]. В частности, П. Косс очень емко выразил данную позицию: «В течение первой

половины XIV века джентри окончательно выкристаллизовалось» [19, p. 239].

И еще одно предварительное замечание. Мобильность, текучесть социальных

групп в Англии XV в. [18, р. 145] затрудняет изучение судеб той или иной страты. В этой

связи на первый план выступает необходимость исследовать историю отдельных фамилий

в течение определенного промежутка времени. Такой подход способен вывести на широ-

кие обобщения, показать динамику изменений внутри той или иной социальной общности

[9].

Традиционно исследователи позднего Средневековья в Англии располагали че-

тырьмя значительными коллекциями писем – Пастонов (1440–1480), Стоноров (1470–

1483), Сели (1472–1488) и Пламптонов (после 1485 г.), материал которых преимуществен-

но относится к середине и второй половине XV в. Однако в 1998 г. доктором Кристиной

Карпентер из Кембриджа была опубликована обнаруженная в архиве библиотеки Четэм

(Chetham's Library) в Манчестере корреспонденция семьи Амбург [34]. Ее материал при-

ходится на период 1417–1453 гг., при этом подавляющее большинство писем написано в

конце 1420-х – начале 1430-х гг. и в период с 1448 по 1453 гг.

Почти весь комплекс данного источника состоит из копий писем, за исключением

нескольких юридических документов и сделок с недвижимостью (всего 13 документов) и

девяти лирических стихотворений на французском, латинском и английском языках.

Большинство материалов принадлежит Роберту Амбургу (57 писем и петиция в парла-

Н


162

мент) и его жене Джоан (5 писем и петиция в канцелярию). Есть также несколько писем

(8), адресованных Роберту [34].

В целом письма и связанные с ними документы Амбургов представляют собой

подробный отчет об имущественном споре [36, p. 224], касающемся наследства Брокхол-

Роос. Одной из сторон, претендующей на его получение, были супруги Амбург – Джоан и

ее третий и последний муж Роберт.

Прежде чем переходить к рассмотрению корреспонденции Амбургов в интересую-

щем нас аспекте, попытаемся выяснить, каковы критерии принадлежности к джентри?

Обобщив результаты исследований некоторых британских и отечественных спе-

циалистов, мы можем предложить следующие характерные черты джентри.

1. Это низший слой английского дворянства, благородного сословия (lesser nobility)

[23, p. 7; 19, р. 11], к которому, как правило, в сословном отношении принадлежали те, кто

в источниках манориальной истории фигурирует как рыцарь – knight, эсквайр – esquire,

джентльмен – gentleman, оруженосец – armiger и т. д. [31, p. 1–5; 23, p. 7–9].

2. Положение джентри в обществе определялось прежде всего наличием обеспечи-

вавших определенный уровень дохода земельной собственности и земельных владений в

графствах [19, р. 11]. Интересные данные, относящиеся к первым десятилетиям XVI в.,

приводят английские историки: в 1520-х гг. у рыцарей средний доход с земли составлял

204 ф. в год, эсквайров – 80 ф., джентльменов – 17 ф. В это же время среднегодовой доход

пэров исчислялся совсем иными цифрами: от 800 до 900 ф. [23, p. 14].

Именно земля являлась средством, определявшим социальный статус и личные

(фамильные) связи в социуме эпохи Средневековья и раннего Нового времени [32, p. 51].

Это было общество, в котором и власть, и социальный престиж, и личные связи, и система

политического устройства базировались на обладании земельной собственностью в том

или ином виде [3, с. 6].

Однако социальный облик джентри был обусловлен также и другими видами бо-

гатства, включая городскую собственность [8, с. 171–173; 19, p. 11]. Это обеспечивало по-

стоянный приток в состав джентри наиболее жизнеспособных, энергичных и честолюби-

вых представителей верхушки горожан (а также, заметим, фригольдеров). Благодаря не-

престанному обновлению английское джентри отличалось особой гибкостью и способно-

стью приспосабливаться к меняющимся условиям. Отсутствие резкой оппозиции и непри-

ятия между джентри и неблагородными сословиями, общность экономических, а зачастую

и политических интересов создавали благоприятные условия для развития предприимчи-

вости самого дворянства. Английское джентри было широко и повсеместно втянуто в то-

варно-денежные отношения, участвовало в рыночной сфере деятельности (торговля хле-

бом, сыром, мясом, шерстью и другой сельскохозяйственной продукцией), будучи связан-

ным с так называемой «новой вотчиной», возникавшей в Англии с XIV столетия. Такие

мелкие и средние вотчинники нового типа продолжали вести домениальное хозяйство, ос-

нованное на применении наемного труда, сочетали зерновое производство с товарным

животноводством, эксплуатацией мельниц, солодовен, маслобоен и других аналогичных

предприятий [12; 11; 14]. Джентри, по выражению В. М. Лавровского и М. А. Барга, пред-

ставляло собой «социальный гибрид» дворянина-землевладельца и предпринимателя, со-

единяя в доходной части своего бюджета земельную ренту и предпринимательскую при-

быль [7, с. 98].

1. Джентри – это территориальная элита (a territorial elite), статус которой

определялся службами у короля или аристократии и/или личными связями, с одной

стороны, и полномочиями, проистекавшими от землевладения, с другой.

Учитывая, что уровни богатства менялись, существовала естественная тенденция к

углублению социальной градации джентри [19, p. 11] на фоне усложнения социальной

иерархии внутри дворянства в целом на протяжении XIV–XV вв. Вместо двух основных

ступеней – баронов и рыцарей – теперь насчитывалось по меньшей мере пять: ниже


163

крупной знати стояли высшие рыцари, затем – просто рыцари, эсквайры и джентльмены

[4, с. 45–46]. При этом происходило все более интенсивное «облагораживание» двух

низших ступеней иерархии, что постепенно закреплялось в юридическом и сословном

плане: строго определялось место каждого из ее рангов в обществе в зависимости от

размеров земли и получаемых доходов. М. В. Винокурова на материале Девоншира

убедительно показала, что из 360–400 фамилий нового дворянства в начале XVII в.

наиболее многочисленным слоем было мелкое джентри, годовой доход которого

колебался от 50 до 100 ф., т. е. был совсем незначительным. Вторую категорию

девонширского нового дворянства составляло среднее джентри – сквайры, владевшие

одним или двумя манорами с годовым доходом от 100 до 200 ф. Обеспеченность же

отдельных семей крупного джентри была весьма велика: участки земли от 2 до 3 тыс.

акров могли давать доход в 3–4 тыс. ф. в год [3, с. 48–49].

Общий количественный рост дворянства сопровождался увеличением социального

престижа и богатства рыцарей, эсквайров и джентльменов. Земли аристократии в про-

центном отношении неизмеримо уступали обширным поместьям, которые находились в

руках джентри. Так, к концу XVI в. во владениях пэров Англии осталось менее 3 % земли,

которой они или их предки владели ранее [3, с. 71–72].

4. Джентри как местная элита (a local elite) стремилось осуществлять коллективный

социальный контроль над населением на локальном уровне, укрепляя свой индивидуаль-

ный статус и власть [19, p. 11]. Не следует забывать, что именно дворянство играло гла-

венствующую социальную и политическую роль: в его руках находилась не только значи-

тельная часть земли, но и практически вся система центрального и местного управления.

Не только магнаты, но также наиболее богатые и влиятельные рыцари занимали основные

высшие должности при дворе, в армии и в парламенте, расширяли свои судебные права на

местах, в центральной администрации и королевских судах [4, с. 46–47]. При этом, как

подчеркивает К. Карпентер, джентри стремилось остаться в стороне от политических не-

урядиц, так или иначе дистанцироваться от аристократии [17, p. 617], поскольку в случае

неудачи последствия для представителей этой социальной группы могли быть значитель-

но тяжелее, чем для магнатов. В этом отношении большинство мелкого и среднего дво-

рянства являлись фактором политической стабилизации в Англии [17, p. 628].

6. Джентри имело коллективную идентичность и коллективные интересы,

проявлявшиеся в матримониальных и соседских связях, дружбе, образовании и пр.

Претензии на статус того или иного представителя джентри обязательно должны быть

признаны местным сообществом, а для достижения социальной устойчивости джентри

стремились к установлению личных связей [23, p. 17–19; 19, р. 11].

В какой мере перечисленные выше критерии принадлежности к джентри приложи-

мы к Амбургам как джентри первой половины XV столетия?

Анализ источников позволяет сделать следующие выводы, касающиеся социально-

го облика раннего английского джентри.

Наследство, на которое претендовали Амбурги, располагалось в трех графствах –

Эссексе, Хартфордшире и Уорикшире. В Эссексе это были манор Роос в Рэдвинтере

(Грэйт Брокхолс) – рыцарское держание от короля, «герцога Ланкастерского»; манор

Стэнли Гиффардс; манор Нью Холл в Эшелдхэме – рыцарское держание от герцога

Йоркского; в Хартфордшире: маноры Роос Холл в Сарратте – держание от аббата Сент-

Олбанса; Овер Холл в Гилстоне – рыцарское держание от короля, «герцога

Ланкастерского»; манор Брокхолс в Грейт Манден – держание от лорда манора Грейт

Манден [28; 26; 27; 25]; в Уорикшире – манор Мансеттер [34, p. 5]. Ежегодный доход от

всех этих владений оценивался примерно в 80 ф. [28]. Кроме этого Амбургам

принадлежали земли, строения, ренты и службы в манорах Эшдон, Бартлоу Энд и

Коупэлс Фарм в Эссексе, лордом которых был граф Оксфорд [28]. Так или иначе, по

уровню доходов Амбурги – это, безусловно, низший слой джентри. Важно, что именно за


164

земельное наследство отчаянно, на протяжении практически двух столетий сражались

Джоан и Роберт Амбурги. Это показывает, сколь важное значение для джентри имела

земля – главный источник доходов и показатель статуса в обществе.

О структуре всех перечисленных выше маноров говорить сложно, поскольку

подробное описание касается только владения Уэстон в Хартфордшире. Данное владение

состояло из усадьбы, двух карукат (200 акров) земли, двух акров лугов, 100 акров

пастбищ, четырех акров леса и ежегодной ренты в 6 ш. 8 п. [28]

Дополняет картину то, что источник буквально пестрит упоминанием арендаторов

и фермеров, которые противостояли стремлению Амбургов увеличить поступление

денежных средств за счет неоднократного пересмотра условий аренды [34, p. 104–109,

114–118, 130–131, 170 etc.]. К сожалению, источник не позволяет составить полную

картину того, как хозяйствовали Амбурги. И в целом о хозяйственной деятельности

джентри мало что известно. Отчасти нам может помочь переписка Пастонов, из которой

ясно, что в 50–60-е гг. XV в. и они сами, и некоторые джентри из их круга почти не вели

домениальное хозяйство, испытывали определенные трудности с получением ренты.

Однако они пытались поправить свои дела широким применением краткосрочной аренды

на 1–2 года с целью как можно лучше использовать все изменения в рыночной

конъюнктуре, держали в своих владениях много мельниц, пивоварен, солодовен,

маслобоен, приносивших им немалый доход, и вели активную и выгодную торговлю

зерном, солодом, шерстью [13, с. 141–149, 150].

В любом случае из корреспонденции Амбургов понятно, что на их землях

трудились арендаторы и велось фермерское хозяйство, которое, как известно, было тесно

связано с рынком и специализировалось либо на товарном производстве зерна, мяса, сыра,

молока и других продуктов, либо на поставках шерсти для суконной промышленности.

Показательно в этой связи, что жена одного из арендаторов, Томаса Бернарда, занималась

транспортировкой шерсти в Эссексе [34, p. 130], который являлся одним из важных

центров английского сукноделия.

Очевидно, что для Амбургов город не был чем-то далеким и неведомым. Известно,

что Рейнольд, старший племянник Роберта Амбурга, в 1440-х гг. обучался в Линкольнс-

Инн, одной из четырех юридических корпораций Лондона, проживал со своим дядей и

вполне мог помогать ему в качестве юриста и секретаря [34, p. 59]. Второй племянник, его

тезка – Роберт, занимался торговлей и жил в Лондоне [34, p. 186]. Здесь он мог рассчиты-

вать на поддержку еще одного своего дяди – Джона Амбурга, лондонского горожанина и

позолотчика [34, p. 128–129]. Именно к своим родственникам-горожанам обращался Ро-

берт Амбург за денежной поддержкой.

Должником лондонца стал и второй муж Джоан – Томас Эспелл, которому при-

шлось занять деньги (не менее 27 ф. [34, p. 78–79]) для участия в военной кампании во

Франции у известного в то время шорника (ремесленника, занимавшегося изготовлением

конской упряжи, в том числе шор – боковых наглазников, которые надеваются на лошадь

для ограничения поля зрения) Ричарда Кетфорда, специализировавшегося также на фи-

нансировании Столетней войны (1337–1453) [34, p. 77n]. И сама Джоан, вынужденная

разбираться с долгами своего незадачливого супруга, искала покровительства у некоего

торговца из Лондона Джона Риджеса [34, p. 75–76].

Видимо, прав был Э. Эквелл, утверждавший, что отношения между лондонскими

горожанами и джентри уже в XV в. были настолько тесными и многообразными, что за-

частую трудно отделить последних от собственно горожан [21, p. XXXII, XXXVIII]. В

Англии вторжение дворян в сферу бюргерской экономики было открытым и массовым,

прежде всего со стороны слоя мелких вотчинников, пополнявших разряд джентри, с кото-

рыми горожане были связаны как родственными, так и общими или сходными хозяйст-

венными, а зачастую и социально-политическими интересами [15, с. 269–270].

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D1%83%D0%BF%D1%80%D1%8F%D0%B6%D1%8C

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A8%D0%BE%D1%80%D1%8B

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%BE%D1%88%D0%B0%D0%B4%D1%8C


165

И все же жизненные интересы джентри в первую очередь определялись рамками

графства, в котором находились их земли. Именно в пределах своих графств джентри

формировали устойчивую социальную общность, пронизанную многообразными, пере-

плетающимися связями и отношениями, объединявшими его членов, создававшими спло-

ченную социальную сеть. Прежде всего это родственные связи, основанные на близости

происхождения, целей, интересов. Обычай жениться или выходить замуж в пределах сво-

его графства был характерен для джентри позднесредневековой Англии. Брачные страте-

гии были важной частью распределения собственности и создания семейных союзов в

дворянской среде, а дочери были в центре этой системы. Наша героиня – Джоан Амбург –

в этом отношении не является исключением.

О жизни Джоан мало что известно. Ее детские годы не нашли сколь-нибудь внят-

ного отражения в источниках. Родилась она, видимо, в конце XIV столетия. Ее отцом был

сэр Джеффри Брокхол, матерью – Эллен де Роос, владевшие манорами в трех графствах:

Эссексе, Хартфордшире и Уорикшире [28; 34, p. 5]. Джоан не была единственным ребен-

ком в семье: сохранились сведения о еѐ сестре и сонаследнице Маргарет (умерла к 1420

г.). Нам ничего не известно о том, как Джоан жила в родительском доме, кто и чему ее

обучал. Очевидно, что ей была уготована обычная для женщины ее круга судьба жены и

матери. Тем более что статус Джоан как наследницы собственности по двум линиям –

Брокхол и Роос, должно быть, сделал ее привлекательной невестой.

Примерно до 1410 г. она была замужем за сэром Филиппом Кедингтоном из Эссек-

са (держателя манора от графа Оксфорда), брак с которым, очевидно, был устроен ее ро-

дителями, прежде всего отцом. Не будем забывать, что брачные стратегии были важной

частью распределения собственности и создания семейных союзов в дворянской среде, а

дочери были в центре этой системы. Отец, как это было принято, должен был наделить

дочь приданым. Традиционно в его состав входили не только одежда, постельные принад-

лежности и некоторая сумма денег, но и недвижимость: определенный участок земли, ко-

торый после брачной церковной церемонии и заключения брачного контракта полностью

переходил под контроль супруга [2, с. 48]. Однако реальность заключалась в том, что зе-

мельное наследство Джоан считалось матрилинейным: она могла владеть им по праву

своей матери, которая получила эти земли по наследству и благодаря браку с Джеффри

Брокхолом. По этой причине Джоан не контролировала причитающееся ей земельное на-

следство вплоть до смерти Эллен де Роос в 1419 г. [33, p. 27–28]. Возможно, это обстоя-

тельство послужило причиной того, что, выйдя замуж за Кедингтона, Джоан установила

очень тесные связи с этой семьей и в полной мере разделила ее интересы. Последовавший

в будущем выбор наследников Джоан показал, сколь большое предпочтение она отдавала

именно супружеской, а не родительской семье. Согласно последней воле, ее собствен-

ность отошла Джоан и Джону Палмер, родственникам Филиппа Кедингтона, возможно,

это были потомки его дочери от предыдущего брака [33, p. 28]. Такой поступок тем более

удивителен, что как раз в браке с сэром Филиппом Джоан стала матерью: у нее родились

двое детей – Роберт и Маргарет [34, p. 9]. Обычно, в отличие от Джоан, дворянки оставля-

ли землю собственным детям или родственникам из своей семьи, если брак оказывался

бездетным. Оставление имущества потомкам из семьи супруга, хотя и не было вовсе не-

слыханным, но случалось гораздо реже [33, p. 28]. Возможно, объяснение следует искать в

том, что Джоан Палмер стала женой племянника Роберта Амбурга, третьего и последнего

мужа Джоан Амбург [34, p. 184–185].

Вскоре после смерти первого мужа Джоан вышла замуж (около 1411 г.) за Томаса

Эспелла [34, p. 78]. В 1409 г. он занимал в Эссексе должность управляющего

выморочными фьефами (escheator) [34, p. 78n]. У себя в графстве Эспелл принадлежал к

числу уважаемых людей, с доходом с земли не менее 20 ф. год: именно такое требование к

escheator содержались в парламентских свитка [6, с. 252]. В обязанности управляющего

входил контроль над доходами казны, поступавшими от держаний, владельцы которых


166

умерли без наследников; от фьефов малолетних вассалов, не способных нести военную

службу, принадлежавших королю до времени их совершеннолетия (наследники мужского

пола считались совершеннолетними в 21 год, женского – в 14 лет); от вакантных

церковных бенефициев и конфискованных маноров. Управляющие выморочными

фьефами были подотчетны казначейству и должны были сменяться ежегодно [6, c. 251–

252]. У Эспелла был определенный расчет на брак с вдовой Филиппа Кедингтона. Ведь

Джоан должна была получить доступ к большей части собственности, доставшейся ей от

первого мужа и от отца, а это для Эспелла было как нельзя кстати: он собирался

участвовать в очередной кампании во Франции, которую возглавил король Генрих V

(1413–1422). Однако всем этим надеждам не суждено было сбыться, поскольку Джоан на

тот момент ничего из наследства не контролировала [22, p. 61]. И, к сожалению, этот брак

стал настоящим бедствием для Джоан из-за финансовых авантюр ее супруга, который

переложил на ее плечи весьма внушительный долг в размере не менее 27 ф. [34, p. 78–79].

Третьим и последним ее мужем стал Роберт Амбург из семьи мелких джентри Хан-

тингдоншира, надеявшийся за счет этого брака получить земли и, соответственно, доходы.

В лице Роберта Джоан обрела также надежного помощника и защитника, в чем остро ну-

ждалась. Символично, что один из племянников Роберта женился на Джоан Палмер – род-

ственнице сэра Филиппа Кедингтона по линии его дочери [34, p. 184–185]. Фактически

уже в первой половине XV в. родственные связи (пусть даже весьма отдаленные) между

дворянскими семьями того или иного региона Англии были неизбежным следствием реа-

лизовывавшейся в то время матримониальной практики.

Помимо родственных отношений, важную роль в местном сообществе джентри иг-

рали соседские связи, складывавшиеся на основе сотрудничества в делах земельной соб-

ственности. Однако, как следует из корреспонденции Амбургов, механизм такого рода

взаимосвязей иногда давал сбой. Показательно в этом отношении письмо Роберта, сына

Джоан и сэра Филиппа Кедингтона. Из него следует, что незадолго до кончины Кедингто-

на его лучший друг и крестный его сына Томас Блендиш (а между семьями Кедингтонов и

Блендишей существовали давние и крепкие связи [34, p. 90–91]) забрал все его земли и

имущество, а после смерти Филиппа должен был незамедлительно вернуть их вдове и сы-

ну [34, p. 90]. Этот план обеспечил бы Джоан контроль над собственностью без уплаты

налогов на имущество мужа. Такое поведение Кедингтона вполне укладывалось в широко

распространенную в то время практику, когда землевладелец обращался за помощью к

своим друзьям и соседям в вопросах оформления наследства, а также при решении запу-

танных земельных тяжб. Джентри нередко выступали в качестве свидетелей, душеприказ-

чиков, ленников друг друга. Фактически речь шла о передаче своих владений в пользова-

ние доверенных лиц (trustee), обычно своим друзьям, с условием возврата переданной

земли наследникам дарителя. Делалось это с целью избежать уплаты обременительных

феодальных пошлин своему непосредственному сеньору и лишить его права контроля над

этими землями. Взаимные услуги, которые оказывали джентри друг другу в этих операци-

ях, должны были укреплять их связи, способствовать созданию устойчивого местного со-

общества. Но не в нашем случае. Блендиш нарушил договоренности и не вернул земли

Джоан и Роберту. Более того, он фактически похитил своего крестного сына, которого от-

вез к находившемуся неподалеку графу Оксфорду [34, p. 91]. Возможно, Томас Блендиш

следовал указаниям своего лорда, графа Оксфорда, который, вероятно, имел право на опе-

ку над Робертом Кедингтоном, лордом которого также являлся [33, p. 28].

В ходе длительного юридического разбирательства, растянувшегося почти на два

десятилетия, Амбурги пытались заручиться поддержкой и получить покровительство

влиятельных аристократов. Такая практика полностью соответствовала модели поведения

джентри, которые, в случае возникновения каких-либо разногласий, стремились решить

дело, прибегая к помощи посредников. Решение споров и тяжб неформальным способом,

без участия судебных комиссий, силами самого дворянского сообщества было важной ха-


167

рактеристикой взаимоотношений в его среде, подчеркивавшей его патриархальный харак-

тер [9]. В этом отношении семья Амбургов не является типичной: Джоан и Роберт делали

ставку в первую очередь на судебные инстанции, и лишь затем – на формирование патро-

натных сетей.

Прежде всего Амбурги попытались опереться на социальные связи в Уорикшире,

где находились чаще. Интеграция в систему связей, пронизывающих дворянство, имела

жизненно важное значение для успеха семьи в целом и для Роберта в частности поскольку

здесь он был в определенной степени чужаком. Амбурги установили контакты и даже

дружеские отношения с лордом Феррерсом и леди Эллен Феррерс из Чартли [34, p. 92], а

через них – с Маунтфордами, Кокейнами и Мэлори, а в конечном счете – с графом Уори-

ком. К сожалению, отсутствие родственных связей в графстве и откровенная враждеб-

ность со стороны представителей не менее знатных фамилий (в частности, леди Бергавен-

ни), которые поддерживали в споре о наследстве противоположную сторону, создавали

огромные трудности для Амбургов. В Эссексе и Хартфордшире они вообще появлялись

крайне редко, и фактически Роберт Амбург не был принят в местное дворянское сообще-

ство, лишившись поддержки Буршье, Фицуолтера, Бергавенни, Холланда, Йорка и Стаф-

форда / Бакингема. Социального ресурса Амбургов явно не хватило для того, чтобы скло-

нить чашу весов Фемиды в свою пользу. По сути, мы можем видеть значение патронатных

связей, частной власти и частного влияния на официальные (судебные) и общественные

процессы в условиях нарастания социально-политической нестабильности в Англии.

Важно, что такая практика принималась как неотъемлемая часть механизма функциони-

рования власти.

Итак, рассмотренный нами материал позволяет отметить следующее.

По уровню доходов (немногим более 80 ф. в год), структуре земельных владений

(пахотные земли, лугов, пастбища, леса и пр.) и методам хозяйствования (сдача земли,

можем предположить, в краткосрочную аренду) Амбурги принадлежали к мелким джен-

три. Именно земля представляла для них наибольшую ценность. Не случайно более двух

десятилетий Джоан и Роберт Амбурги вели тяжбу из-за земельного наследства, которое

было маркером социального статуса и главным источником доходов.

Однозначно можно утверждать, что хозяйство Амбургов, по крайней мере в Эссек-

се, среди прочего было ориентировано на товарное производство шерсти. С городом их

связывали не только экономические интересы, но и родственные отношения. И в наиболее

тяжелых ситуациях они рассчитывали на финансовую поддержку проживавших в Лондо-

не сородичей из числа торговцев и ремесленных мастеров.

И все же интересы Амбургов в первую очередь были сконцентрированы в графст-

вах, в которых находились их земли – Эссексе, Хартфордшире и Уорикшире. Они были

интегрированы в социальную жизнь своих графств за счет разветвленных родственных,

матримониальных, соседских и дружеских связей, объединявших джентри и формиро-

вавших чувство коллективной идентичности. Но при этом важное значение имели отно-

шения тех или иных джентри с их лордами. Яркий тому пример – поведение сэра Томаса

Блендиша, давнего и, казалось бы, надежного друга сэра Филиппа Кедингтона, который

предпочел действовать в интересах прежде всего их лорда – графа Оксфорда.

В соответствии с моделью поведения джентри в ходе длительного судебного раз-

бирательства Амбурги пытались заручиться покровительством влиятельных аристократов,

что принесло им лишь временный успех. Сыграло роль противодействие со стороны дру-

гих знатных семей. Возможно, поэтому в споре за наследство Амбурги делали ставку в

первую очередь на судебные инстанции, и лишь затем – на социальные и патронатные

связи. Однако социального ресурса Амбургов оказалось недостаточно, чтобы выиграть

дело о наследстве. По сути, мы можем видеть значение частной власти и частного влияния

на официальные (судебные) процессы в условиях нарастания социально-политической не-


168

стабильности в Англии на протяжении первой половины XV столетия. Важно, что такая

практика принималась как неотъемлемая часть механизма функционирования власти.

В той или иной мере, джентри первой половины XV в. были включены во властную

систему своих графств, осуществляя полномочия в качестве землевладельцев, а также за

счет личных связей и службы у лордов и короля (вспомним Томаса Эспелла, занимавшего

в Эссексе должность управляющего выморочными фьефами).

Таким образом, проанализированный нами материал корреспонденции Амбургов

позволяет говорить о соответствии джентри первой половины XV в. выработанным в ис-

ториографии критериям.


1. Браун Е. Д. Войны Роз: История. Мифология. Историография. М.; СПб.: Центр

гуманитарных инициатив, 2016. 208 с.

2. Винокурова М. В. Имущественные права женщин в средневековой Англии //

Долгое Средневековье. Сб. в честь профессора А. А. Сванидзе / отв. Ред. А.К. Гладков,

П.Ю. Уваров. М.: Кучково поле, 2011. С. 45–66.

3. Винокурова М. В. Мир английского манора. По земельным описям Ланкашира

и Уилтшира второй половины XVI – начала XVII в. М.: Наука, 2004. 493 с.

4. Гутнова Е. В. Влияние экономической эволюции на изменения в социальной

иерархии в Англии XIV–XV вв. // Средние века. 1983. Вып. 46. С. 27–52.

5. Золотов В. И. Общество и власть в позднесредневековой Англии XV века.

Брянск: «Курсив», 2010. 229 с.

6. Калмыкова Е. В. Властные институты и должности в средневековой Англии //

Властные институты и должности в Европе в Средние века и раннее Новое время / отв.

Ред. Т. П. Гусарова. М.: КДУ, 2011. С. 211–253.

7. Лавровский В. М., Барг М. А. Английская буржуазная революция. М.:

Издательство социально-экономической литературы, 1958. 366 с.

8. Мосолкина Т. В. Социальная история Англии XIV–XVII вв. М.; СПб.: Центр

гуманитарных инициатив, 2017. 416 с.

9. Пономарева Н. А. Джентри и горожане в Англии в 60—80 гг. XV в.: Автореф.

дисс. …канд. ист. наук. Брянск, 2001. URL: http://www.dissercat.com/content/dzhentri-i-

gorozhane-anglii-v-60-80-kh-gg-khv-v (дата обращения: 12.03.2018).

10. Уваров П. Ю. Социальные именования парижан в эпоху Старого порядка //

Социальная идентичность средневекового человека / отв. ред. А. А. Сванидзе, П. Ю.

Уваров. М.: Наука, 2007. С. 180–192.

11. Ульянов Ю. Р. Образование и структура маноров Биртон и Сток в XIV в. //

Средние века. 1978. Вып. 43. С. 49–83.

12. Ульянов Ю. Р. Образование и эволюция структуры манора Стонор в XIV–XV

вв. // Средние века. 1971. Вып. 34. С. 117–144; 1972. Вып. 35. С. 154–173.

13. Ульянов Ю. Р. Рост нового дворянства в Англии в XV в. // Из истории

средневековой Европы X–XVII вв. М.: Изд-во МГУ, 1957. С. 131–151.

14. Ульянов Ю. Р. Экономическое развитие манора Стонор в XIV–XV вв. // Сред-

ние века. 1986. Вып. 49. С. 60–81; 1987. Вып. 50. С. 185–211.

15. Чернова Л. Н. По сенью Святого Павла: деловой мир Лондона XIV–XVI вв. М.;

СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016. 366 с.

16. Acheson E. A Gentry Community: Leicestershire in the Fifteenth Century, c. 1422–

1485. Cambridge; N. Y.: Cambridge University Press, 1992. 290 р.

17. Carpenter C. Gentry and Community in Medieval England // Journal of British Stu-

dies. 1994. Vol. XXXIII. № 4. P. 340–381.

http://www.dissercat.com/content/dzhentri-i-gorozhane-anglii-v-60-80-kh-gg-khv-v

http://www.dissercat.com/content/dzhentri-i-gorozhane-anglii-v-60-80-kh-gg-khv-v


169

18. Carpenter C. Locality and Polity. A Study of Warwickshire Landed Society, 1401–

1499. Cambridge: Cambridge University Press, 1992. 793 р.

19. Coss P. The Origins of the English Gentry. Cambridge: Cambridge University Press,

2003. 344 р.

20. Du Boulay F. R. H. An Age of Ambition. English Society in the Later Middle Ages.

L.: Nelson, 1970. 192 р.

21. Ekwall E. Studies on the population of Medieval London. Stockholm: Ahnquist and

Wiksell, 1956. 333 р.

22. Hanawalt B. The Wealth of Wives: Women, Law, and Economy in Late Medieval

London. Oxford: Oxford University Press, 2007. 317 р.

23. Heal F., Holmes C. The Gentry in England and Wales, 1500–1700. Basingstoke; L.:

The Macmillan Press, 1994. 488 р.

24. Horrox R. E. The Urban Gentry in the Fifteenth Century // Towns and townspeople

in the Fifteenth Century / еd. By J. A. Thomson. Gloucester: Sutton, 1988. P. 22–44.

25. Mapping the Medieval Countryside [online] E-CIPM 22-539: John son of John

Sumpter and Margery his wife. L.: King’s College London, 2014.

http://www.inquisitionspostmortem.ac.uk/view/inquisition/22-538/539 (accessed 25.02.2018).

26. Mapping the Medieval Countryside [online] E-CIPM 22-829: Cristine sister and heir

of John son of John Sumpter and Margery his wife. L.: King’s College London, 2014.

URL: http://www.inquisitionspostmortem.ac.uk/view/inquisition/22-829 (accessed 25.02.2018).

27. Mapping the Medieval Countryside [online] E-CIPM 22-830: Ellen sister and heir of

John son of John Sumpter and Margery his wife. L.: King’s College London, 2014.

URL: http://www.inquisitionspostmortem.ac.uk/view/inquisition/22-830/ (accessed 25.02.2018).

28. Mapping the Medieval Countryside [online]. E-CIPM 26-211: Joan the late wife of

Robert Armeburgh, Esquire. L.: King’s College London, 2014.

URL: http://www.inquisitionspostmortem.ac.uk/view/inquisition/26-211/ (accessed 25.02.2018).

29. McFarlane K. B. England in the Fifteenth Century. L.: Bloomsbury Publishing Plc,

1981. 304 р.

30. Mercer M. The Medieval Gentry: Power, Leadership and Choice during the Wars of

the Roses. L.; N. Y.: Continuum, 2010. 173 р.

31. Mingay G. E. The Gentry: The Rise and Fall of a Ruling Class. L.; N. Y.: Longman,

1976. 216 р.

32. Payling S. J. Social mobility, demographic change and landed society in late me-

dieval England // English Historical Review. 1992. No. XLV. P. 51–73.

33. Schoonover J. Medieval Women Go to Court: The Armburgh Papers and the Role of

Women in Court in Medieval England. Ohio: Ohio State University, 2017. 59 р.

34. The Armburgh Papers. The Brokholes Inheritance in Warwickshire, Essex and Hert-

fordshire, c. 1417 – c. 1453 / ed. By C. Carpenter. Woodbridge: Boydell Press, 1998. 214 р.

35. Thomson J. The Transformation of Medieval England, 1370–1529. N. Y.: Longman,

1983. 432 р.

36. Williams S. R. English Vernacular Letters. C. 1400 – c. 1600: language, literacy and

culture. York: University of York, 2001. 371 р.

References

1.Braun E. D. Vojny Roz: Istorija. Mifologija. Istoriografija. M.; SPb.: Centr gumanitar-

nyh iniciativ, 2016. 208 s.

2. Vinokurova M. V. Imushhestvennye prava zhenshhin v srednevekovoj Anglii //

Dolgoe Srednevekov'e. Sb. V chest’ 169roblem169e A. A. Svanidze / otv. Red. A.K. Gladkov,

P.Ju. Uvarov. M.: Kuchkovo pole, 2011. S. 45–66.

http://www.inquisitionspostmortem.ac.uk/view/person/2597274




http://www.inquisitionspostmortem.ac.uk/view/inquisition/22-538/539




http://www.inquisitionspostmortem.ac.uk/view/inquisition/22-829




http://www.inquisitionspostmortem.ac.uk/view/inquisition/22-830/

http://www.inquisitionspostmortem.ac.uk/view/inquisition/26-211/


170

3. Vinokurova M. V. Mir anglijskogo manora. Po zemel’nym opisjam Lankashira I

Uiltshira vtoroj poloviny XVI – nachala XVII v. M.: Nauka, 2004. 493 s.

4. Gutnova E. V. Vlijanie jekonomicheskoj jevoljucii na izmenenija v social'noj ierarhii

v Anglii XIV–XV vv. // Srednie veka. 1983. Vyp. 46. S. 27–52.

5. Zolotov V. I. Obshhestvo I vlast’ v pozdnesrednevekovoj Anglii XV veka. Brjansk:

«Kursiv», 2010. 229 s.

6. Kalmykova E. V. Vlastnye instituty I dolzhnosti v srednevekovoj Anglii // Vlastnye in-

stituty I dolzhnosti v Evrope v Srednie veka I rannee Novoe vremja / otv. Red. T. P. Gusarova.

M.: KDU, 2011. S. 211–253.

7. Lavrovskij V. M., Barg M. A. Anglijskaja burzhuaznaja revoljucija. M.: Izdatel'stvo

social'no-jekonomicheskoj literatury, 1958. 366 s.

8. Mosolkina T. V. Social’naja istorija Anglii XIV–XVII vv. M.; SPb.: Centr gumanitar-

nyh iniciativ, 2017. 416 s.

9. Ponomareva N. A. Dzhentri I gorozhane v Anglii v 60—80 gg. XV v.: Avtoref. Diss.

…kand. Ist. Nauk. Brjansk, 2001. URL: http://www.dissercat.com/content/dzhentri-i-gorozhane-

anglii-v-60-80-kh-gg-khv-v (data obrashhenija: 12.03.2018).

10. Uvarov P. Ju. Social’nye imenovanija parizhan v jepohu Starogo porjadka // So-

cial’naja identichnost’ srednevekovogo cheloveka / otv. Red. A.A. Svanidze, P.Ju. Uvarov. M.:

Nauka, 2007. S. 180–192.

11. Ul’janov Ju. R. Obrazovanie I struktura manorov Birton I Stok v XIV v. // Srednie

veka. 1978. Vyp. 43. S. 49–83.

12. Ul’janov Ju. R. Obrazovanie I jevoljucija struktury manora Stonor v XIV–XV vv. //

Srednie veka. 1971. Vyp. 34. S. 117–144; 1972. Vyp. 35. S. 154–173.

13. Ul’janov Ju. R. Rost novogo dvorjanstva v Anglii v XV v. // Iz istorii srednevekovoj

Evropy X–XVII vv. M.: Izd-vo MGU, 1957. S. 131–151.

14. Ul’janov Ju. R. Jekonomicheskoe razvitie manora Stonor v XIV–XV vv. // Srednie ve-

ka. 1986. Vyp. 49. S. 60–81; 1987. Vyp. 50. S. 185–211.

15. Chernova L. N. Po sen’ju Svjatogo Pavla: delovoj mir Londona XIV–XVI vv. M.;

SPb.: Centr gumanitarnyh iniciativ, 2016. 366 s.

http://www/


171

КУЛЬТУРОЛОГИЯ И ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ

Степкин В. В.

(Павловск) УДК 94(47)

ГРАФФИТИ МЕЛОВЫХ ПЕЩЕР

В ТРАДИЦИОННОЙ И СОВРЕМЕННОЙ НАРОДНОЙ КУЛЬТУРЕ

Целью данного исследования является изучение граффити меловых пещер юга

Центральной России XIX–XX вв. как отражения ценностей и норм пещероустроителей и

посетителей подземелий. Надписи и рисунки вырезались в породе, выполнялись каранда-

шом, рисовались краской. В статье обращается внимание на то, что пещера является

традиционным местом нанесения первичных и вторичных граффити, несущих различную

функциональную нагрузку. Религиозно-магическая функция проявлялась в нанесении на

стены подземелий молитвенных прошений. Коммуникативная функция первичных граф-

фити реализовывалась в побуждении пещерокопателей к деятельности. Экзистенцио-

нальная функции – в многочисленных автографах, эмотивная функция – в лирических над-

писях. Социально-информационная и религиозно-информационная функция отражали как

значимые исторические события, так и особенности проявления религиозного культа.

Помимо различных кириллических надписей, на стенах пещер фиксируются другие симво-

лы. Наибольшее распространение среди них занимают кресты, которые зачастую от-

клоняются от канонической формы, что свидетельствует о народном, неинституцио-

нальном характере их нанесения. Также в пещерах встречаются солярные символы и в

единичных случаях – изображение кораблей, дерева, дома, храма и др. Автор впервые вво-

дит в научный оборот целый ряд обнаруженных в результате полевых исследований

граффити. Их изучение способствует не только пониманию выраженных в знаковых

формах ценностей и норм создателей граффити, но и позволяет привлечь внимание к мо-

делированию процесса расчистки стен при включении пещер в объекты туристической и

паломнической деятельности. Уникальные пещерные граффити, отражающие социаль-

ные процессы и элементы традиционной культуры, требуют бережного отношения, со-

хранения и реставрации.

Ключевые слова: граффити, пещера, Среднерусское Белогорье, народное правосла-

вие, монастыри, Русская православная церковь.

The purpose of this study is to examine graffiti of chalk caves in the South of Central Rus-

sia in XIX-XX centuries as a reflection of values and norms of cave diggers and visitors of cata-

combs. The messages and drawings were carved in the rock, performed with a pencil and

painted. The article draws attention to the fact that a cave is a traditional place for primary and

secondary graffiti, bearing various functional load. The religious and magical function could be

seen in prayers put on the walls. The communicative function of primary graffiti was actualized

in impelling the cave diggers to act. The existential function was in numerous autographs, the

emotive function was in lyric inscriptions. The socio-communicative and religious and informa-

tive functions reflected either important historical events or special aspects of religious worship

manifestations. In addition to the various Cyrillic inscriptions on the cave walls there are also

other signs. The most common among them are crosses, which are often different from the ca-

nonical form, which proves popular, non-institutional nature of their application. There are also

solar symbols in caves, and in individual cases there are images of a ship, a tree, a house, a


172

temple, etc. The author for the first time puts into scientific practice a number of graffiti found in

field studies. Their study contributes not only to understanding of graffiti creators’ values and

norms, which were expressed in sign forms, but also it allows to draw attention to modelling of

cleaning process of the walls when putting caves in the list of tourist and Pilgrim activity objects.

Unique cave graffiti reflecting social processes and elements of traditional culture require care-

ful treatment, preservation and restoration.

Keywords: graffiti, cave, Middle Russian Belogorye, folk Orthodoxy, monasteries, the

Russian Orthodox Church.

DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-171-177

а территории европейской части России фиксируется около сотни пещер,

созданных в русле православной традиции подземножительства в XVII–XX

вв. Большинство из них сосредоточено в южной части Центральной России,

преимущественно на территории Среднерусского Белогорья, где благодаря выходам на

поверхность белого писчего мела была наиболее удобная литологическая среда для соз-

дания культовых подземелий [13]. Среднерусское Белогорье «соответствует меловому

югу Среднерусской возвышенности и северу Калачеевской возвышенности в пределах

Воронежской, Курской и Белгородской областей» [5, с. 5]. Здесь создавались пещерные

комплексы в рамках как официальных церковных институтов, так и народного правосла-

вия. Последних пещер было большинство. Создавая их как почитаемые сакральные локу-

сы сельской округи, крестьянское население неизбежно переносило в них знаковую среду

традиционной культуры, связанную с религиозными представлениями. Ведь меловая по-

рода была оптимальна не только для выборки в ней внутреннего объема культовых подзе-

мелий, но и для нанесения на стены и своды созданных пещер граффити. Граффити нано-

сились на белую поверхность карандашом и краской, процарапывались и вырезались в те-

ле породы. Вновь созданная в мелу пещера – своеобразная tabula rasa, отражающая духов-

ную жизнь населения юга Центральной России в XIX–XX вв. Удобство мела для нанесе-

ния граффити привело к появлению значительного объема анализируемого материала по

сравнению с граффити, оставленными на стенах пещер, вырубленными в песчанике или

выкопанными в глинистых отложениях. При этом после окончания функционирования

пещеры как культового объекта в рамках общины крестьян-пещероустроителей количест-

во нанесенных на ее стены надписей только увеличивалось. Если пещера была доступна

для большого количества посетителей, то мы можем наблюдать нанесение надписей друг

на друга по причине отсутствия свободного места. Поэтому подобного рода вторичные

граффити зачастую затрудняют прочтение символов, относящихся к субкультуре пещеро-

строителей. Вместе с тем изучение вторичных граффити также заслуживает внимания.

Оно позволяет не только проследить проявление современной народной культуры, но и

лучше понять мотивы нанесения граффити в традиционной культуре. В связи с этим зада-

чей данного исследования является выяснение функциональной нагрузки первичных и

вторичных пещерных граффити, пролитие дополнительного света на ценности и нормы

как пещероустроителей, так и посетителей подземелий. Новизна работы заключается в

привлечении нового собранного авторам материала и обобщения ранее накопленного ар-

сенала граффити для достижения цели исследования.

Тема изучения пещерных граффити XIX–XX вв. в России достаточно нова. Среди

статей, посвященных настенным граффити в каменоломнях и культовых подземельях,

можно выделить ряд работ. Исследование В. В. Шутовой, вышедшее во втором выпуске

ежегодника Русского общества спелестологических исследований в 2001 г., было посвя-

щено рисункам и надписям подземных каменоломен в контексте культуры юга России

конца XIX–начала XX вв. [17]. В нем автор комплексно подходит к данному феномену:

делает исторический срез условий создания пещерных граффити, моделирует психологи-

Н


173

ческие портреты их создателей, классифицирует рисунки и надписи подземных камено-

ломен.

Пещерные граффити рассматриваются как основной элемент визуально-

коммуникативной среды пещеры в работе О. Г. Гунько и А. А. Гунько, вышедшей в сбор-

нике «Спелеология и спелестология» за 2014 г. В ней выделяются компоненты деятельно-

сти, формирующие особую коммуникативную ситуацию в пещере – цели, средства и

функции. Цель нанесения граффити – самовыражение, предупреждение об опасности на

отдельных участка. Средства визуального обмена информацией – рисунки, графити с ис-

пользованием алфавита. Функции пещерных граффити – экзистенциальная, фиксация

факта существования автора в определенное время в определенном месте, коммуникатив-

ная, эстетическая, ритуальная, прагматическая, эмотивная, социально-информационная.

Адресант – исполнитель граффити, адресат – кому адресуется «послание» [2, с. 318-322].

Заслуживает также внимания работа С. К. Кондратьевой, посвященная изучению граффи-

ти пещер Дивногорья [3].

Первоначально термин «граффити» относили исключительно к древним надписям,

его употребление ограничивалось рамками исторической и археологической наук. В со-

временном понимании граффити – это любой знак, надпись, изображение, выполненные с

помощью руки на объектах частной и общественной собственности, которые носят неин-

ституциолизированный характер [1, с. 36–37; 7, с. 144]. На Руси традиционным местом

нанесения граффити были «стены древних храмов, пещер, монастырей. Первые исследо-

ватели склонны были объяснять появление надписей на стенах «озорством, детскими ша-

лостями и скукой церковного обряда». Осмыслить и понять это явление помогло исследо-

вание граффити Софийских соборов в Киеве и Новгороде, построенных в XI в. Оказалось,

что большинство граффити являются поминальными или молитвенными, связанными с

христианской религией и богослужениями. К таким записям относятся традиционные мо-

литвенные формы с указанием имени и автографы – «писал имярек». В представлении

жителей средневековой Руси такая надпись приравнивалась к молитве, записанной на

церковной стене и от этого как бы постоянно действующей» [1, с. 44–45]. То есть речь

идет о религиозно-магической функции.

Данная функция хорошо читается и в исследуемых нами подземельях Нового и Но-

вейшего времени. Ее проявление мы видим на примере как первичных, так и вторичных

граффити. Пример первичных граффити (здесь и далее надписи приводятся в современной

орфографии, без исправления ошибок правописания) в Новохарьковской пещере (Воро-

нежская обл.): О здравии Ефрема, Акелины; О здравии Евдокии, Михаила; Помяни, Госпо-

ди, раб Георгия, Илии, Сергия, Митрофана и Василия; Упокой, Господи, душу новопре-

ставленного Андрея; Сохрани меня, Господи, от сети вражия [9, с. 207]. Пример вторич-

ных граффити подобного рода – современные надписи в пещерах Каменно-Бродского мо-

настыря (Волгоградская обл.): Подари нам ребенка; Господи, помоги Дмитрию; Господи,

прости и дай мне Господи выйти замуж; Мама, живи вечно, и папа; Отпусти, Господи,

грехи предкам. В данных надписях проявляется также опосредованно коммуникативная

функция. Записанная на стене надпись-молитва словно продолжает звучание без участия

адресанта. При этом в качестве адресата выступает трансцендентное. Непосредственно

коммуникативная функция первичных граффити проявляется, например, в побуждении

пещерокопателей к деятельности. Так, на стенах Новохарьковской пещеры читаем: Кто

здесь хочет трудится трудись усердно и почище делай; Смотрите по стенах что напи-

сано как трудится.

На стенах меловых пещер нами зафиксированы также фрагменты религиозных тек-

стов и общепризнанных молитв, подчеркивающих сакральность подземелий. Около пе-

щерного храма в урочище Малые Дивы (Воронежская обл.) до недавнего времени можно

было прочитать следующие фрагменты надписи, выполненной, судя по орфографии, не

позднее начала ХХ в.: Церковь возвиж (?) Мою и врата (?) одолеют (?). Вероятно, здесь


174

приводится фрагмент евангельской надписи: «Созижду Церковь Мою, и врата адова не

одолеют ей» (Мф. 16:18). В дореволюционной орфографии выполнена также надпись у

подземного храма Шмарнянской пещеры (Белгородская обл.): Дом мой дом молитвы дом

отца моего. Сравним с фрагментом евангельской фразы: «Дом Мой домом молитвы наре-

чется» (Мф. 21. 13.). В Гороховском пещерном храме возле жертвенника написана уже в

наше время посетителями молитва «Отче наш». Современные многочисленные надписи-

молитвы встречаются рядом с вырезанными меловыми иконами в Колыбелской пещере

(Воронежская обл.). Так, например, рядом с иконой апостола Петра начертана молитва к

нему: Моли Бога о мне, святый угодниче Божий первоверховный апостоле Петр, яко аз

усердно к тебе прибегаю, скорому молитвеннику о души моей. При этом обращает на себя

внимание тот факт, что описываемые современные граффити-молитвы, в отличие от доре-

волюционных надписей, идентичны письменной речи, что свидетельствует о большей

степени образованности их создателей.

Надо заметить, что собственно религиозных надписей встречается в пещерах не-

много. Наибольшее количество – это автографы. Так, например, на стенах Гороховской

пещеры (Воронежская обл.) мы читаем: Боев Иван 1891 г. Апреля 27; Был 22 Февраля 1902

г. крестьянин сл. Писаровки Богуч. Уезд. Иван Сем (?); Февраля 24 дня 1902 года была

отроковица Ксения (?) Семенова Стеценкова крка сл Писаровки Богучар; Шло три друга

с Белогорских пещер Кузма и Илья и Федор; 1949 год 5го

июня Зайцев Иван Митрофано-

вич; 5.08.97. Леха Р. Паша М. Настя М. Леша Ф. Коля Б.; Гороховка Лена, Вика, Жека,

Серый. 2013. Феномен нанесения многочисленных автографов на стены культовых пещер

можно рассматривать как рудимент проявления религиозности, где написание имени мо-

жет трактоваться в контексте поминальной церковной записки о здравии, постоянно чи-

таемой посетителями подземелья. Но все же здесь необходимо говорить о проявлении эк-

зистенциональной функции – фиксации факта существования автора в определенное вре-

мя в определенном месте [2, с. 319].

При этом, судя по автографам, пещеры посещались иногда в канун религиозных

праздников, что имело особую актуальность в периоды гонений на церковь. Так в Мигу-

линской Новой пещере (Ростовская обл.) встречается следующая надпись: Фомичев Павел

Олегович был 1930 году на Пасху 23 апреля. Надо заметить, что гонения на церковь при-

водили к естественному росту эсхатологических ожиданий. При этом пещеры являлись

порой единственным местом отправления религиозного культа [10; 15]. В той же Мигу-

линской Новой пещере мы видим крупную надпись, выполненную чернилами. Читаются

следующие ее фрагменты: Прощальная беседа Христа с учениками / Христос с учениками

из храма выходил (?) крестною / Смертью своей и (?) просили (?) словами / Учил своих

друзей сказал нам это будет / Когда ты судить нас придешь случатся (?) военные слухи /

Восстанет народ на народ и будет болезнь и глады и моры и братская кровь польется (?)

вера угаснет надежда / В сердцах (?) соблазнами прельстятся / (?) / (?) / Пощадите по-

слушайте нас (?) солнце померкнет(?) и явится крест в небесах (?) и будет как солнце

сиять избранным когда восстанут ангелы и с радостью будут взирать за ними последу-

ют толпы народа от края до края земли и вся содрогнется земля / Природа пред страш-

ным престолом судит. Конец.

Эмотивная функция пещерных граффити, выражение при помощи граффити своих

чувств и эмоций более проявляется во вторичных граффити. При этом они могут отражать

как само восприятие пещеры, так и лирическое состояние автора. Мигулинская Новая пе-

щера: 21/IX–30 г посетил пещеры смотрел столь великий труд человека (подпись); Друзья

/ Я верю многие из Вас / Глядя на жизни бурное кипение / В один прекрасный день иль час

/ Найдут в груди своей стремленье / Жить и бороться!/ Сметая пыль и грязь / И вытирая

пятна с Солнца; Любовь ни тихая волна, а бурное теченье! Селявинская пещера (Воро-

нежская обл.): Мою любовь широкую как море вместить не могут жизни берега. Данная


175

надпись, судя по орфографии, написана в конце XIX – начале XX вв. и является видоиз-

мененной фразой из стихотворения А. К. Толстого, написанного в 1858 г.

В Селявинской пещере фиксируются также граффити, отражающие социально-

информационную функцию, показывая особенности определенного исторического перио-

да. Революционная эпоха отражена в следующих надписях, начертанных карандашом:

Слався Слався Романовский род тем что ты грабишь больно народ пьянством буянством

прославился ты нету подлее тебя на Русси; Отпустили крестьян на свободу девятна-

дцатого февраля, только землю ни дали народу. Вот милость бояр и царя. Вторая миро-

вая отражена в надписи: 1940 год октябрь. Потоки человеческой крови заливают мир, ох-

ваченный войной. Воюют: Германия, Англия, Франция, Италия, Япония, Китай. Мы сто-

им на пороге великого исторического события передела мира [12, с. 311–312].

Религиозно-информационную функцию граффити мы видим сегодня на примере

Гороховской и Колыбелковской пещеры. В Гороховской пещере читается надпись, вы-

полненная карандашом в конце XIX–начале ХХ вв.: Сдесъ покоятся мощи Ивана Федоро-

вича Кононина. В Колыбелковской пещере мы видим современную надпись возле камня,

вмонтированного в стену: Новый Афон церковь Пантелеимона камень взят на дороге

грешников исцеление от болезней. Ранее религиозно-информационную надпись можно

было прочитать в пещерном храме Дивногорского монастыря. Посетивший его в конце

XIX в. Е. Л. Марков отмечал следующее: «В алтаре в задней стене за престолом вырублен

меловой крест, на котором мы прочли надпись: «освятится жертвенник Господа Бога и

Спаса нашего Иисуса Христа во храме Рожд. Св. Иоанна Предтечи при державе благо-

честивейших государей, царей и великих князей Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича

всея России: по благословению великаго господина преосвященнаго Авраамия, митропо-

лита Белгородскаго и Обоянскаго, в лето 7162 от Р. Х. 1690, индикта 1, месяца ноямврия

7-го дня на память св. мучеников 33»» [4, с. 166]. Но здесь данная надпись носила инсти-

туциональный характер и не являлась граффити в классическом понимании этого слова.

Рассмотрев на различных примерах функциональное предназначение кирилличе-

ских надписей на стенах культовых меловых пещер, коснемся других символов. И здесь,

конечно же, на первом месте вырезанные, нарисованные краской, накопченные свечей

кресты. Наиболее раннее упоминание изображения креста в пещерном храме Дивногор-

ского монастыря мы видели в описании Е. Л. Маркова. Но там крест был выполнен в офи-

циально действующей обители. В настоящее время мы видим наибольшее количество вы-

резанных в мелу изображений крестов в пещерах, созданных в рамках народной право-

славной традиции. Обращает на себя внимание то, что изображение некоторых из них от-

личается от официальных канонических форм, что объяснимо неинституциональным ха-

рактером данных граффити [6, с. 146; 9, с. 206]. В малопосещаемых лабиринтах пещер до

настоящего времени на потолке сохранились кресты, накопченные свечей. В Воронежской

области мы видим их в Старотолучеевской и Старокриушанской пещерах, а также в не-

давно расчищенном ходе нижнего яруса Белогорской пещеры. Подобного рода кресты так

описывал в конце XIX в. Е. Л. Марков в пещерах урочища Большие Дивы: «...только кое-

где своды украшены по русскому обычаю крестами, накопченными свечою усердного бо-

гомольца, чтобы отогнать нечистую силу из этого царства тьмы» [4, с. 147].

Особое внимание посетителей меловых пещер привлекают солярные символы. В

Семейской пещере (Воронежская обл.) они нарисованы черной краской в виде снежинок с

разным количеством лучей по окрашенному в светло-коричневый цвет своду коридора,

ведущего к алтарю недостроенного храма [11, с. 123]. В Старой Мигулинской пещере ана-

логичные символы выполнены краской красного цвета на сводах коридоров [8, с. 161–

163]. Солярные символы Белогорской пещеры выполнены иначе. Здесь в XIX в. стены так

называемых Большой и Малой Цветных комнат были украшены веерными дисками и по-

лудисками по примеру народной резьбы по дереву [14]. Все указанные символы относи-

лись ко времени создания подземелий. При этом надо заметить, что в Старой Мигулин-


176

ской пещере нарисованы также такие уникальные символы, как дерево и дом. Уникальные

рисунки в виде храма и плывущих кораблей представлены на стенах Гороховской пещеры

[6].

Рассмотрев граффити меловых пещер, мы приходим к выводу об их полифункцио-

нальности. Кириллические надписи и изображения иных символов на стенах подземелий

выполняли религиозно-магическую, экзистенциональную, коммуникативную, эмотивную

и информационные функции. Введение в научный оборот целого ряда обнаруженных в

результате полевых исследований граффити способствует пониманию выраженных в зна-

ковых формах ценностей и норм их авторов. Уникальные рисунки и надписи требуют со-

хранения, на что необходимо обратить особое внимание при включении пещер в объекты

туристической и паломнической деятельности [16].


1. Белкин А. И. Исследование граффити в психологии и интенциональность созна-

ния авторов граффити // Креативная экономика и социальные инновации. 2012. № 1 (2). С.

36–54.

2. Гунько О. Г., Гунько А. А. Пещера как визуально-коммуникативная среда // Спе-

леология и спелестология: сборник материалов V международной научной заочной кон-

ференции (К 100-летию А.В. Рюмина). Набережные Челны: НИСПТР, 2014. С. 317–322.

3. Кондратьева С. К. Граффити пещер Дивногорья // Дивногорский сборник: Тру-

ды музея-заповедника «Дивногорье». Вып. 5. – Воронеж: «Научная книга», 2015. С. 83–89.

4. Марков Е. Л. Поездка в Дивногорье // Русский вестник. 1891. Т. 214. С.128–182.

5. Мильков Ф. Н., Михно В. Б., Чикишев А. Г. и др. Среднерусское Белогорье / Под

ред. Ф. Н. Милькова. Воронеж: ВГУ, 1985.

6. Писаревский Н. П., Степкин В. В. Граффити Гороховской пещеры // Nostos. К

65-ю Г. Я. Велласа / Отв. ред. д-р И. Лисов. Афины, 2001. С. 141–160.

7. Скороходова А. С. Граффити: значение, мотивы, восприятие // Психологический

журнал. 1998. №1. С. 144–164.

8. Степкин В. В. Мигулинские пещеры // Донская археология. 2001. №3–4 (12–13).

С. 159–165.

9. Степкин В. В. Пещера у с. Новохарьковка на Среднем Дону // Археологические

памятники Восточной Европы. Межвузовский сборник научных трудов. Вып.12. Воронеж:

ВГПУ, 2006. С. 204–209.

10. Степкин В. В. Пещерничество у слободы Караяшник Воронежской области: в

лабиринтах духовной жизни 20–30-х годов ХХ века // Вестник Воронежского государст-

венного университета. Серия: История. Политология. Социология. 2015. № 4. –С.114–122.

11. Степкин В. В. Пещерный комплекс у села Семейки // Вестник Воронежского

отдела Русского географического общества. – 1999. – Вып. 2. – С. 120–124.

12. Степкин В. В. Пещерный храм у села Селявное // Дивногорский сборник: Тру-

ды музея-заповедника «Дивногорье». Вып. 3 / Под. ред. А. З. Винникова, М. И. Лыловой.

Воронеж: Научная книга, 2012. С. 305–315.

13. Степкин В. В. Пещеростроительство в лесостепном Подонье (VIII–XX вв.). Ав-

тореф. дисс. канд. ист. наук. Воронеж, 2005. 24 с.

14. Степкин В. В. Рисунки-граффити Белогорского пещерного комплекса // Архео-

логия Центрального Черноземья и сопредельных территорий: Тезисы докладов научной

конференции. Липецк, 1999. С. 206–212.

15. Степкин В. В., Гунько А. А. Пещеры в катакомбном движении Русской право-

славной церкви на территории Подонья и Поволжья в 1920–40-е гг. // Самарский научный

вестник. 2018. Том 7. № 1 (22). С. 197–201.


177

16. Степкин В. В., Химин А. Н. Проблемы и перспективы рекреационного исполь-

зования пещер Среднего Дона // Спелеология и спелестология: развитие и взаимодействие

наук. Материалы международной научно-практической конференции 16–20 ноября 2010

г., Набережные Челны. Набережные Челны: НИСПТР, 2010. С.197–199.

17. Шутова В. В. Рисунки и надписи подземных каменоломен в контексте культу-

ры юга России конца XIX – начала XX веков // Спелестологический ежегодник РОСИ.

Вып. 2. М.: РОСИ, 2001. С. 206–250.

References

1. Belkin A. I. Issledovanie graffiti v psihologii I intencional’nost’ soznanija avtorov graf-

fiti // Kreativnaja jekonomika I social’nye innovacii. 2012 № 1 (2). S. 36–54. 2. Gun’ko O. G., Gun’ko A. A. Peshhera kak vizual’no-kommunikativnaja sreda // Spe-

leologija I spelestologija: sbornik materialov V mezhdunarodnoj nauchnoj zaochnoj konferencii (K 100-letiju A.V. Rjumina). Naberezhnye Chelny: NISPTR, 2014. S. 317–322.

3. Kondrat’eva S. K. Graffiti peshher Divnogor’ja // Divnogorskij sbornik: Trudy muzeja-zapovednika «Divnogor’e». Vyp. 5. Voronezh: «Nauchnaja kniga», 2015. S. 83–89.

4. Markov E. L. Poezdka v Divnogor’e // Russkij vestnik. – 1891. – T. 214. S.128–182. 5. Mil’kov F. N., Mihno V. B., Chikishev A. G. I dr. Srednerusskoe Belogor’e / Pod red.

F. N. Mil’kova. Voronezh: VGU, 1985. 6. Pisarevskij N. P., Stepkin V. V. Graffiti Gorohovskoj peshhery // Nostos. K 65-ju G.

Ja. Vellasa / Otv. red. D-r I. Lisov. Afiny, 2001. S. 141–160. 7. Skorohodova A. S. Graffiti: znachenie, motivy, vosprijatie // Psihologicheskij zhurnal.

– 1998. – №1. – S. 144–164. 8. Stepkin V. V. Migulinskie peshhery // Donskaja arheologija. 2001. №3–4 (12–13). S.

159–165. 9. Stepkin V. V. Peshhera u s. Novohar’kovka na Srednem Donu // Arheologicheskie pam-

jatniki Vostochnoj Evropy. Mezhvuzovskij sbornik nauchnyh trudov. Vyp.12. Voronezh: VGPU, 2006. S. 204–209.

10. Stepkin V. V. Peshhernichestvo u slobody Karajashnik Voronezhskoj oblasti: v labi-rintah duhovnoj zhizni 20–30-h godov HH veka // Vestnik Voronezhskogo gosudarstvennogo un-iversiteta. Serija: Istorija. Politologija. Sociologija. 2015. № 4. –S.114–122.

11. Stepkin V. V. Peshhernyj kompleks u sela Semejki // Vestnik Voronezhskogo otdela Russkogo geograficheskogo obshhestva. 1999. Vyp. 2. S. 120–124.

12. Stepkin V. V. Peshhernyj hram u sela Seljavnoe // Divnogorskij sbornik: Trudy muze-ja-zapovednika «Divnogor’e». Vyp. 3 / Pod. red. A. Z. Vinnikova, M. I. Lylovoj. Voronezh: «Nauchnaja kniga», 2012. S. 305–315.

13. Stepkin V. V. Peshherostroitel’stvo v lesostepnom Podon’e (VIII–XX vv.). Avtoreferat dissertacii na soiskanie uchenoj stepeni kandidata istoricheskih nauk. Voronezh: VGPU, 2005. 24 s.

14. Stepkin V. V. Risunki-graffiti Belogorskogo peshhernogo kompleksa // Arheologija Central’nogo Chernozem’ja I sopredel’nyh territorij: Tezisy dokladov nauchnoj konferencii. Li-peck, 1999. S. 206–212.

15. Stepkin V. V., Gun’ko A. A. Peshhery v katakombnom dvizhenii Russkoj pravoslavnoj cerkvi na territorii Podon’ja I Povolzh’ja v 1920–40-e gg. // Samarskij nauchnyj vestnik. 2018. Tom 7. № 1 (22). S. 197–201.

16. Stepkin V. V., Himin A. N. Problemy I perspektivy rekreacionnogo ispol’zovanija peshher Srednego Dona // Speleologija I spelestologija: razvitie I vzaimodejstvie nauk. Materia-ly mezhdunarodnoj nauchno-prakticheskoj konferencii 16–20 nojabrja 2010 g., Naberezhnye Chelny. Naberezhnye Chelny: NISPTR, 2010. S.197–199.

17. Shutova V. V. Risunki I nadpisi podzemnyh kamenolomen v kontekste kul’tury juga Rossii konca XIX–nachala XX vekov // Spelestologicheskij ezhegodnik ROSI. Vyp. 2. M.: ROSI, 2001. S. 206–250.


178

ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРАХ

Амбарцумян Каринэ Размиковна – кандидат исторических наук, доцент Северо-

Кавказского федерального университета, Ставрополь, Россия, [email protected]

Гапочка Сергей Николаевич – кандидат исторических наук, доцент Воронежского государ-

ственного педагогического университета, Воронеж, Россия, [email protected]

Дронов Иван Евгеньевич – кандидат исторических наук, доцент Российского государствен-

ного аграрного университета – МСХА имени К. А. Тимирязева, Москва, Россия,

[email protected]

Ермакова Ольга Константиновна – кандидат исторических наук, доцент Института исто-

рии и археологии Уральского отделения РАН, Екатеринбург, [email protected]

Земцов Леонид Иосифович – доктор исторических наук, профессор Липецкого государст-

венного педагогического университета имени П. П. Семенова-Тян-Шанского, Липецк, Россия,

[email protected]

Иванов Максим Андреевич – аспирант Нижегородского государственного университета им.

Н. И. Лобачевского, Нижний Новгород, Россия, [email protected]

Иконников Сергей Анатольевич – кандидат исторических наук, доцент Воронежского го-

сударственного аграрного университета им. императора Петра I, Воронеж, Россия,

[email protected]

Крючков Максим Александрович – сотрудник ООО «Центр охранных археологических ис-

следований», Воронеж, Россия, [email protected]

Малютина Татьяна Петровна – кандидат исторических наук, доцент Воронежского госу-

дарственного аграрного университета им. императора Петра I, Воронеж, Россия, [email protected]

Меркулов Александр Николаевич – кандидат исторических наук, ассистент Воронежского

государственного педагогического университета, Воронеж, Россия, [email protected]

Орлов Дмитрий Сергеевич – кандидат исторических наук, доцент Алтайского государст-

венного гуманитарно-педагогического университета им. В. М. Шукшина, Бийск, Россия,

[email protected]

Очиров Уташ Борисович – доктор исторических наук, главный научный сотрудник отдела

истории, археологии и этнологии Калмыцкого научного центра РАН, Элиста, Россия, utash-

[email protected]

Птицын Андрей Николаевич – кандидат исторических наук, доцент Северо-Кавказского

федерального университета, Ставрополь, Россия, [email protected]

Разуваев Юрий Дмитриевич – кандидат исторических наук, доцент Воронежского государ-

ственного педагогического университета, Воронеж, Россия, [email protected]

Ряполов Владимир Васильевич – кандидат исторических наук, доцент Елецкого государст-

венного университета им. И. А. Бунина, Елец, Россия, [email protected]

Степкин Виталий Викторович – кандидат исторических наук, Павловская средняя обще-

образовательная школа с углубленным изучением отдельных предметов Павловского муници-

пального района Воронежской области, Павловск, Россия, [email protected]

Тропин Николай Александрович – доктор исторических наук, профессор Елецкого государ-

ственного университета им. И. А. Бунина, Елец, Россия, [email protected]

Фурсов Сергей Викторович – кандидат экономических наук, старший научный сотрудник

Центра методологических и историко-экономических исследований Института экономики РАН,

Москва, Россия, [email protected]

Чернова Лариса Николаевна – доктор исторических наук, профессор, заведующий кафед-

рой всеобщей истории Саратовского национального исследовательского государственного уни-

верситета им. Н. Г. Чернышевского, Саратов, Россия, [email protected]

Шерстюк Максим Витальевич – кандидат исторических наук, доцент Российского госу-

дарственного аграрного университета – МСХА имени К. А. Тимирязева, Москва, Россия,

[email protected]

mailto:[email protected]


















179

INFORMATION ABOUT THE AUTHORS

Alexander N. Merkulov – Candidate of Historical Sciences, Assistant of Voronezh State Pedagog-

ical University, Voronezh, Russia, [email protected]

Andrei N. Ptitsyn – Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of North Caucasus Fed-

eral University, Stavropol, Russia, [email protected]

Dmitry S. Orlov – Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of Shukshin Altai State

Humanitarian-Pedagogical University, Biysk, Russia, [email protected]

Ivan E. Dronov – Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of Russian State Agrarian

University – Timiryazev Moscow Agricultural Academy, Moscow, Russia, [email protected]

Karine R. Ambartsumian – Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of North Cau-

casus Federal University, Stavropol, Russia, [email protected]

Larisa N. Chernova – Doctor of Historical Sciences, Professor, Head of the Department of Gen-

eral History of the Chernyshevsky Saratov National Research University, Russia, [email protected]

Leonid I. Zemtsov – Doctor of Historical Sciences, Professor of Lipetsk Semenov-Tian-Shansky

State Pedagogical University, Lipetsk, Russia, [email protected]

Maxim A. Ivanov – graduate student of Lobachevsky Nizhny Novgorod State University. Nizhny

Novgorod, Russia, [email protected]

Maxim V. Sherstyuk – Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of Russian State

Agrarian University – Timiryazev Moscow Agricultural Academy, Moscow, Russia, [email protected]

Maxim А. Kryuchkov – Employee of the Center for Conservation Archeological Research, Voro-

nezh, Russia, [email protected]

Nikolai A. Tropin – Doctor of Historical Sciences, Professor of Bunin Yelets State University,

Yelets, Russia, [email protected]

Olga K. Ermakova – Candidate of Historical Sciences, Associate Professor at the Institute of His-

tory and Archeology of the Ural Branch of the Russian Academy of Sciences, Yekaterinburg, ermako-

[email protected]

Ochirov Utash – Doctor of Historical Sciences, Department of History, Archaeology and Ethnol-

ogy Kalmyk Scientific Center of the RAS, Elista, Russian Federation, [email protected]

Sergey A. Ikonnikov – Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of Emperor Peter I

Voronezh State Agrarian University, Voronezh, Russia, [email protected]

Sergey N. Gapochka – Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of Voronezh State

Pedagogical University, Voronezh, Russia, [email protected]

Sergey V. Fursov – Candidate of Economics Sciences, Senior Researcher at the Center for Me-

thodological and Historical and Economic Research of the Institute of Economics of the Russian Acade-

my of Sciences, Moscow, Russia, [email protected]

Tatyana P. Malyutina – Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of Emperor Peter I

Voronezh State Agrarian University, Voronezh, Russia, [email protected]

Vitaly V. Stepkin – Candidate of Historical Sciences, Pavlovsk Secondary School with in-depth

study of individual subjects of Pavlovsk Municipal District, Voronezh Region, Pavlovsk, Russia, archeo-

[email protected]

Vladimir V. Ryapolov – Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of Bunin Yelets

State University, Yelets, Russia, [email protected]

Yuri D. Razuvayev – Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of Voronezh State Pe-

dagogical University, Voronezh, Russia, [email protected]





















180

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ

Объем статьи не должен быть меньше 15 страниц А4, с текстом, набранным 14 шрифтом.

Библиографический список статьи должен содержать не менее 10 позиций (не считая ссылок на

архивные фонды).

ТЕКСТ научной статьи следует строго оформлять согласно следующим требованиям:

Текстовый редактор – Microsoft Word.

Формат – А4.

Поля – 2 см со всех сторон.

Шрифт – Times New Roman (при необходимости – другой; если шрифт не входит в список обще-

принятых, его нужно прислать отдельным файлом).

Размер шрифта – 14.

Межстрочный интервал – 1,5.

Абзац (отступ) – 1,25.

Ориентация – книжная, без простановки страниц, без переносов.

Редактор формул – пакет Microsoft Office (MathType).

Графики, таблицы и рисунки – черно-белые, без цветной заливки, допускается штриховка.

УДК (см., например: http://teacode.com/online/udc/ или http://udkcodes.net).

Краткая аннотация статьи на русском языке (курсивом). Объем аннотации не менее 200 слов. Ан-

нотация должна содержать: актуальность работы, новизну, методы, источниковую базу, результа-

ты (выводы).

Ключевые слова и фразы (курсивом, не менее 5-7).

Краткая аннотация статьи на английском языке (курсивом).

Ключевые слова и фразы на английском языке.

Фамилия, имя, отчество автора(ов) (жирным шрифтом, имя и отчество сокращенно), ниже – город,

который представляет автор (курсивом), – по левому краю, строчными буквами.

Название статьи – по центру, без отступа, прописными буквами.

Текст статьи – выравнивание по ширине.

ССЫЛКИ в тексте оформляются по следующему образцу: [1, с. 195], [4], [3, с. 20; 7, с. 68], [8, д.

143, л. 8]. Библиография оформляется в соответствии с образцом, который прилагается к данным

требованиям.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ приводится в алфавитном порядке в виде ну-

мерованного списка. В списке литературы указывается издательство и количество страниц.

После списка литературы обязательно следует References.

REFERENCES

Список литературы на английском языке (References) – комбинация транслитерированной и анг-

лоязычной частей русскоязычных ссылок.

После фамилии и имени автора написанных через запятую (Ivanov, Y.) затем следует название

публикации в транслитерации набранное курсивом. При транслитерации нужно воспользоваться

ссылкой: http://www.translit.ru (c вариантом BGN). Потом следует перевод названия на английском

языке в квадратных скобках […]. Затем на английском языке, при необходимости, указывается ре-

дактор или переводчик, потом полностью место издания (Moscow), далее – издательство без пере-

вода латинскими буквами (Nauka) с сокращенным указанием слова издательство: Publ., затем год

издания и язык публикации. Например: (In Russian) и т. д.

Пример оформления библиографии в Списке литературы и References:

Монография

В списке литературы:

Коллманн Н. Ш. Соединенные честью. Государство и общество в России раннего нового времени.

Научный редактор - Б. Н. Флоря. М.: Древлехранилище, 2001. 460 с.


181

В References:

Kollmann, N. Soedinennye chest'ju. Gosudarstvo i obshhestvo v Rossii rannego novogo vremeni [By

Honor Bound: State and Society in Early Modern Russia], redactor - B.N. Florja. Moscow, Drevlehrani-

lishhe, 2001. 460 p. (in Russian).


Пигин А. В. Видения потустороннего мира в русской рукописной книжности. СПб.: Дмитрий

Буланин, 2006. 432 с.

В References:

Pigin A. V. Videniya potustoronnego mira v russkoy rukopisnoy knizhnosti [Visions of the Otherworld in

Russian Handwritten Book.]. St. Petersburg: Dmitriy Bulanin Publ., 1999, 432 p. (in Russ.).

Часть монографии:


Успенский Б. А., Лотман Ю. М. Отзвуки концепции «Москва – третий Рим» в идеологии Петра

Первого (К проблеме средневековой традиции в культуре барокко) // Успенский Б.А. Избранные

труды. М., 1996. Т. 1. С. 124-141.

В References:

Uspenskiy, B.A., Lotman, Yu.M. Otzvuki kontseptsii «Moskva – tretiy Rim» v ideologii Petra Pervogo (K

probleme srednevekovoy traditsii v kul'ture barokko) [Echoes of the concept "Moscow - the Third Rome"

in the ideology of Peter the Great (On the problem of the medieval tradition in baroque culture)]. Us-

pensky B.A. Izbrannye trudy v 2-kh t. [Selected Works in 2 vols]. Moscow: Shkola "Yazyki russkoy

kul'tury" Publ., 1996, t. 1, pp. 124–141. (in Russian).

Монография на иностранном языке:


Kollmann N.Sh. By Honor Bound: State and Society in Early Modern Russia. Ithaca and London: Cornell

University Press, 1999. 296 p.

В References:

Kollmann, N. By Honor Bound: State and Society in Early Modern Russia. Ithaca and London: Cornell

University Press, 296 p. (in English).

Статья


Старицын А. Н. Эсхатологическое учение как источник формирования стратегии поведения ста-

роверов // Древня Русь: вопросы медиевистики. 2017. № 3 (69). С. 130–131.

В References:

Staritsyn A. N. [Eschatological teaching as a source of formation of the strategy of behavior of Old Be-

lievers]. Drevnya Rus': voprosy medievistiki [Ancient Rus: questions of medieval studies], 2017, № 3

(69), pp. 130–131. (in Russian).


Толстой Н. И. Граница // Славянские древности. Этнолингвистический словарь под редакцией Н.

И. Толстого. Т. 1. М.: Международные отношения, 1995. С. 537-540.


182

В References:

Tolstoi N. I. Granitsa [Border]. Slavyanskie drevnosti. Etnolingvisticheskii slovar' pod redaktsiei N.I.

Tolstogo [Slavic antiquities. Ethnolinguistic dictionary edited by N.I. Tolstoy]. T.1. Moscow: Mezhduna-

rodnye otnosheniya Publ., 1995, pp. 537-540. (In Russian)


Дмитриева Р. П. Задонщина // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». Т. 2. СПб.: Дмитрий Бу-

ланин, 1995. С. 202-211.

В References:

Dmitrieva R. P. Zadonshchina [Zadonshchina]. Entsiklopediya «Slova o polku Igoreve» [Encyclopedia of

"Words about the regiment of Igor"], t. 2, St. Petersburg: Dmitrii Bulanin Publ., 1995, pp. 202-211. (In

Russian)

Ссылка на опубликованный документ:


Письмо Кузьмы Косого, с Дону на Медведицу, к родным // Дружинин В. Г. Раскол на Дону в кон-

це XVII века. СПб.: Типография И. Н. Скороходова, 1889. С. 271-273.

В References:

Pis'mo Kuz'my Kosogo, s Donu na Medveditsu, k rodnym [The letter of Kuzma Kosoy from Don to Bear,

to the family]. Druzhinin V. G. Raskol na Donu v kontse XVII veka [Split on the Don at the end of the

XVII century]. St. Petersburg: I.N. Skorokhodova Publ., 1889, pp. 271–273. (in Russian).


ПСРЛ. Т. 23. Ермолинская летопись. Под ред. Ф. И. Покровского. СПб: Типография М. А. Алек-

сандрова, 1910. 342 с.

В References:

PSRL. T. 23. Ermolinskaya letopis'. Pod red. F.I. Pokrovskogo [PSRL. T.23. Ermolinsky chronicle. Ed. F.

I. Pokrovsky]. St. Petersburg: M.A. Aleksandrova Publ., 1910, 342 p. (In Russian)

Архивный источник:

Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 210. Д. 433.

Rossiyskiy gosudarstvennyy arkhiv drevnikh aktov (RGADA) [Russian State Archive of Ancient Acts]. F.

210, d. 433. (in Russian).


183

ПРИМЕР ОФОРМЛЕНИЯ СТАТЬИ

Ромашова В. М.

(Липецк)

УДК 63.3(2)42

САКРАЛЬНОЕ ПОГРАНИЧЬЕ И МОТИВ ОТМЩЕНИЯ В «ЗАДОНЩИНЕ»

«Задонщина» – выдающийся памятник древнерусской литературы, посвященный Куликов-

ской битве 1380 г. Актуальность изучение памятника связана с необходимостью его всесторон-

него анализа как части культурно-исторического пространства эпохи, в том числе в контексте

его сравнения со «Словом о полку Игореве». В данной статье впервые сопоставляются сохранив-

шиеся шесть списков памятника с целью определения логики сюжетной линии начала произведе-

ния. Методологическая база связана прежде всего с историко-типологическим и сравнительно-

историческим методами, а также в статье используется герменевтический подход. Главным

источником стали шесть списков «Задонщины»: Ундольского, Синодальный, Кирилло-

Белозерский, Ждановский, Музейский Первый и Музейский Второй. Вопрос о соотношении тек-

стов списков достаточно сложен. С середины XX в. существует устойчивое мнение, что списки

Кирилло-Белозерский и Синодальный восходят к их общему изводу, а все остальные – к какому-то

другому изводу. Поскольку все списки памятника не полноценны, а представляют собой только

отрывки, исследователи вынуждены реконструировать текст произведения, беря за основу, как

правило, список Ундольского, хотя и относящийся к XVII в., но из всех наиболее объемный и логи-

чески выстроенный. В ходе продленной работы автор пришел к следующим выводам. Важное ме-

сто в тексте занимает мотив божественного возмездия за нарушение границ Руси татарами.

Эти сакральные границы были установлены, по мнению автора «Задонщины», после Потопа, в

ходе раздела земель сыновьями Ноя. Три его сына, Сим, Хам и Иафет, поклялись за своих потом-

ков, что те никогда не будут нарушать установленных границ. Однако в 1223 г. потомки Сима,

татары, вторглись в пределы земель потомков Иафета – русских. Основная смысловая нагрузка

вступления «Задонщины» была связана с раскрытием этого сюжета.

Ключевые слова: «Задонщина», сакральные границы, Куликовская битва, сыновья Ноя,

русско-татарское пограничье.

The ''Zadonshchina'' is an outstanding monument of ancient Russian literature. It is dedicated to

the famous Battle of Kulikovo in 1380. This battle played an important role in the history of Russia: The

Moscow prince Dmitry defeated the Tatar army. The movement is composed after this battle. This monu-

ment has not survived until our time, but there are six of its fragments left. Comparison of these fragments

gave an important result: to understand the composition of this literary historical work and the meaning

of this. An important place in this work was occupied by the motive of divine retribution for the violation

of the borders by Tatars in 1223. These sacred boundaries were established after the great Biblical

Flood, during the division of the lands by the sons of Noah. His three sons, Sim, Ham and Japheth, prom-

ised that their descendants would never violate the established boundaries. However, in 1223 the Tatars

(the offsprings of Sim) invaded the Russian lands (the offsprings of Japheth). The main meaning is con-

nected with this episode. The author of the work refers to the sacred numbers (7 or 8) and the metaphori-

cal images of the author to show the inevitability of divine retribution. Russian princes, the offsprings of

Japheth, acted as an instrument of divine retribution for the Tatars. It was God's revenge for breaking the

vow. This idea was presented in the ancient Russian chronicle - The Tale of the Old Time (Povest' vre-

mennykh let). The author of this old story was inspired by apocryphal literature. In these years there was

a lot of apocrypha in Russia. In this situation, the Tale of the Old Time used this motive to condemn the

wars of Russian princes. He urged not to violate the borders of the lands and claimed that this was a

great sin. He wanted to have an example for this in history. In this ancient Russian story, it is shown that

the violation of established boundaries is a great sin and for this sin there will be punishment. This idea

was reworked by the author of the ''Zadonshchina'' to create a composition of his work. He compre-

hended it for his own purposes.


184

Keywords: The ''Zadonshchina'', sacral borders, the Kulikovo battle, the sons of Noah, the Rus-

sian-Tatar borderlands

«Задонщина» – выдающийся памятник русской литературы, относящийся к циклу произ-

ведений, посвященных Куликовской битве 1380 г. «Задонщина» обычно изучается в тесной связи

со знаменитым «Словом о полку Игореве» [20, с. 291], исследователи акцентируют внимание на

проблеме авторства, времени и места написания произведения [8; 10; 4; 5; 6]. Созданная после по-

беды московского князя над «Мамаевой Ордой» «Задонщина» отразила восприятие средневеко-

вым книжником особенностей русско-татарских отношений в историческом контексте, что про-

явилось уже в начале произведения. Именно поэтому задачей данной статьи является анализ тек-

ста вступления «Задонщины», что позволит нам осмыслить завязку сюжетной линии всего произ-

ведения. Мы имеем основания утверждать, что важнейшее место в его структуре занимала автор-

ская реминисценция истории о разделе земель сыновьями Ноя после Потопа. Эта история была

необходима автору, чтобы ввести в художественную систему текста две взаимосвязанных идеи: о

сакральных границах Руси и Степи и о неизбежном отмщении за их нарушение татарами. История

о разделении земель сыновьями Ноя (Симом, Хамом и Иафетом) и установление ими бессрочной

святости своих «уделов» стали главными элементами художественной системы начала «Задонщи-

ны», в ней отразилась авторская специфика восприятия истории русско-татарских отношений. Не

случайно автор произведения постоянно подчеркивает, что русские – потомки Иафета, а татары –

Сима…

….Подводя итог данной статье, отметим, что во всех списках «Задонщины» мотив отмще-

ния за нарушение границ являлся смыслообразующим и концептуально важным элементом произ-

ведения, служащим для завязки сюжета. Со временем этот мотив перестал осознаваться перепис-

чиками, которые воспринимали произведение только как воинскую повесть о победе московских

князей над Золотой Ордой. Сложная по своей композиции и не являвшаяся только лишь панегири-

ком русскому оружию, «Задонщина» со временем не могла удовлетворить интересов московских

правящих кругов. Может быть, поэтому в русской книжности получило широкое распространение

«Сказание о Мамаевом Побоище», не уступающее в художественном отношении «Задонщине», но

при этом более идеологизированное и выдержанное в официальной московской риторике [7; 8; 9;

10; 15; 16]. Конечно, «Задонщина» как высокохудожественное литературное произведение остава-

лась в центре внимания русских книжников и подвергалась переписываниям, правда, не всегда

удачным и в итоге сильно исказившим ее текст. И все же мы можем предположить, что одной из

важнейших идей, заложенных в это произведение, была идея «возмездия» потомков Иафета по-

томкам Сима, совершенного божественным промыслом в установленный срок за нарушение са-

кральных границ Руси и Степи.


1. Адрианова-Перетц В. П. Задонщина (Опыт реконструкции авторского текста) // Труды от-

дела древнерусской литературы (ТОДРЛ). М.; Л.: Наука, 1948. Т. VI. № 2. С. 201–255.

2. Алексеев А. А. Текстология славянской библии. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. 256 с.

3. Алексеев А. А. Песнь песней в древней славяно-русской письменности. СПб.: Дмитрий Бу-

ланин, 2002. 239 с.

4. Бобров А. Г. «Заколдованный круг» (о книге А. А. Зимина «Слово о полку игореве») // Рус-

ская литература. 2008. № 3. С. 65–118.

5. Бобров А. Г. Проблема подлинности «Слова о полку Игореве» и Ефросин Белозерский //

Acta Slavica Iaponica. Sapporo, 2005. T. 22. P. 238–298;

6. Гальперин Ч. «Подлинник? Подделка? Опять подделка!»: Эдвард Кинан, Йозеф Добров-

ский и происхождение «Слова о полку игореве» // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2007.

Вып. 1–2. С. 5–22.

7. Данилевский И. Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII – XIV вв.). Курс

лекций. М.: Аспент, 2001. 390 с.

8. Дмитриев Л. А. Задонщина // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л.: Наука,

1988. Вып. 2. 516 с.


185

9. Дмитриев Л. А. Сказание о Мамаевом побоище (комментарии) // ПЛДР. XIV – середина

XV века. М.: Художественная литература, 1981. С. 552–554.

10. Дмитриева Р. П. Задонщина // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». Т. 2. СПб.:

Дмитрий Буланин, 1995. С. 202-211.

11. Дмитриева Р. П. Значение исследований В.П. Адриановой-Перетц, посвященных «За-

донщине» // ТОДРЛ. СПб.: Наука, 1992. Т. XLV. С. 39–43.

12. Задонщина. Подготовка текста, перевод и комментарии Л.А. Дмитриева // ПЛДР. XIV –

середина XV века. М.: Художественная литература, 1981. С. 96–111.

13. Зимин А. А. Слово о полку Игореве. СПб.: Дмитрий Буланин, 2006. 513 с.

14. Кириллин В. М. Символика чисел в литературе Древней Руси (XI-XVI века). СПб.: Але-

тейя, 2000. 314 с.

15. Кириллин В. М. Таинственная поэтика «Сказания о Мамаевом побоище». М.: Языки сла-

вянской культуры, 2007. 104 с.;

16. Кириллин В. М. Четверичность как индекс таинственного содержания «Сказания о Ма-

маевом побоище» // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2006. № 4 (26). С. 19–41.

17. Книга Сивилл // Ветхозаветные апокрифы. Пер. Е.В. Витковского. М.: Фолио, 2001. С.

177–412.

18. Книга Юбилеев или Малое Бытие // Ветхозаветные апокрифы. Пер. Е. В. Витковского.

М.: Фолио, 2001. С. 15–38.

19. Летописные повести о монголо-татарском нашествии // ПЛДР. XIII век. М.: Художест-

венная литература, 1981. С. 132–175.

20. Лихачев Д. С. Великое наследие. Классические произведения литературы Древней Руси.

М.: Современник, 1979. 412 с.

21. Лихачев Д. С. Национальное самосознание древней Руси. М. — Л.: Изд. АН СССР, 1945.

119 с.

22. Ляпин Д. А. Апокрифические сказания и Повесть временных лет // Вопросы истории.

2008. № 9. С. 152–158.

23. Ляпин Д. А. Семантика образов и чисел «Повести о Темир-Аксаке» // Русский книжник.

№ 14. 2015. С. 97–113.

24. Ляпин Д. А. Система символов в «Житие Сергия Радонежского» // История в подробно-

стях. № 5 (47), 2014. С. 22–28.

25. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.–Л.: АН СССР, 1950.

Под ред. А.Н. Насонова. 642 с.

26. Повесть временных лет // Повести Древней Руси. Под редакцией О.В. Творогова. М.: Ба-

луев, 2002. С. 284–302.

27. Порфирьев И. Я. Апокрифические сказания о Ветхозаветных лицах и событиях (по руко-

писям соловецкой библиотеки) // Известия Отделения русского языка и словесности (ИОРЯС). Т.

XVII. № 1. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1877. С. 1–276.

28. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 2011. 349 с.

29. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т.1. Лаврентьевская и Троицкая летописи.

СПб: Типография Эдуарда Праца, 1846. 267 с.

30. ПСРЛ. Летописный сборник, именуемый Тверской летописью. Рогожский летописец.

Под ред. А.Ф. Бычкова. Т. 15. СПб: Типография Леонида Демиса, 1863. 504 с.

31. ПСРЛ. Т. 23. Ермолинская летопись. Под ред. Ф. И. Покровского. СПб: Типография М.

А. Александрова, 1910. 342 с.

32. Реконструкция текстов Задонщины // Зимин А. А. Слово о полку Игореве. СПб.: Дмитрий

Буланин, 2006. С. 435–461.

33. Ромодановская В. А. Геннадиевская Библия // Православная энциклопедия. Т. 10. М.:

ЦНЦ «Православная Энциклопедия», 2005. С. 584—588.

34. Святые горы в иеротопии и иконографии христианского мира. Материалы международ-

ного симпозиума. / Редактор составитель А.М. Лидов. М.: Феория, 2017. 32 с.

35. Слово о Полку Игоревом, Игоря, сына Святославова, внука Олегова // Повести Древней

Руси. Под редакцией О.В. Творогова. М.: Балуев, 2002. С. 303–315.

36. Соловьев А. В. Автор «Задонщины» и его политические идеи // ТОДРЛ. М.; Л.: Изд-во АН

СССР, 1958. Т. XIV. С. 183–197.


186

37. Творогов О. В. О композиции вступления к «Задонщине» // Слово о полку Игореве и па-

мятники куликовского цикла. К проблеме о времени написания «Слова». М.; Л.: Наука, 1966. С.

526–535.

38. Тексты «Задонщины» // Слово о полку Игореве и памятники куликовского цикла. К про-

блеме о времени написания «Слова». М.; Л.: Наука, 1966. С. 535–556.

39. Тихомиров М. Н. Древняя Москва (XII—XV вв.). М.: Изд. МГУ, 1947. 224 с.

40. Толстой Н. И. Граница // Славянские древности. Этнолингвистический словарь под ре-

дакцией Н.И. Толстого. Т. 1. М.: Международные отношения, 1995. С. 537-540.

41. Фрезер Дж. Фольклор в Ветхом завете. М.: Политиздат, 1989. 542 с.

42. Шахматов А. А. Толковая Палея и русская летопись // Шахматов А. А. История Русского

летописания. Т.1. Кн. 1. СПб.: Наука, 2002. С. 232–295.

References

1. Adrianova-Peretts V. P. Zadonshchina (Opyt rekonstruktsii avtorskogo teksta) [Zadonshchi-

na (Experience in reconstructing the author's text)]. Trudy otdela drevnerusskoi literatury (TODRL)

[Works of the Department of Old Russian Literature]. Moscow - Leningrad, Nauka Publ., 1948, t. VI, No.

2, pp. 201-255. (In Russian)

2. Alekseev A. A. Tekstologiya slavyanskoi biblii [The text of the Slavic bible]. St. Petersburg:

Dmitrii Bulanin Publ., 1999. 256 p. (In Russian)

3. Alekseev A. A. Pesn' pesnei v drevnei slavyano-russkoi pis'mennosti [Song of songs in an-

cient Slavic-Russian writing]. St. Petersburg: Dmitrii Bulanin Publ., 2002. 239 p. (In Russian)

4. Bobrov A. G. «Zakoldovannyi krug» (o knige A.A. Zimina «Slovo o polku igoreve») [―The

enchanted circle" (about AA Zimin's book "The Song about Igor's regiment")]. Russkaya literature [Rus-

sian literature], 2008, № 3, pp. 65-118. (In Russian)

5. Bobrov A. G. Problema podlinnosti «Slova o polku Igoreve» i Efrosin Belozerskii [The prob-

lem of the authenticity of the "Lay of Igor's Host" and Efrosin Belozersky]. Acta Slavica Iaponica. Sappo-

ro, 2005, t. 22, pp. 238-298. (In Russian)

6. Gal'perin Ch. «Podlinnik? Poddelka? Opyat' poddelka!»: Edvard Kinan, Iozef Dobrovskii i

proiskhozhdenie «Slova o polku igoreve» ["The original? A fake? Again a fake!": Edward Keenan, Joseph

Dobrovsky and the origin of the "Words about the regiment of Igor"]. Studia Slavica et Balcanica Petro-

politana, 2007, vyp. 1-2, pp. 5-22. (In Russian)

7. Danilevskii I. N. Russkie zemli glazami sovremennikov i potomkov (XII – XIV vv.). Kurs lekt-

sii. [Russian lands through the eyes of contemporaries and descendants (XII - XIV centuries.). Lecture

course] Moscow: Aspent, 2001, p. 390. (In Russian)

8. Dmitriev L. A. Zadonshchina [Zadonshchina]. Slovar' knizhnikov i knizhnosti Drevnei Rusi.

Leningrad: Nauka Publ., 1988, vyp. 2, 516 p. (In Russian)

9. Dmitriev L. A. Skazanie o Mamaevom poboishche (kommentarii) [Legend of the Mamai

massacre (comments)]. PLDR. XIV – seredina XV veka [PLDR XIV – middle XV centuries]. Moscow:

Khudozhestvennaya literature Publ., 1981, pp. 552-554. (In Russian)

10. Dmitrieva R. P. Zadonshchina [Zadonshchina]. Entsiklopediya «Slova o polku Igoreve»

[Encyclopedia of "Words about the regiment of Igor"], t. 2, St. Petersburg: Dmitrii Bulanin Publ., 1995,

pp. 202-211. (In Russian)

11. Dmitrieva R. P. Znachenie issledovanii V.P. Adrianovoi-Peretts, posvyashchennykh «Za-

donshchine» [The significance of the research V. P. Adrianova-Peretz, dedicated to the "Zadonshchina"].

TODRL. [TODRL], St. Petersburg: Nauka Publ., 1992, t. XLV, pp. 39-43. (In Russian)

12. Zadonshchina. Podgotovka teksta, perevod i kommentarii L.A. Dmitrieva [Zadonshchina.

Preparation of the text, translation and comments of L.A. Dmitriev]. PLDR. XIV – seredina XV veka.

[PLDR XIV – middle XV centuries]. Moscow: Khudozhestvennaya literature Publ., 1981, pp. 96-111. (In

Russian)

13. Zimin A. A. Slovo o polku Igoreve ["The Song about Igor's regiment"]. St. Petersburg: Dmi-

trii Bulanin Publ., 2006, 513 p. (In Russian)

14. Kirillin V. M. Simvolika chisel v literature Drevnei Rusi (XI-XVI veka) [Symbols of numbers

in the literature of Ancient Russia (XI-XVI century)]. St. Petersburg: Aleteiya Publ., 2000. 314 p. (In

Russian)


187

15. Kirillin V. M. Tainstvennaya poetika «Skazaniya o Mamaevom poboishche» [The myste-

rious poetics of "Tales of the Mamai Battle"]. Moscow: Yazyki slavyanskoi kul'tury Publ., 2007. 104 p.

(In Russian)

16. Kirillin V. M. Chetverichnost' kak indeks tainstvennogo soderzhaniya «Skazaniya o Mamae-

vom poboishche» [Chetverichnost as an index of the mysterious content of "Tales of the Mamai Battle"].

Drevnyaya Rus'. Voprosy medievistiki [Ancient Rus. Questions of medieval studies.]. 2006, № 4 (26),

pp. 19–41. (In Russian)

17. Kniga Sivill [The Book of the Sibylla]. Vetkhozavetnye apokrify [Old Testament Apocrypha.

Trans. E.V. Witkowski]. Moscow: Folio Publ., 2001, pp. 177-412. (In Russian)

18. Kniga Yubileev ili Maloe Bytie [The Book of Jubilees or the Little Being]. Vetkhozavetnye

apokrify [Old Testament Apocrypha. Trans. E.V. Witkowski]. Moscow: Folio Publ., 2001, pp. 15–38. (In

Russian)

19. Letopisnye povesti o mongolo-tatarskom nashestvii [Chronicles of the Mongol-Tatar Inva-

sion]. PLDR. XIII vek [PLDR. XIII century]. Moscow: Khudozhestvennaya literatura Publ., 1981, pp.

132–175. (In Russian)

20. Likhachev D. S. Velikoe nasledie. Klassicheskie proizvedeniya literatury Drevnei Rusi

[Great heritage. Classical works of literature of Ancient Russia.]. Moscow: Sovremennik, 1979, 412 p. (In

Russian)

21. Likhachev D. S. Natsional'noe samosoznanie drevnei Rusi [National self-consciousness of

ancient Russia.]. Moscow - Leningrad, AN SSSR Publ., 1945. 119 p. (In Russian)

22. Lyapin D. A. Apokrificheskie skazaniya i Povest' vremennykh let [Apocryphal legends and

the Tale of the Old Years]. Voprosy istorii [Questions of History]. 2008, № 9, pp. 152–158. (In Russian)

23. Lyapin D. A. Semantika obrazov i chisel «Povesti o Temir-Aksake» [Semantics of images

and numbers of "The Tale of Temir-Aksak"]. Russkii knizhnik [Russian scribe]. № 14, 2015, pp. 97–113.

(In Russian)

24. Lyapin D. A. Sistema simvolov v «Zhitie Sergiya Radonezhskogo» [System of symbols in the

"Life of Sergius of Radonezh"]. Istoriya v podrobnostyakh [History in details], № 5 (47), 2014, pp. 22–

28. (In Russian)

25. Novgorodskaya pervaya letopis' starshego i mladshego izvodov. Pod red. A.N. Nasonova

[Novgorod first chronicle of senior and junior spawners. Ed. A.N. Nasonov]. Moscow - Leningrad, AN

SSSR Publ., 1950. 642 p. (In Russian)

26. Povest' vremennykh let [The Tale of the Old Years]. Povesti Drevnei Rusi. Pod redaktsiei O.

V. Tvorogova [The Tale of Ancient Rus. Edited by O. V. Tvorogov]. Moscow: Baluev, 2002, pp. 284–

302. (In Russian)

27. Porfir'ev I. Ya. Apokrificheskie skazaniya o Vetkhozavetnykh litsakh i sobytiyakh (po rukopi-

syam solovetskoi biblioteki) [Apocryphal legends about Old Testament faces and events (from the manu-

scripts of the Solovki library)]. Izvestiya Otdeleniya russkogo yazyka i slovesnosti (IORYaS) [Izvestiya

of the Russian Language and Literature Department (IORNAS)], t. XVII, № 1, St. Petersburg: Tipogra-

fiya Imperatorskoi Akademii nauk Publ., 1877, pp. 1–276. (In Russian)

28. Propp V. Ya. Istoricheskie korni volshebnoi skazki [Historical roots of a fairy tale.]. Mos-

cow: Labirint Publ., 2011. 349 p. (In Russian)

29. Polnoe sobranie russkikh letopisei (PSRL). T.1. Lavrent'evskaya i Troitskaya letopisi [Com-

plete collection of Russian chronicles (PSRL). T.1. Laurentian and Troitskaya Chronicles]. St. Petersburg:

Tipografiya Eduarda Pratsa Publ., 1846. 267 s. (In Russian)

30. PSRL. Letopisnyi sbornik, imenuemyi Tverskoi letopis'yu. Rogozhskii letopisets. Pod red.

A.F. Bychkova [Chronicle collection, called the Tver chronicle. The Rogozhsky chronicler. Ed. A. F.

Bychkov], t. 15, St. Petersburg: Tipografiya Leonida Demisa Publ., 1863. 504 p. (In Russian)

31. PSRL. T. 23. Ermolinskaya letopis'. Pod red. F.I. Pokrovskogo [PSRL. T.23. Ermolinsky

chronicle. Ed. F. I. Pokrovsky]. St. Petersburg: Tipografiya M. A. Aleksandrova Publ., 1910, 342 p. (In

Russian)

32. Rekonstruktsiya tekstov Zadonshchiny [Reconstruction of the texts of the Zadonshchina].

Zimin A. A. Slovo o polku Igoreve ["The Song about Igor's regiment"]. St. Petersburg: Dmitrii Bulanin

Publ., 2006, pp. 435–461. (In Russian)


188

33. Romodanovskaya V. A. Gennadievskaya Bibliya [Gennadievskaya Bible]. Pravoslavnaya

entsiklopediya [Orthodox Encyclopedia], t. 10, Moscow: Pravoslavnaya Entsiklopediya Publ., 2005, pp.

584—588. (In Russian)

34. Svyatye gory v ierotopii i ikonografii khristianskogo mira. Materialy mezhdunarodnogo sim-

poziuma. Redaktor sostavitel' A. M. Lidov [Sacred mountains in the hierotopy and iconography of the

Christian world. Materials of the international symposium. Editor compiled by A.M. Lidov]. Moscow:

Feoriya Publ., 2017. 32 p. (In Russian)

35. Slovo o Polku Igorevom, Igorya, syna Svyatoslavova, vnuka Olegova [The Song about Igor's

regiment, Igor, son of Svetoslav, grandson of Oleg]. Povesti Drevnei Rusi. Pod redaktsiei O. V. Tvorogo-

va [he Tale of Ancient Rus. Edited by O. V. Tvorogov]. Moscow: Baluev Publ., 2002, pp. 303–315. (In

Russian)

36. Solov'ev A.V. Avtor «Zadonshchiny» i ego politicheskie idei [The author of "Zadonshchina"

and his political ideas]. TODRL [TODRL]. Moscow – Leningrad: AN SSSR Publ., 1958, t. XIV, pp. 183–

197. (In Russian)

37. Tvorogov O. V. O kompozitsii vstupleniya k «Zadonshchine» [About the composition of the

introduction to the "Zadonshchina"]. Slovo o polku Igoreve i pamyatniki kulikovskogo tsikla. K probleme

o vremeni napisaniya «Slova» [The word about the regiment of Igor and the monuments of the Kulikov

cycle. To the problem of the time of writing the "Word"]. Moscow: Nauka, 1966, pp. 526–535. (In Rus-

sian)

38. Teksty «Zadonshchiny» [Texts of "Zadonshchina"]. Slovo o polku Igoreve i pamyatniki ku-

likovskogo tsikla. K probleme o vremeni napisaniya «Slova» [The word about the regiment of Igor and

the monuments of the Kulikov cycle. To the problem of the time of writing the "Word"]. Moscow – Le-

ningrad: Nauka Publ., 1966, pp. 535–556. (In Russian)

39. Tikhomirov M. N. Drevnyaya Moskva (XII—XV vv.) [Ancient Moscow (XII-XV)]. Moscow:

MGU Publ., 1947. 224 p. (In Russian)

40. Tolstoi N. I. Granitsa [Border]. Slavyanskie drevnosti. Etnolingvisticheskii slovar' pod re-

daktsiei N.I. Tolstogo [Slavic antiquities. Ethnolinguistic dictionary edited by N.I. Tolstoy.]. T.1. Mos-

cow: Mezhdunarodnye otnosheniya Publ., 1995, pp. 537-540. (In Russian)

41. Frezer Dzh. Fol'klor v Vetkhom zavete [Folklore in the Old Testament]. Moscow: Politizdat

Publ., 1989, 542 p. (In Russian)

42. Shakhmatov A. A. Tolkovaya Paleya i russkaya letopis' [Explanatory Palea and the Russian

Chronicle]. Shakhmatov A.A. Istoriya Russkogo letopisaniya [Shakhmatov A. A. History of Russian

Chronicles], t.1, kn. 1. St. Petersburg: Nauka Publ., 2002, p. 232–295. (In Russian)

Дополнительно

Уважаемые авторы! Заявки на публикацию принимаются только по указанному выше ад-

ресу электронной почты. Рецензирование научной работы осуществляется редакционной коллеги-

ей журнала, которая принимает решение о публикации статьи, внешние рецензии не учитываются.

Редакция оставляет за собой право не принимать к рассмотрению статьи авторов, материалы кото-

рых неоднократно отклонялись редакционной коллегией. Публикуются только одобренные редак-

ционной коллегией статьи.

Рассылка печатных экземпляров редакцией не осуществляется. Оформить подписку можно

в любом отделении «Почты России».

Редакция отдает предпочтение статьям, связанным с историей повседневной жизни, рабо-

там, посвященным историко-антропологическим проблемам, микроистории и исторической куль-

турологии.


189

Научное издание

ИСТОРИЯ:

ФАКТЫ И СИМВОЛЫ

№ 4 (17) / Елец, 2018

Литературный редактор, корректор – Г. А. Самохина

Технический редактор – Н. П. Безногих

Техническое исполнение – В. М. Гришин

Дизайн обложки – П. А. Фрольцова (ИАИ РГГУ)

Подписано в печать 17.12.2018

Дата выхода в свет 18.12.2018

Формат А-4 (188 п.л.). Гарнитура Times. Печать трафаретная

Печ.л. 11,7; уч.-изд.л. 10,9

Тираж 1000 экз. (1-й завод 1-35 экз.). Заказ № 155

Свободная цена

Адрес редакции и издателя:

399770, Липецкая область, г. Елец, ул. Коммунаров, 28,1

E-mail: [email protected] Сайт журнала: http://historic-journal.ru

Подписной индекс журнала № 64989 в каталоге периодических изданий

органов научно-технической информации агентства «Роспечать»

Подписной индекс журнала № 43281 в объединенном каталоге «Пресса России»

Отпечатано с готового оригинал-макета на участке оперативной полиграфии

Елецкого государственного университета им. И. А. Бунина


Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение

высшего образования

«Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина»


http://historic-journal.ru/

ИСТОРИЯ: ФАКТЫ И...

Documents

Transcript of ИСТОРИЯ: ФАКТЫ И...